Исправляя ошибки
Шрифт:
========== XXXVIII ==========
«Помочь… помочь ему…»
Рей, задыхаясь, летела вперед, петляла между галереями и переходами, руководимая лишь одной надеждой — не опоздать. Она видела, в каком состоянии был Кайло, и отлично понимала, что дорога каждая минута.
Видение заставило ее позабыть собственные слезы. Теперь она не думала о прошлом, не пыталась разгадать его загадок — для этого у нее попросту не имелось лишнего времени. Важным было только настоящее: растерзанное тело среди огня и пепла, полный страдания
«Помоги! Помоги мне!..»
О, Сила… у Рей болезненно сжималось сердце.
У нее не было права медлить. Не было ни одного лишнего мгновения для раздумий. Она не могла сейчас гадать, отчего так рьяно, так неистово стремиться вновь вытащить злейшего своего врага из передряги, в которую тот угодил, вероятно, опять-таки исключительно по собственной вине. Ведь она, Рей, оставила его в руках любящей матери, в безопасности, окруженного заботой и любовью, которых он, к слову, нисколько не заслужил.
Он был злодеем; он был убийцей. Он погубил одного ее друга и тяжело ранил другого. И, вероятнее всего, если останется жив, то попытается при следующей их встрече убить ее саму.
Помогать ему, по зрелому размышлению, было безумием.
Жалеть его — безумие. Верить ему — безумие. Любить его — безумие…
Но сейчас все эти доводы разума не имели ровно никакого значения. Рей отбросила их, не задумываясь и не пытаясь задумываться о последствиях своего решения. Быть может, она бессознательно руководствовалась той самой простой и безусловной истиной, что не философские воззрения и не умения владеть Силой отличают джедаев, истинных служителей Света и Добра; только любить и сострадать означает быть джедаем. Такова была ее детская убежденность, всецело продиктованная сердцем. Она постановила для себя идти этим путем; и отныне ничто не способно было остановить ее. А значит, в этот раз, решив помочь Кайло Рену, Рей шла на этот шаг уже не из страха перед собственными демонами, но по другим, более высоким причинам.
Ее душой владел испуг; однако было и еще кое-что, скрытое за самой тайной из дверей сознания — упоение открывшейся в ней решимостью и даже, возможно, облегчение. Облегчение, в первую очередь, оттого, что теперь, после всего, что она видела, ее внутренняя борьба — борьба, которую девушка вела столько месяцев, — вдруг странным образом потеряла всякий смысл. То, что ее недруг был слаб и нуждался в помощи, и то, что он призывал именно ее, смирив ненависть и гордыню, — эти обстоятельства при всех пугающих их сторонах, имели одно преимущество, которое Рей, быть может, не сознавала, но зато чувствовала всей душой — именно оно уничтожало всякие границы между жалостью и любовью, превращая оба эти чувства лишь в две ипостаси одной сути. Оно освобождало ее от сомнений, давая право больше не задумываться — право, идущее от самой Вселенной, и потому являющееся непреложным.
Ах, Рей! Ах милая, гордая девочка! Если бы она только могла представить, как опасно ее сорвавшееся с цепи и стремительно растущее чувство! Если бы она знала, как похожа в своем очаровательном безумии на юную Лею Органу, которая без малого год разыскивала любимого, похищенного у нее злой судьбой, по всей галактике; а отыскав Хана, она собственноручно задушила его мучителя,
Видно, такова уж природа женской натуры — чувства женщин, даже самые искренние и жертвенные, содержат какую-то долю самолюбования и надменности. Как будто влюбляясь в мужчину, женская душа на самом деле влюбляется лишь в само свое чувство — влюбляется тем сильнее, чем большей самоотдачи оно, это чувство, от нее требует; мужчина в этом случае становится не конечной целью, а лишь проводником. Оттого-то жалость и любовь в сердцах прекрасной половины человечества чаще всего и ходят рука об руку.
Все это так. Но кто посмеет это осудить? И кто, в конце концов, способен понять разницу между тщеславием и подлинной жертвенностью, если и то, и другое ведет к одному результату?..
… Впереди показался слабый, мерцающий огонек. Рей, уже немало истомленная спешкой, нашла в себе силы прибавить шагу.
Когда свет приблизился, время, проведенное в темноте, дало себя знать. Девушка поневоле зажмурилась и выставила вперед руку, защищая глаза. Перед нею показались очерченные сумерками силуэты двух подростков, младших служителей храма.
Рей, подрагивая, подошла к ним.
— Братья Рен повсюду ищут вас, — сообщил один из послушников, узнав ее.
Это было кстати, ведь она тоже искала рыцарей, чтобы рассказать обо всем, что видела.
— Ступайте за нами.
Девушка кивнула и безоговорочно двинулась следом.
Дорогой она то и дело отчаянно поторапливала своих юных провожатых, вновь и вновь повторяя, что у нее есть особое дело, и это дело не терпит промедления.
Они поднялись выше, в помещения так называемого «верхнего храма» — того небольшого каменного строения, которое находилось на поверхности.
Высшее сословие ордена дожидалось гостью в полном своем составе и при полноценном рыцарском облачении у ворот древнего амфитеатра, в том самом месте, где шесть лет назад Кайло сразил прежнего магистра. Именно это место было продиктовано церемониалом и для сегодняшнего собрания, которое также решало судьбу братии.
Войдя туда, Рей не сразу почувствовала угрозу. Слишком много всего собралось в ее душе — оттого девушка пребывала в ужасном смятении, и определенная рассеянность была сейчас ей простительна.
— Мейлил! — сперва она обратилась к старшему из братьев, уверенная, что уж он-то сумеет помочь в случившейся беде.
Видя ее возбужденной и напуганной, рыцарь скачками ринулся навстречу, и другие братья Рен поторопились приблизиться.
— Все хорошо, сестра, все хорошо… — Мейлил Рен уверенным и почти властным движением привлек ее к себе. Он назвал ее «сестрой», скорее всего, намеренно, хотя прежде не позволял себе этого теплого, доверительного обращения. — Расскажи, что тебя напугало.