Исправляя ошибки
Шрифт:
— Не ради власти, а для исполнения высшей цели. Я убью любого, кто встанет у меня на пути.
При этих словах Лею на миг охватывает ужас. Она понимает, что это говорит Кайло Рен — отцеубийца, фанатик, чей неистовый дух до сих пор витает над личностью Бена Соло.
Еще ей очевидно, что представители обвиняющей стороны обратят внимание на эти слова, которые им только на руку. Впрочем, по какому вообще принципу отбираются материалы для представления в суде?
— Где можно найти ваших рыцарей?
— Они сами
Допрашиваемый коротко смеется — и судьи это слышат.
— Ни один человек в здравом уме не станет добровольно искать встречи с рыцарями Рен.
Помимо записей Диггон предоставил заключение судебно-медицинской экспертизы, задачей которой являлось определить психоневрологическое состояние преступника Рена. От большинства процедур тот опять-таки отказался. Однако те, которые все же удалось провести, свидетельствуют о вменяемости молодого человека в целом — невзирая на легкое психологическое расстройство, которое упомянула в своих наблюдениях майор Хартер Калония, главный врач в составе Сопротивления, изначально наблюдавшая раненного пленника. Это расстройство, судя по всему, носило временный характер, и в данный момент ни один из медиков его не зафиксировал.
Саму Хартер на слушание не вызвали, невзирая на ходатайство представителей Сопротивления. Обвинение сослалось на то, что майору Калонии, как и лейтенанту Тэслину Брансу, решением военного совета запрещено покидать Эспирион вплоть до особого приказа. О причинах такого решения военный совет имел право не распространятся.
Вот так власти перекрыли последнюю лазейку, которую Сопротивление могло бы использовать, добиваясь если не оправдания — об оправдании речи уже не шло, — то хотя бы смягчения приговора.
Суд, а тем более чрезвычайный военный суд обязан опираться всецело на букву закона, не зависящую ни от каких обстоятельств, которые не предусмотрены Конституцией Новой Республики и другими правоохранительными документами. Поэтому генерал Органа и ее товарищи формально не имели возможности оперировать к стратегической ценности пленника, которая являлась основным аргументом Леи в приватных разговорах с канцлером.
Когда ей предоставили возможность говорить, Лея за неимением ничего лучшего взялась рассуждать о нравственности и гуманности. Решив рискнуть, она намеренно припомнила происшествие в Тиде, чтобы сообщить жителям Республики, что им не следует уподобляться убийцам и мерзавцам из Первого Ордена, готовым идти по головам для достижения целей. «Неприкосновенность каждой жизни — вот что отличает нас от наших врагов», — сообщила генерал в завершение своей тирады.
Конечно, ее речь ничего не изменит. Вероятнее всего, Лея лишь дала своим политическим противникам повод лишний раз усмехаться и рассуждать о неисправимом идеализме главы Сопротивления.
Однажды по окончании заседания Лея попросила Верховного канцлера о короткой беседе с глазу на глаз.
— Скажите откровенно, Лайам, — промолвила она, глядя на него с жаркой мольбой, — чего вы добиваетесь? Вам интересна правда? Или вас устроит одно только показательное выступление на потребу толпе?
Он, тяжело покачав головой, сказал лишь одну фразу, которую
— Полагаю, вы сами знаете ответ на этот вопрос, генерал. Кайло Рен должен умереть.
Беседы с заключенным все продолжались. Короткие, ничего не значащие вопросы чередовались с такими же ничего не значащими ответами. Каждый допрос проходил в форме словесной дуэли, в которой чаще всего так и не намечалось ни победителя, ни проигравшего.
По крайней мере, на записях голос Кайло звучал уверенно и вполне осознанно. Так что ни один человек в самом деле не заподозрил бы у его владельца какое-либо психологическое заболевание.
— Почему вы перешли на сторону Первого Ордена?
— Я уже отвечал вам, Диггон.
— Да, но тогда мы с вами беседовали с глазу на глаз. А сейчас каждое ваше слово станет известно суду.
— Я сражаюсь за Первый Орден, потому что в рядах его бойцов нет лицемерия. Эти люди не лгут. Они привыкли стрелять в лицо, а не в спину.
— Вы полагаете, выстрел «Старкиллера» по системе Хосниан не был «ударом в спину» в отношении Республики? Или захват Тида не являлся таковым?
— Что вы имеете в виду, Диггон — ограбление и убийство мирных жителей, расстрел военнопленных, или экономическое потрясение, которое претерпела Республика в результате этих событий?
— В первую очередь мне было бы интересно, разумеется, поговорить о мирных жителях.
Пленник тоскливо вздыхает.
— В таком случае, наш разговор будет коротким. На войне нет мирных жителей, майор. На захваченной территории каждый человек, даже ребенок — это враг, потенциальный убийца, способный пристрелить исподтишка. Только не говорите мне, что не слышали о партизанских отрядах, об их саботирующих действиях. О террористах, которые подрывают множество гражданских лиц ради уничтожения одного-единственного военного объекта.
Кайло делает паузу.
— Уж я-то наслышан об этом. С детства.
Иронию в его словах способны были понять немногие — только Диггон, его превосходительство Верховный канцлер Лайам Викрамм и сама Лея. Эти три человека оставались единственными присутствующими на слушаниях лицами, которым была известна правда о происхождении Кайло Рена.
Очевидно, Викрамм по-прежнему считал невыгодным обнародовать настоящее имя преступника. Возможно, он опасался, что известие о родителях Кайло Рена может пробудить у общественности ненужное сочувствие. А может, не желал нового скандала, подобного тому, что разгорелся в сенате шесть лет назад.
В глазах подавляющего большинства подсудимый по-прежнему был только «Кайло». Хотя каждому было понятно, что это псевдоним, никто не пытался пролить свет на истинное имя преступника, какового у того вообще могло не быть. Его посчитали одним из одаренных нищих детей, которых некогда приютили имперские агенты, чтобы воспитать из них цепных псов. Беспризорник без семьи и без имени, который присвоил себе имя темного лорда Дарта Вейдера, назвавшись его внуком (что, разумеется, никак не может быть правдой) с целью возвыситься. Такова была официальная позиция, которую никто не оспаривал и не подвергал сомнению.