Исповедь Стража
Шрифт:
— Не бей… — прошептал непослушными губами.
А его что, уже когда-то били? Он знает, как это? Ничего себе Намо! Ну прямо мой домашний учитель, который меня за детские проказы порол!
Вала внезапно отпустил, почти отшвырнул его. Спрятал лицо в ладонях.
— Прости, — глухо, через силу. — Не хотел… пугать тебя.
— Почему…
— Потому, что — это — было — неугодно — Единому. — В размеренном голосе Отступника жгучая горечь мешалась с издевкой.
— Но… как же… — Суула приподнялся, взглянул беспомощно. — Ведь это же прекрасно! Всеотцу угодна красота, он
— А ты не думал, — очень тихо, — что он безумен, ваш Всеотец? — Отступник вскинул голову, снова плетью хлестнул темный взгляд больных всевидящих глаз. — Не думал?! Зверя, который убивает ради убийства, называют бешеным. Рожденного — сумасшедшим. А как назвать такого — всемогущего, всесильного, — который уничтожает целый народ только потому, что этого не было в его Замысле?!
Это все верно, но я не думаю, чтобы в Валиноре знали такое слово — безумие. Да и в Средиземье, насколько я помню, безумных и бешеных пока не водилось… Или опять это — деяние самого Мелькора, за которое он карает других? Ведь безумие — это то же самое Несозвучие… Я понимаю, что ему хотелось творить, не ограничивая себя, но, по мне, благороднее отказаться от безудержности, чтобы не доставлять страданий другим и не порождать изначально изуродованных и душой, и телом…
Суула понимал не все слова, сказанные Отступником: он только слышал чувства — но этого было довольно. Он не смел вымолвить слова, не мог поднять глаз.
— Им файе, — сквозь стиснутые зубы вымолвил Отступник. — Ни его. Ни… этих. Ни себя. Не прощу.
И — умолк, словно горло перехватило. Не сразу Суула решился заговорить.
— Я прошу тебя, — сказал только. Голос дрогнул. — Прошу тебя. Возьми меня с собой. Когда уйдешь. Позволь уйти. Я… я так хочу.
Что же, этот Суула не видит, к кому он уходит? К тому, кто будет мстить и убивать? Он этого хочет? Как капризный ребенок — я хочу, а на остальное мне наплевать! Воистину, Мелькор уже овладел его душой. Уже околдовал его. Думаю, он погибнет…
— Мэй халлъе, — вдруг тихо ответил Отступник; угасло темное пламя, глаза его подернулись дымкой — туман над озером. — Только — как же я уйду…
— Разве ты не можешь? — вскинул глаза Суула.
— Нет. Арта — моя жизнь. Сила моя. Я здесь пленник — как и Эльдар: они ведь тоже не могут покинуть Аман, даже если и хотели бы…
— Почему? — Это было новой тайной Валинора, о которой майя никогда прежде не задумывался.
— Деревья… и-Алдас — так вы их зовете? Их сущность… чужая Арте. Они — как опоры купола, которым Валинор закрыт, отделен от Арты… нет, не совсем так; вот — смотри.
И, увидев, Суула вздрогнул невольно — жутковатой выходила картина того мира, в котором он пребывал с мига пробуждения, всю свою жизнь. Непроницаемая стена тончайшего… стекла? тумана? безвоздушья?.. Прочнее адаманта: не вырваться.
— …Тэлери пытаются иногда плыть на восход — и их ладьи поворачивают назад. Они рассказывали мне об этом.
— Но неужели ничего нельзя сделать с этим?! — вскрикнул Суула отчаянно.
— Сделать?.. — Странный был взгляд у Отступника. — Может быть…
Да, СДЕЛАТЬ он сможет. Это мы знаем из наших преданий и эльфийских хроник, что именно он сделал и как.
ГАРН-ЭН-ЛОРИЭН — САДЫ ЛОРИЭНА
…Он стоял, глядя в воды колдовского озера Лорэллин. Почему-то в них отражались звезды…
Ирмо подошел неслышно и остановился за его спиной.
— Мелькор…
— Ирмо?
— Я должен рассказать тебе, как было… с ними.
— Зачем снова причинять боль своей душе?
— Никто из нас не умеет забывать. Знаю, легче не будет; но я виноват перед тобой. Я не ищу оправданий, я только хочу рассказать. Ты выслушаешь меня?
Он обернулся и взглянул в глаза Владыке Снов. И увидел… майяр в лазурных одеждах с прекрасными, ничего не выражающими лицами, стояли полукругом позади них.
— Владыка Сновидений, к тебе слово Короля Мира Манвэ Сулимо: тебе ведомо, что делать с ними, так исполни же, что должно.
Ирмо промолчал, вглядываясь в перепуганные детские лица.
— Я исполню, — каким-то чужим голосом выговорил он после долгого молчания. Он не проронил больше ни слова, пока майяр не удалились. Молчали и дети, каким-то образом поняв, что при этих лучше не говорить.
— Что с нашим Учителем? — первым заговорил старший, мальчик лет четырнадцати с удлиненными зеленовато-карими глазами, смуглый и медноволосый. — За что убили Ориен и Лайтэнн?
— Ты должен нас убить? — почти одновременно спросила темноглазая среброволосая девочка, немногим младше парнишки. К ней испуганно жалась девчушка лет четырех — старшая гладила ее спутанные золотые волосы, пытаясь успокоить.
— Нет, — поспешно ответил Ирмо, внутренне радуясь, что есть возможность не отвечать на первые вопросы, стыдясь этой трусливой радости. — Нет, вы просто отдохнете здесь, уснете — вы ведь так устали, — а потом проснетесь, и все будет хорошо…
— Ты не умеешь лгать, — сказал старший.
— Я не лгу.
— Что может быть хорошо, если там сейчас умирает мой отец?! — тихо-тихо произнес мальчик, чтобы не слышали младшие, и безошибочно указал в сторону Таникветиль, и у Ирмо похолодело в груди: «Видящий…»
— Я не причиню вам зла, — снова сказал Владыка Снов; он чувствовал себя беспомощным перед детьми, видевшими смерть. — Поверьте мне…
Золотоволосая малышка посмотрела на него из-под руки старшей.
— Он говорит правду, — сказала она тихо. — Он хороший…
…Он отвел их в глубь колдовского леса, надеясь втайне, что мерцающее волшебство этих мест хоть немного отвлечет их, но дети следовали за ним в сосредоточенном настороженном молчании. Несмотря на все его уверения, добра здесь они не ждали.
Засыпали они быстро: и тела, и души их были слишком измучены, чтобы противостоять чарам Владыки Снов. Он ласково говорил с ними, каждого называл по имени, гладил встрепанные волосы, заглядывал в недетски-печальные глаза. Мальчик по имени Линнэр был последним.