Исповедь
Шрифт:
— Сегодня нет. У нас есть для этого сменщики. Всю тюрьму мы делим по сменам. Ты сегодня только знакомишься с предстоящей работой. Так начальство велело. Мы люди маленькие, кого скажут, того и станем охранять…
Тюремщики шаркающим шагом в тяжелых сапогах тяжело поднимались по ступенькам винтовой лестницы, унося с собой тени падающие от их силуэтов. Тем временем мигающая и издающая треск лампочка погасла, погрузив подземелье в черную непроницаемую мглу.
В темной сырой камере подземелья, сидя на каменном полу, находился заключенный, облокотившись спиной к холодной стене, и спал. Его не пугал холод, проникающий внутрь камеры вместе с сыростью, он смотрел сон, и его лицо иногда дико искажала, судорожно сокращенная мышца. Какая-то очередная волна холода прошлась по его спине, приводящая его тело в судорожное подергивание. Что-то разбудило его. Он медленно приоткрыл глаза, затем почесал затылок и провел рукой по щетинистому подбородку.
— Издохнешь здесь, пока эти, наверху, что-то решат. — грубым и сонным голосом произнес заключенный обращаясь ни к кому.
Эхо его последнего слова пронеслось по камере и гулко вышло, миновав решетку двери, где-то растворяясь в коридоре повторившись несколько раз. Он мрачно огляделся по сторонам, и хотел было закрыть глаза, что бы окунуться в мир грез сладостного сна, но его пристальный взгляд остановился на какой-то едва заметной тени. Какой-то сгусток темного пятна, едва уловимого во мраке, им было замечено у противоположной стены камеры. Он попытался вспомнить: было ли это пятно вчера ночью, но, так и не вспомнил. «Был свет, горела лампочка, но пятна не было. Да, точно, не было», — думал он. — «Но тогда, что же это может быть? Игра тени и света. Стоп. Какого еще к черту света? Ведь лампочка погасла еще вчера». — Вспомнил заключенный.
— Кто здесь? — хрипловатым и неуверенным голосом проговорил заключенный, для большей своей уверенности.
В ответ его слов — тишина, лишь легкое эхо наполнило камеру и коридор, отразившись от темной стены. «Наверное, мне показалось», — успокаивал он себя. Он закрыл глаза и поудобнее примостился, опираясь спиной к каменной стене. Но заснуть он, как раньше не мог. Что-то мешало ему расслабиться и погрузиться в сон. Заключенный начал все чаще задаваться этим мучающим его вопросом. Его мозг судорожно искал причину. Что это может быть? И вот, как будто какая-то догадка проскочила мимо его мозга, не задев его, и вновь затерялась где-то во мраке безумных мыслей. Он тяжело выдохнул полной грудью и попытался ни о чем не думать, что бы ни одна мысль не потревожила его разум. Когда он начал наконец-то погружаться в сон, вдруг его разбудил какой-то резкий и мгновенный скрежет металла. Его тело невольно вздрогнуло, глаза внезапно открылись от удивления и какого-то едва уловимого ветерка страха. Он с ужасом огляделся по сторонам, невольно останавливая взгляд на сгустке тени. Лампочка в коридоре вновь выбросила, шипя несколько искр и тускло засветилась, отбрасывая тени. По камере поползли решетчатые тени. Странный сырой запах какой-то гниющей плесени резко ударил в ноздри заключенного, наполняя его легкие сыростью и холодом зловонной гнили. Он еще раз потер затылок, затем провел ладонью по щетинистому подбородку и щекам, пытаясь несколько согреться, сколько прийти в себя от безумных холодных и мрачных мыслей переполняющих его дрожащее и оцепеневшее сознание. Едва уловимый шелест привлек вновь его внимание, разбудив сонный разум, и вернув к реальности его окаменелый от холода мозг. Только сейчас он начал задавать себе вопрос: почему здесь так жутко холодно? И чтобы окончательно развеять страхи и сомнения, и немного согреться, он решил вновь нарушить тишину.
— Кто здесь? — тихим и не уверенным голосом спросил заключенный. Затем он повторил свой вопрос, в котором появились более уверенные нотки голоса. Он невольно покосился в сторону темного пятна.
— Это я, — холодно прозвучал голос. Но, почему-то голос этот не отразился эхом, а сразу же затих внутри камеры.
Заключенный покрылся холодным потом, при появлении этих слов. Он твердо знал и помнил, что он, до того, как заснуть, был один в камере. «Наверное, когда я спал, эти уроды подбросили мне кого-то», — думал заключенный. «А ведь не имеют права. Ведь суд еще не завершен. Я должен находится один». Он уже намеревался вступить в ругань с новым сокамерником, как вдруг его осенила новая мысль. «Что, если этот парень подослан специально, что бы выяснить все обо мне, а быть может и хуже…».
