Испытание седьмого авианосца
Шрифт:
Теперь в сопровождении двух охранников делегация «Блэкфина» пересекала мостик авианосца. Матросы, отскребающие с лесов краску и ржавчину с корпуса, хором заголосили: «Банзай!» Другие с опасностью для жизни перегибались над полетной палубой и тоже вопили что есть мочи.
Уильямс, еле-еле нахлобучивший фуражку на забинтованную голову, шагал впереди, то и дело козыряя. Брент следовал в затылок капитану, за ним шел англичанин, и сзади несли двоих раненых на носилках. Замыкали шествие пленные под конвоем. Гауптман Шахтер бормотал проклятия и поливал охранников немецкой руганью. «Verfluchte Scheibe» [15]
15
дерьмо собачье (нем.)
— Банзай! Банзай! — передразнивал он, тыча пальцем в ликующих японцев.
Наконец особо чувствительный удар винтовочного ствола в мягкое место заставил его ненадолго умолкнуть. Фельдфебель Хай Абу эль Сахди пугливо озирался и помалкивал.
Ступив на шканцы, офицеры первым делом отсалютовали корме, где развевался боевой флаг, затем помощнику дежурного по кораблю, молодому, быстроглазому младшему лейтенанту Асайти Кубо, которого Брент видел мельком перед самым назначением на «Блэкфин».
— Добро пожаловать на борт! — говорил молодой офицер, поочередно отдавая честь каждому из вновь прибывших.
Уильямса он наградил долгим внимательным, взглядом. Брент улыбнулся: неудивительно, ведь многие японцы никогда не видели негра живьем.
Наконец Кубо повернулся к матросу, стоявшему навытяжку перед столиком с вахтенным журналом. Над ним к переборке были прикреплены телефоны.
— Рядовой, доложите адмиралу, что группа с «Блэкфина» прибыла на борт согласно его приказу и направляется в командный пункт.
Рядовой быстро заговорил в трубку.
Уильямс указал на раненых и властно распорядился:
— В лазарет!
Кубо кивнул санитарам, и те поспешно унесли носилки. Покосившись на пленных, младший лейтенант сообщил Уильямсу:
— Их тоже приказано доставить к адмиралу. С вашего разрешения, лейтенант.
— Валяйте, — согласился Уильямс.
Проходя мимо него, Шахтер со злобой выплюнул:
— Черное дерьмо!
— Шевелись, засранец! — ответствовал Уильямс и за неимением винтовки наградил немца под зад ботинком.
Гауптман взвыл от боли и снова разразился проклятиями.
— Отличный удар, мистер Уильямс, — прокомментировал Брент. — Прямое попадание в нижний угол.
Все рассмеялись. Хай Абу эль Сахди вжал голову в плечи и быстро прошмыгнул мимо негра.
На палубе послышался топот. Подбежали Йоси Мацухара и Элвин Йорк. Командир летного отряда порывисто обнял Брента, потом изо всей силы хлопнул его по спине.
— Банзай! Благодарение богам, все вы живы. Я уж думал, ты вступил во врата Ясукуни, Брент-сан…
У Брента опять сдавило горло; он не сводил глаз с лица друга. Надо же, время словно бы не властно над этим человеком. Черные волосы по-прежнему блестят как вороново крыло, в глазах неугасимый огонь, и лишь мелкие морщинки расходятся от уголков слабым намеком на прожитые шесть десятков. И фигуре его позавидует любой юнец; Йоси широк в плечах и узок в поясе, а сильные руки и грудная клетка говорят о привычке к гантелям и долгим пробежкам на полетной палубе.
— А я поставил фунт супротив пенни, что вы прорветесь, кэп, — сказал Элвин Йорк, пожимая руку
— Твое пари меня и спасло, старина! Я, признаться, с тобой попрощался, — ответил Уиллард-Смит. — Сами как будто не молодчики!
Брент начал представлять обоих пилотов Реджинальду Уильямсу.
— Извините, господа! — перебил младший лейтенант Кубо. — Штаб в полном составе ждет вас, а, как известно, адмирал наш долготерпением не отличается. Он вытянул вперед руку. — Прошу в подъемник.
…Командный пункт помещался в кормовой части, рядом с каютой адмирала Фудзиты. Почти всю узкую комнату занимал массивный дубовый стол с дюжиной приставленных к нему стульев. У двери за установкой связи сидел дежурный телефонист. На потолке в хитросплетении труб и проводов виднелись два вентилятора, репродуктор и десяток лампочек в металлической оплетке. Конный портрет императора Хирохито в молодости, провисевший здесь более четырех десятилетий, теперь был заменен изображением императора Акихито. Слева от портрета на переборке висел все тот же алтарь из адамова дерева с образами, амулетами, священными буддистскими и синтоистскими реликвиями из храмов Минатогава, Коти и Ясукуни; он напоминал небольшой бревенчатый дом, где одна стена снята, чтобы видны были ряды сверкающих предметов. Остальные переборки по-прежнему увешаны картами. Это помещение предназначено для дискуссий, споров, молитв и — по-возможности — мудрых решений.
За столом сидело семь человек. Их синяя форма резко выделялась на фоне желтовато-коричневого обмундирования подводников. При входе группы все встали, но чести никто не отдал, ибо, по традиции японского императорского флота, на нижних палубах честь не отдают, а команда «Йонаги» свято соблюдала традиции давно не существующего императорского флота. Однако, стоя навытяжку, все поклонились и хором выкрикнули: «Банзай!» Лейтенанту авиации Йорку по чину не полагалось здесь присутствовать, но насчет него особо распорядился сам адмирал, очевидно желая оказать честь бравому кокни. Фудзите такие пилоты нужны как воздух.
Брент впился взглядом в маленькую фигурку на дальнем конце стола. Тело японца с годами высохло, и от него остались лишь увядшая кожа, узловатые жилы, хрупкие кости. Однако под сморщенной оболочкой таится воля, закаленная, как сталь его меча. Море, ветер и солнце выдубили это лицо, изрезали его глубокими морщинами, но глаза по-прежнему глядят живо и по-чародейски пронзают собеседника насквозь.
Но Фудзита не чародей, не мистик. Это самый большой прагматик, из всех, кого встречал Брент. Ему ведомы тайные струны в душах людей, и он умеет использовать их как рычаги для достижения своих практических целей. Его власть на «Йонаге» абсолютна, однако он не чужд своеобразной восточной самоиронии, а это значит, что ему не страшны низменное тщеславие и разлагающее влияние власти.
Такой идеал командира рисовали Бренту еще в академии. Решимость погибнуть или победить роднит его с героическим образом Александра Македонского. Еще на ум приходит Улисс Симпсон Грант, скачущий на битву с зажатой в зубах сигарой. Ко всему прочему Фудзита гениальный стратег, равный герцогу Веллингтону или фельдмаршалу Монтгомери. Оба командующих, как правило, до тонкостей разрабатывали свои операции. Блестящая тактика Веллингтона помогла ему победить Бонапарта при Ватерлоо; Монтгомери в результате многомесячного планирования выкурил из Эль-Аламейна Лису Пустыни Роммеля. Фудзита не уступает им, а в чем-то и превосходит.