Испытание вечностью
Шрифт:
— И не только этому. И так — звание? Не советую врать. Тебе не удастся. Пока ты мне будешь говорить правду — будешь жить. Начнёшь юлить — раздавлю и не пожалею. И твои фокусы с твоим, бесспорно — шикарным, телом — тебе не помогут.
— Даже так?
— Именно — так. Звание?
— Старший лейтенант.
— Задание?
— Ты.
— Конкретнее!
— Всё. Никакой конкретики. Просто познакомиться и всё.
— Кто твой командир?
Она ответила, Миша долго вспоминал, перетрясая в памяти структуру ГБ. Вспомнил. Коль-Коль. Его иерархия. Краем самым, но — его.
— Сколько лет?
— У девушки…
— Старший лейтенант, отвечать на поставленный вопрос!
— Двадцать!
— Рановато для старлея. Настоящая фамилия?
— Иванова. Сирота я. С войны. Детдомовская.
— Позывной?
— Валькирия.
Миша рассмеялся. Батя! Его «приколы». Он сдержал своё обещание!
— Где проходила подготовку? Кто руководит операцией? Когда сеанс связи? Сколько было половых связей?
— Пошёл ты! Не веришь? На, проверь!
Она откинулась на спину, раскинув ноги.
— Очень грубо, старлей!
— Это я — грубо? А ты?! — она села, запахнулась, встала, стала сушить полотенцем волосы: — Ну, догадался ты. Молодец. Не врут про тебя сводки. Зачем этот цирк? Что сейчас жилы тянешь? Что ночью не проверил? Не воспользовался, а? Или — честь мундира? Тогда береги честь до конца — не позорь себя сейчас этими похабными вопросами.
— Вот сейчас — молодец! Вот такой — ты мне больше нравишься.
— А мне параллельно — нравлюсь или нет. Задание провалено. Я — ухожу.
— А я тебя ещё не отпускал.
— Удерживать будешь? Или, правда — убьёшь?
Миша не ответил. Маша с большим сомнением посмотрела на свои вещи, что так и валялись мокрыми половыми тряпками. Вдруг она выпрямилась:
— А про Сталина — правда?
— Правда.
Она опять села, закрыв лицо ладонями.
— Что ж это происходит? — спросила она, наконец. Она опять перестала выглядеть грозной воительницей-амазонкой, а стала испуганной девочкой.
— Сам не понимаю. Вот, хотел подсказку друга посмотреть.
— Это то, что я думаю?
— Я не знаю, что ты думаешь. Я тебе не советую лезть в это. Жизнь твоя никогда не станет прежней.
Она кинула в него полотенцем:
— Ну и гад же ты! Умеешь девушку заинтриговать! Теперь — точно не отвертишься от меня!
— Тогда…, - Миша опустился перед ней на колено, — Маша Иванова, примешь мою руку и сердце? Станешь моей женой? Разделишь моё горе и мою радость? Пока Смерть не разлучит нас?
Она встала перед ним на колени, взяла его руку, смотрит прямо в глаза. В её глазах навернулись слёзы.
— Вот так? Сразу? Зачем? Ты же не любишь меня?
— Люблю. Ты — единственная из девушек, с которой я вообще могу говорить. Я уже люблю тебя!
— И всё?
— Этого мало? Мне нравишься ты, твой образ, твои глаза, твои движения, твоё тело. Мне нравиться твой запах, значит — мои дети в тебе — примутся.
Она отшатнулась.
— Ты — не романтичен. Сразу — быка за рога. Я ещё тебе не дала согласия, а ты сразу — дети.
— Ты уже согласна, осталось себе самой признаться.
Маша встала, стала ходить по комнате перед коленопреклонённым Мишей:
— Ты — невыносим! Ты — несносен! Никакой романтики! Как танк — напролом! Бронебойным!
Резко встала перед Мишей, закричала ему в лицо:
— Да! Я — согласна! Я влюбилась! Сегодня — впервые! Не знаю, как надолго, но я — люблю тебя, несносный мальчишка! А как же — ухаживания, цветы, сваты?
— У нас — нет времени. Мрак! Слышала?
— Нет. А что это?
— А то, что мы будем вместе, до самой смерти. И возможно — скорой. Поэтому и спешу. Подумай ещё раз! Я — не шучу! Я — не буду искать другую. Ты, возможно, найдёшь другого. С которым проживёшь до старости и умрёте древними стариками в один день. Я тебе этого гарантировать не смогу. Я — Егерь. Это — моё призвание. Мой долг — Родину защищать. А Егеря — в постели не умирают.
Она прыгнула на него, повалила, вцепилась губами в его губы.
С удивлением Миша констатировал, что она его не обманывала — он был первым. Такая дерзкая, такая любвеобильная, такая страстная! Такая сладкая и желанная.
— Так что там за сверхсекретная помощь друга? — спросила она, с отвращением подняв своё бельё, что мокрым от дождя кулем так и валялось на полу.
— Зря ты, — сказал он, потянувшись за пластиной артефакта, — за это тебя — могут убить.
— Теперь — пусть убивают, — промурлыкала она, укусив его пониже пояса, — ты — мой!
— Твой, — согласился Миша, — ты такая страстная и — девочка. Как?
— Я — детдомовская. Всё — на виду. Богатый теоретический материал.
— А что с практикой — не заладилось?
— Какой же ты есть! Для тебя — берегла!
— Ну, спасибо.
— А тебе — начхать?
— Да.
— Ненавижу тебя! Козёл! — она сунула ему кулак в рёбра, — Давай, показывай, пока не обиделась на тебя совсем!
А потом — отстранилась, выпрямилась, прищурившись от своей догадки, глядя на Михаила подозрительно:
— А, ведь ты — врёшь! Если бы тебе было параллельно — не спрашивал бы, сколько половых связей.
— Вру.
— Не честно! Мне врать — нельзя, а ты — врёшь! — она даже задохнулась от возмущения, встала на пол.
— А я тебе обещал равноправия? — равнодушно пожал плечами Егерь, — Нет. У нас есть муж, а есть жена. Я тебе могу дать только своё сердце. Моё тело, мои руки, мой разум и душа — принадлежат не мне. Как и моя жизнь. Ни о какой честности — речи не было. И вообще, старлей, старшим по званию — не перечат!