— Что, тебя тоже подозревают в чем-то? — резким голосом спросил заключенный.
— Все люди грешны, и я тоже, — равнодушно прозвучал не отражая эха голос.
— Ну, это и к лучшему, что мы вместе. Будет с кем поболтать напоследок. О наших грешных душах подумать перед смертью.
— В чем же твой грех?
— Хочешь узнать? Это не секрет, сейчас проходит слушание моего дела, повторное. Появились некоторые новые сведения. Мой адвокат сообщил мне, что я скоро выйду на свободу. Он постарается снять с меня все обвинения. «Новые обстоятельства в деле», — так он сказал.
— Что же это за обстоятельства? — спросил голос, звучащий более тверже, словно камень, брошенный в стоячую воду рассекая воздух, но по-прежнему без звуковых отражений.
— Ну, что ж слушай мою историю, надеюсь, что и ты мне ответишь тем же. — И заключенный, прислонившись спиной к холодной стене, начал свое повествование.
«Вокруг меня, прижавшись к белым стенам офиса, находились пятнадцать человек. Это были какие-то чиновники, в основном клерки, банкиры, в общим банковские воротилы, акулы капитала. Я их с детства ненавижу. Удавятся из-за цента, и все взвешивают через деньги. Мой отец ушел из жизни, покончив с собой из-за таких как они. Он взял кредит и не смог расплатится. И, чтобы оставить честное имя, ушел в иной мир, оставив меня с матерью. Я повторил судьбу своего отца, оказавшись в таких же условиях, как мой бедный отец когда-то. Я потерял работу. Меня сократили и выбросили на улицу, как какую-то ненужную вещь. Скоты! У них вместо мозга компьютер, а вместо сердца — сейф, доверху набитый деньгами. Я хотел найти новую работу, но у меня не вышло, говорят, в стране безработица, и я не один, кто оказался в таких тяжелых условиях. Кроме того, я не англичанин, а на иностранцев они смотрят по-другому. Я взял небольшой кредит на покупку машины, но потеряв работу, быстро растратил деньги и не найдя иных средств и работы, был вынужден вновь взять кредит, но мне отказали. Ты представляешь, эти чистюли… в дорогих костюмах и белых рубашках… Грязные свиньи, они мне отказали, да еще и пригрозили тюремным сроком, так как у меня более ничего не было, кроме моей свободы. Подонки! Я хотел создать семью, стать полноценным гражданином, любящим отцом и мужем… Но, не имея ни цента — я никому не нужен. Тогда я решился на последний отчаянный поступок. Судьба прижала меня к стене, и я решил вырваться из ее жестких объятий. Я решил что-то круто предпринять в этой жизни, что меня будет отличать от всех остальных смирившихся со своей участью покорной овечки. Я не хотел заканчивать свою жизнь так же, как мой бедный отец когда-то. Я решил поменяться ролями с моими палачами, толкающими меня на безумие — в объятия смерти. У меня не было иного выхода. За оставшиеся деньги я раздобыл на черном рынке орудие мести, оно словно волшебная палочка могло влиять на холодные умы этих банковских кретинов, лишь его они слушали, уважали и ему подчинялись. И вот, я оказался среди этих чистюль, надменно смотрящих на меня с чопорным взглядом, в накрахмаленных пиджаках с аккуратно наглаженными воротниками и одетых в дорогих и модных магазинах. Это было противостояние чопорности и ненависти. Кто окажется более стойкий духом. Правда, теперь у меня были преимущества, но не я их выбирал, они вынудили меня к этому шагу. Я смотрел с ненавистью на эти сытые и беззаботные морды окружающие меня со всех сторон. Только теперь их взгляды были направлены на меня снизу. Их лица уже не отражали холодного и неприступного чопорного взгляда, когда я просил, умолял их отсрочить мой кредит, теперь с них спал занавес лицемерия и холодного спокойствия, их лица искривила маска ужаса и безысходности, как когда-то одолевала меня, поглощая всю мою волю и мысли. Я был их врагом, именно это я прочел в их глазах. Они жутко призирали и ненавидели меня. Но все же, мое сердце было переполнено, в тот роковой день, радостью. Потому что я смог преодолеть покорность и слабость, которую они мне внушали, и запугать их. Да, они меня боялись. И боялись так сильно, что это было заметно по их реакциям. Пришел судный день для этих подонков, «за все нужно платить», — я мог бы ответить их же словами. Особенно это было заметно, когда я сломал одному из них нос, и он украсил багровыми красками белый мраморный пол их преуспевающего банка, который был для таких, как я адом безысходности и пустоты. После того, что они сделали со мной, я решил сделать то же самое с ними. Я разбил голову какого-то лысого толстяка и он тяжело рухнул своим неуклюжим и толстым животом вниз, разложившись на полу, добавив немного красного очарования на слегка уже окрашенный его компаньоном белое полотно мрамора. Они оба были живы, и никто пака сильно не пострадал, разве что их сознание помутилось и черствые души забегали в предвкушении худшего ища лазейку куда бы спрятаться от возмездия. Я был холоден и угрюм, возможно, жесток в обращении с этими свиньями. Но, не они ли вынудили меня к такому обращению? Они были демонами скрывающимися за черными пиджаками и белыми накрахмаленными рубашками. Да, они были смертельно напуганы. Впервые за свою беззаботную жизнь, не знающую оков бедности и унижений, их жирные, откормленные и цветущие тела дрожали. Но не от холода, в банке было тепло, а от страха за свою ничтожную жизнь. Впервые они почувствовали себя запертыми в клетке, а над своими шеями занесенный меч справедливости за свои порочные грехи.
