Исповедальня
Шрифт:
— Об этом я как-то не подумала.
— И что сказали твои родители?
— Отец закрыл дверь — мы мешали ему работать.
— Тебе не кажется, что он закрыл ее из скромности?
— Возможно.
— Когда-то они дружили с моим отцом, и, если не ошибаюсь, отец до сих пор высоко ценит его. Я почувствовал это, особенно у вас, глядя, как они сидят друг против друга. А что думает твоя мать?
Франсина молчала, и он продолжал:
— Боишься обидеть меня? Поверь, что бы ты сейчас ни сказала, ничего не изменится. Она знала, да?
— Кажется, да.
— Ты лишь убедила ее?
— Она знала.
— И другие тоже? Многие, да?
— В отличие от того, что ты можешь подумать, мама стала ее защищать.
— То есть?
— Она заметила, что люди почти всегда с удовольствием говорят о других, особенно-плохое.
— А остальное? Дом на улице Вольтера?
— Я сказала маме, что после того, как мы с тобой расстались, ты туда возвращался. Верно?
— Да. И еще раз на следующий день.
Она испугалась.
— Чтобы расспросить?
— Нет. Чтобы посмотреть.
Его вдруг охватило жгучее желание бросить ей вызов. А ведь он поклялся себе никому, и уж тем более ей, не говорить об увиденном.
Он ухмыльнулся:
— Она пригласила меня.
— Кто?
— Мадам Жанна, та, что сдает меблированные комнаты. Она чем-то похожа на мою бабушку, разве что ростом поменьше и помоложе. Так вот, она пригласила меня прийти к ней с хорошенькой девушкой и даже дала адреса нескольких баров, где их можно найти столько, сколько душе угодно.
На ходу, словно невзначай, она слегка коснулась его руки, и он уже более возбужденно продолжал:
— Там довольно мило, чисто, полно вышивок и безделушек, как у бабушки, с одной лишь разницей: из конспирации ставни весь день закрыты. Он не хотел плакать и сжал кулаки.
— Частенько, — сказала она, — мужчины выходят раньше своих подружек, опасаясь, что на улице их увидят вместе. По другой причине, которая мне ив голову не пришла бы, женщины одеваются дольше мужчин.
— Прекрати, Андре.
— Ты же сама спросила, возвращался ли я туда. Выйди мы из бара пораньше, возможно, нам повезло бы увидеть и мужчину.
— Как ты можешь!
— А что? Что я такого сказал? Почему я должен делать из этого трагедию? Ты уверена, что у твоего отца никогда не было похождений? Я лично очень хотел бы, чтобы мой оказался любовником своей ассистентки. Она милая, веселая, без комплексов. По крайней мере развлекся бы.
— Ты ужасен, Андре.
— А ты говоришь не то, что думаешь. Признайся, твоя мать презирает мою.
— Она не осуждает ее.
— Понтий Пилат! Тем не менее на ужин она нас больше не позовет. А к нам пришла лишь потому, что наши отцы случайно встретились через двадцать лет и решили увидеться еще раз. Потом же, побывав у нас, следовало из вежливости пригласить к себе. Теперь, когда твоя мать выполнила свой долг, мы — квиты.
— Ошибаешься.
— В чем?
— В том, что моя мама чувствует себя неловко в присутствии твоей. Она не скрывала, что твоя мать слишком беспокойная, нервная, говорит всегда возбужденно, и мама…
— Думаешь, я не понял?
— Почему ты разговариваешь со мной таким тоном, Андре?
Он опустил голову, пальцы его побелели — так крепко он их стиснул. Но снова взглянув на нее, опять был уже спокоен и задумчив.
— Прости. Я дал себе слово никогда больше не говорить с тобой о случившемся и даже не думать об этом. Не знаю, почему я вдруг вспылил.
— Потому что непроизвольно думаешь об этом?
— Потому что не такой, каким мне хочется быть.
— Надеешься стать лучше? Он улыбнулся ей сквозь свою печаль.
— Не знаю. Это прошло.
— Ты на меня больше не сердишься?
— Прости, пожалуйста. Да, я ведь обещал тебе шоколадный коктейль.
— С двумя шариками мороженого.
— Конечно.
В горле у него все еще что-то сжималось, голое был хриплый.
— Идем.
Он взял ее за руку, повернул, и они быстро пошли к морскому вокзалу и скверу Мериме.
— Есть хочешь?
— Не очень.
— Здесь лучшие в Канне рогалики, свежие целый день. Непонятно, как их удается сохранить.
— Шоколадный коктейль, господин Андре?
— Два, Бернар. И оба с двумя шариками.
Франсина наблюдала за ним, сбитая с толку быстрой сменой его настроения. Он чем-то напоминал ей младшего брата, который через пять минут после бурных рыданий мог громко смеяться.
— О чем ты думаешь?
— Учусь понимать тебя и каждый раз открываю что-то новое.
— Что, например?
— Трудно объяснить. Попытаюсь, когда узнаю тебя получше.
— Мы будем встречаться? Несмотря на родителей? Несмотря на матерей?
Не забудь, ты сама сказала, что я твой друг.
— А я и не забываю.
— Меня настораживает только одно, — сказал он полушутя-полусерьезно, протягивая ей запотевший стакан, — что всякий раз, возвращаясь домой, тебе придется все повторять.
— В этом нет необходимости.
— Ты же ничего не скрываешь от родителей!
— Если они спросят, я отвечу. А так как они почти никогда не спрашивают…
— Ты свободна в четверг около пяти?
— Занятия у меня заканчиваются как позавчера.