Испытание вечностью
Шрифт:
Когда двигатель замолчал, винты стали замедлять свой бег, из темноты выступили чёрные тени бойцов осназа. Не говоря ни слова, выволокли Мишу и Вишнина из вертолёта, совсем не бережно — уложили на землю, сковали руки. Вишнин представился. В ответ — тишина.
— Вы чьи будите? — спросил Вишнин.
Молчат. И только теперь Миша вдруг понял, что зря дался, зря дал себя сковать. А если эти бойцы — не совсем свои? Или — совсем не свои? Как только он начал экстренно соображать, как выкрутиться, «контролирующий» его боец наклонился к нему и тихо шепнул:
— Маугли, не рыпайся.
И надавил коленом меж лопаток.
Засада! Измена! Их ждали! Кто ждал — вопрос десятый. Но, ждали именно их. Вся эта ситуация — подстава!
— Коль-Коль, — шепнул Миша, — а это — пипец.
— Да, Миша…
— Молчать!
— Да пошёл ты! — вспылил Миша, сразу, рывком, входя в состояние изменённого сознания, который Виктор Иванович называет «форсаж». Маугли скидывает с себя «контролёра», гимнастическим прыжком вставая на ноги, встретил ударом ноги бегущего к нему, с разворота — «контролёра». Сделал сальто через голову, прокатился под вертолётом, сбил с ног ещё одного бойца, кувыркнулся, вставая на ноги, побежал. Он учился бегать со скованными за спиной руками.
— Огонь! — услышал он команду.
Выстрелы. Вспышки. Миша бежал егерским тактическим бегом — попробуй, попади! Попали. Маугли — опытный боец, но и стреляли в него — не бойскауты. Сначала тупой удар в плечо, Миша упал, кувырок, перекат, вскочил, побежал. Деревья! Надо забежать за деревья! Два удара в спину кинули его лицом в ствол дерева. Больно! Бывает! Вставай, Егерь! Это не боевые патроны. Лупят — травматическими резиновыми пулями. Вставай! Ещё два удара. Тьма.
Сутки его держали в КПЗ. Первую медпомощь оказали только в КПЗ. Фельдшеры расчёта скорой помощи выковыряли травматические пули, что смогли влезть под кожу, залили ранки чем-то жгучим, густо намазали ушибы, где пули не пробили кожу. Залепили всё пластырями.
Допрашивали. Хорошо — не 37-й год. Не били. Не пытали. Из задаваемых вопросов, Михаил стал складывать картину произошедшего. Отца делают козлом отпущения. А Мишу — соучастником. Именно поэтому Миша ни разу рта не раскрыл. Отец убил Сталина? Отец? Миша ни одной секунды не верил. Ни разу. Но, дело ведь не в этом. Сталин — убит. Старик, и так считающий последние свои дни, отошедший от дел полностью — убит. Легендарный Медведь разыскивается за убийство своего Учителя. В стране произошло что-то, чего Маугли принять — не мог.
Мир рухнул, погребя его под собой.
Надо было бороться за правду. Надо собраться и бороться. Но, выросший Медвежонком, постоянно слушая «кухонные» разговоры отца и его гостей, где механизмы управления страной и миром обсуждались очень простыми словами, часто непечатными, Миша знал, что произошедший переворот возникнуть вдруг — не мог. Был тщательно подготовлен и осуществлялся людьми на самом верху. Получается, что половина руководства страны готовила убийство Сталина, а вторая половина — не предотвратила? Став молчаливыми сообщниками. Система Госбезопасности допустила убийство Сталина?
Отца назначили убийцей. Отца, который в Союзе не был уже полгода, мотаясь по всему шарику планеты. Выполняя поручения Генштаба. Отца — отослали из страны, чтобы не мешал?
Вишнин! Вишнин — как прозевал? Как не увидел? А если увидел, но — смолчал? Зачем? А если не смолчал, а изначально знал? Вишнин — с ними? Вишнин — соучастник?
Коль-Коль был всё это время на виду. Отец поэтому на него «наехал», что просчитал его роль? Как он сказал? «Меня ли надо щупать?» Вишнин должен был обеспечить нахождение Медведя в нужное время в нужном месте? А именно — дома. Не рядом со Сталиным. Чтобы непредсказуемый Медведь не завалился не вовремя на ближнюю дачу «отметить» Победу. Коль-Коль — изменник?
Что стало с этим миром? Что стало со страной, пока Миша бегал по землям жёлтолицых узкоглазиков? Как мог Коль-Коль предать Сталина? Ладно, отца — бывает, но Сталина?! Тогда — зачем жить и бороться за эту страну?
Страна приняла без вопросов официальную версию произошедшего — Сталин страдал помутнением рассудка после удара. Весь последний год. После съезда. Все реформы, им проведённые за последний год — сумасшествие. В приступе очередного помешательства Сталин «попросил» Медведя эфтаназии. Следователи показали Мише кадры, как Медведь, в боевом режиме Баси, срывает медблок с груди старика, лежащего на полу. В этом старике Сталин угадывался — с трудом. Нет кадров, как этот медблок ставиться, нет кадров, куда делся отец потом. Ясно одно — он пропал. И следствие думает, что Миша знает куда. Откуда? Если отец не хочет, чтобы его нашли — его не найдут. За это Миша был спокоен.
Но, убивало его другое. Вопрос «на хера»? Зачем был убит Сталин? Зачем был убит «проект Медведь»? Зачем был проведён этот переворот? Зачем начат откат Сталинских реформ? Зачем Госбезопасность изменила собственной стране? Зачем теперь Маугли служить этой стране, зачем служить этим людям? Зачем жить?
Через сутки его отпустили. Вышвырнули за дверь, без каких либо объяснений. Не вернув мобильника. А денег, как и удостоверений личности, у Миши с собой и не было. Оглядевшись, поняв, где находиться, Миша пошёл домой. Больше ему было некуда идти. Затылок жгли взгляды топтунов слежки.
Ночная Москва была равнодушна к Мише, равнодушна к его горю. Его мир — рухнул, но Москва жила своей жизнью. Миша плёлся по улицам и проспектам.
Воздух стоял, как в закрытой комнате. К ливню — равнодушно отметил Егерь. Через полчаса его прогулки — налетел порывистый ветер, рвал на нём порванную егерскую штормовку, хлопал по ногам оторванными накладными карманами егерских штанов. Гром, молния, упали первые тяжёлые капли. И потом — ливень сплошной стеной.
Миша не побежал — некуда ему спешить. Так же неспешно шёл под ливнем. Одежда прилипла к телу, бегунки, одетые на босу ногу, хлюпали водой. Миша подставлял лицо дождю, пил дождевую воду. И шёл к сталинской высотке, где была их квартира. Не зная — сможет ли туда попасть. Квартира — государственная. Получал её отец ещё во время Войны. Может быть и так, что там — уже сменены замки.
Вот и нужная высотка. Высокие двери. За стеклом — Петрович. Сегодня его смена. Петрович распахнул двери. Миша зашёл.
— Здорово, Петрович! Как тут? — спросил Миша, глядя, как дождевая вода льёт с него ручьями на ковровую дорожку.
— Херово, малой. Обыск был у вас, — ответил Петрович, снимая их ключи с ключницы. Не отняли квартиру?
— Это — понятно. Отца обвинили в убийстве Сталина.
— Бывает, — кивнул Петрович.
Мише стало ещё тоскливее — это присказка отца, которой он заразил, как обычно, всех вокруг.