Весь рабочий персонал я отпустил сразу. Охранники? Да, они были, но ничего поделать не могли. Я перехитрил их тоже. Их лица перекосил дикий испуг, когда они увидели, что скрыто под моей курткой. Я обвязал себя взрывчаткой и в любой момент мог, словно злой волшебник, забрать и их жизни. Но мне не нужны были их жизни, они были всего лишь невольными рабами на службе у тех, чьи души сейчас трепещут при виде моего пистолета и самодельной бомбы. У охранников были семьи и они тогда думали о них. Я решил их отпустить к своим семьям. Какой-то из заложников поднялся и подошел осторожно ко мне, что бы заговорить со мной. Он просил прощения и извинялся, его душа судорожно извивалась пытаясь спастись, а мозг искал выход. Но, получив жесткий и сильный удар дулом пистолета в живот, он согнулся от боли, а когда я со всего размаха впаял ему ногой в его наглую и сытую рожу, он растелился на полу, а затем прижавшись к стене и присоединившись к остальным пятнадцати заложникам, в ужасе за свою никчемную жизнь замолк, залечивая кровавую рану. После того, как охранники и рабочий персонал ушли, я остался наедине с пятнадцатью пар гневно, но с боязнью, смотрящих на меня глаз. Их было много, и мне было тяжело уследить за всеми, ведь я выполнял эту тяжелую и не благодарную миссию один. Потому, я решил отпустить еще троих, вечно ноющих, женщин, и их осталось двенадцать.
— Теперь ублюдки, — начал я, обращаясь к оставшимся, словно их прокурор и палач в одном лице. Они вели себя, словно ягнята перед бойней или своим возникшим из ниоткуда хозяином, молчали и ежились, прижимаясь к стенкам и углам комнаты. — Буду говорить только я. От ныне мое слово имеет голос и решение о вашей участи я оставляю за собой. Все ясно?! — мой голос прозвучал, как приговор для них.
Один из заложников, кучерявый брюнет средних лет невольно сжал губы, сильно прикусив их.
— Ты чего лыбишься? Тебе смешно? — грозно сказал я кучерявому.
— Нет, нет, — извинялся он.
Я навел дуло пистолета ему в морду. И увидел, как он отворачивается, зажмурясь и дрожа от страха. Я опустил пистолет. Мне было жалко смотреть на это подобие человека.
— Если я хоть одно слово услышу или какое-то неловкое движение с вашей стороны — тот отправится в ад. В раю вас не ждут. Я это знаю. Быть может, я вас всех туда сопровожу под траурную и прощальную для вас музыку взрыва.
И я показал всем заложникам наглядно, что находится у меня под курткой. Это произвело большое впечатление, так как тишина резко изменилась. Я начал слышать лишь собственное дыхание и работу тихого кондиционера и люминесцентных ламп. Одного из отпущенных мной ранее заложников я отослал с требованием от полиции, окружившей здание банка, словно пчелы, слетевшиеся при виде медведя пробирающегося к их сотам, что бы они отправили ко мне священника. Я ждал с нетерпением и глядел на безумные лица заложников внимательно следящих за мной после моего неожиданного решения о том, что бы пригласить священника.
— Сейчас к нам придет священник и мы все будем молиться, — начал я им пояснять. — И ваши и мои грехи должны быть прощены и услышаны всевышним создателем рода человеческого. — словно приговор прозвучал мой голос в обращении к заложникам.
Шло время, полицейские не торопились с выполнением моей просьбы или требования. Наконец они учли все обстоятельства и позволили священнику посетить наше скромное собрание. Других требований я не выдвигал, и это, вероятно, мучило напряженные умы полицейских.