Исправленному верить (сборник)
Шрифт:
– Господи, Ани, но зачем мертвому духу – снимок?
– Ну как же – зачем?
Похожим взмахом руки торговцы откидывают на счетах костяшки.
– Вот представьте: если она умерла пятьдесят лет назад. Когда еще не было светописи. А теперь захотела иметь на памятнике надгробный портрет. Чтобы не хуже, чем у других. И пришла, а?
Рангаи подхватывает полотенцем творожок, выпавший изо рта у Райи:
– Дани, но тогда она должна была бы его забрать?
Должна. Ибо мертвые благозаконны.
– Ну, мало ли…
– Или… Сколько в городе подвижников Смерти, – добавляет Римбо, набирая в ложку творог. – Почуяли неупокоенный дух – и упокоили.
Линг не подымает глаз. Вот, из-за нее все эти разговоры. Да еще за едой. Да при маленьких.
Бони примирительно сплетает пальцы замочком:
– Или все проще. Такого лица больше нет. Вообще нет.
– Как это – нет?
– Приходил кто-то вполне живой. Но под личиной. Незаконный наважденец какой-нибудь. Принял обличье и решил проверить, выйдет ли оно на снимке.
– Или просто у человека открылись дары к чародейству. Сами собой, не нарочно. И тоже к перемене внешности. Смотрит в зеркало: вроде бы я – или не я? Пошел сняться.
– Да. Но во всех этих случаях ему важно было бы видеть, что получилось. А он за портретом так и не явился. Она то есть.
– Так ведь не может! Не может опять ту же личину себе навести. Неопытный он кудесник!
– Сказался бы братом той дамы.
– Да долго ли в Ларбаре проходит на свободе неучтенный чародей? И опять же, счетчик звенел бы.
– Ага, брату? А ты, Линг, ему отдала бы карточку?
– Теперь, пожалуй, отдала бы…
Другие доброхоты подговорили бы какого-нибудь знакомого, чтобы зашел, наконец, в мастерскую, назвался родичем и забрал пресловутый портрет. Но не таковы Чамианги.
– Не обязательно – чары. Что, если это лицедей упражнялся? И тоже: во второй раз нанести точно такой же грим у него не получается. Или роль уже кому-то другому передали, он и обиделся…
– Давайте еще по балаганам пройдемся.
– И по настоящим, и по самодеятельным, их тоже много.
– Или по заведениям, где собираются… Ну, те дядьки, кто в женскую одежду рядится.
Бабушка воздевает руки к потолку:
– Бони!
– А что? – откликается доктор Дани. – Можно и их проведать. То-то у Чабира возникли сомнения…
– Дядюшка, ты… бывал в таких местах?
– Заходил. Только давно.
– И… рядился?
– Нет. Я решил: пусть меня считают девицей, переодетой в мужское платье. Между прочим, все восхищались – так естественно я держалась… Держался.
– Но зачем?
– Любопытно было. Да и мало ли, как жизнь повернется. Вдруг – пригодится.
– Теперь я знаю, что тебе подарить на день рожденья, Дани.
– Ага. И шляпку с кружевами.
Три дня спустя
Доктор Дани осторожно пристраивает зонт в углу ординаторской. Переодевается. С надеждой оглядывается на кофейник – горячий ли? И приступает к поискам чистой чашки.
В шкафу таковой не оказывается, на подоконнике – тоже, хотя в прошлый раз он оставлял ее именно там. Может быть, в ящике стола? На столе высится замысловатое сооружение, свернутое из праздничной газеты.
– О! Что это?
– Боюсь, что это – вам. От благодарных недужных.
Глава отделения – противник гостинцев вообще и подобного неряшества в частности. Разве что ему поднесли бы восточные стихи на раззолоченной бумаге. Дани стихов тоже не отверг бы, но внутри свертка – бутылка и ранние овощи: редиска, петрушка.
– Мне надо потолстеть. Иначе так и буду получать в дар съестное.
Дани комкает газетные листы.
– Мила и богачу, и работяге расхожая народная газета. Особенно же ценится за это: за ширину и качество бумаги. Потому что другого толку от нее нет. Представьте: пять дней уже, как дали объявление – а никто так и не откликнулся. «А нас читают пятьсот тысяч граждан!»
– Разыскать заказчицу действительно необходимо?
– А мне-то казалось, я знаю всех женщин нашего города… Как вы думаете: она не могла быть приезжей? Вполне могла. И что, планы изменились? Срочно уехала?
Начальству положено быть осведомленным о тревогах подчиненных. Глава отделения рассеянно кивает. Молчит.
– Линг уже додумалась до совершенной глупости. Будто та дама снималась в нескольких мастерских, чтобы сравнить – где лучше. И в итоге выбрала не нашу.
– Это очень обидно?
– А вы бы не расстроились, если бы ваш больной пошел лечиться к другому доктору?
– Главное, чтобы больному была оказана надлежащая помощь. Но с трудом могу вообразить такой случай, что я стал бы гоняться за ним по городу. Вы говорите «сравнить». Кажется, для этого следовало хотя бы взглянуть на все снимки?
– О! Золотые речи. Непременно передам Линг.
– Должно быть, эти поиски сами по себе увлекательны.
Сказано то ли с сочувствием, то ли язвительно. Вот, дескать, нашли забаву…
– Я думаю, это хорошо. Пусть лучше Линг переживает из-за портрета, а не из-за того, что у нас с ней нет второго ребенка. И не будет, наверное. «Общего». Будто бы Бенг – чей-то еще.
– Понятно. Обратите внимание на больного из второй палаты. Кишечный парез до сих пор сохраняется…
Два дня спустя
Мастерша Римбо недовольна, что муж после дежурства вместо отдыха взял привычку заниматься со стажером. Но что поделаешь: ученик дежурит вместе с учителем, провожает его до дому. И встречают его неизменно приветливо, поят чаем, угощают обедом…