Испытание выживанием
Шрифт:
А потом мне вспоминается Тесс, которая всегда говорила о том, что считает меня с Калебом смельчаками, добровольно раскрывшими миру свое уязвленное место, показав, куда надо бить, чтобы вмазало так, что дух вышибет из живого тела. Как же она была права! Теперь я понимаю ее вечное отшельничество, вижу в нем мощный стимул, который помогал ей выживать. Когда ты никого не любишь, когда ты сам по себе, ты становишься неуязвимым для вечно голодного мира, потому что все, что он может у тебя сожрать, это ты сам, а за самого себя ты подерешься ой как остервенело.
Сирена продолжала
— Это еще что? — спросила Вьетнам озадаченно, когда первые истошные вопли сигнализации всполошили подземную базу.
— Пожар на базе, — ответил Антенна Вьетнаму.
Антенна встал с пола и прислонился к прутьям решетки, вглядываясь в коридор, словно это могло ему помочь как-то раздобыть больше информации о том, что происходило наверху.
— Интересно, где горит, — задумчиво произнес Буддист и тоже встал с пола, мерзкая крыса уже привыкла к своему месту у Буддиста на плече и даже приноровилась на нем спать.
— Может, в детсаду.
— Фунчоза, как ты можешь так говорить?
— А что? Мне насрать! Меня все равно скоро убьют!
Фунчоза привычно срал на всех, и с потерей самых близких мне людей на базе я внезапно стала видеть смысл в его стиле смотреть на вещи вокруг.
— Может, Триггер таким своеобразным методом начал чистку среди населения? — предположила О-ля-ляжка. — Мол, несчастный случай.
— Значит, Крайслер продолжает упираться, и это не может не радовать, — произнес Антенна.
— Или Триггер просто прикончил Крайслера, — возразила Вьетнам.
Ребята затихли. Потому что такой исход означал одно: наше время подошло к концу.
— Тогда вскоре за нами должны прийти, — ответил Буддист на предположение Вьетнама.
Может, я слишком много летаю в астральных размышлениях над смыслом бытия, но мне показалось, что мое восприятие стало более чувствительным, потому что я в буквальном смысле услышала, как у ребят перестали биться сердца. Несмотря на всю мою меланхолию, мое сердце тоже поползло в пятки, но потом я снова вспомнила о смерти Калеба, о тщетности попыток изменить гребанный мир, и сердце медленно вернулось в грудь, где уже подготовило смертный одр и выписывало чек плакальщицам за услуги.
В следующую секунду мир напомнил нам о своей гадкости. Раздалось громыханье запорного устройства дверей в тюремный блок.
— Не может быть! — выдохнул Фунчоза и тут же подскочил к решетке.
И каждый запертый здесь Падальщик в сердцах повторил возглас Фунчозы «не может быть!» и подпрыгнул к решеткам клеток. Еще бы! Вот и пришла долгожданная смерть!
Мы услышали быстрые шаги. Вот и все! Вот она моя смерть! Черт подери! Солдат учат не надеяться на помощь друга, которого могут убить в следующую секунду, и уж тем более не надеяться на помощь руководства, которое может с легкостью от тебя откреститься, если решит, что пустить тебя в расход — единственный правильный выход, мол таких пешек, как ты, вон еще целя шеренга.
Но я буду двуличной лживой дрянью, если не признаюсь хотя бы самой себе, что все эти две недели я не надеялась на чудо и не молилась кому-то там на небесах. Я не хочу умирать! Я, черт подери, боролась за правильные вещи! И я не должна умирать.
Я зажмурилась, продолжая сидеть на полу, и снова обратилась к неведомым силам, к которым меня обратил чертов Буддист. Ей богу, находиться с ним бок о бок две недели — и вот тебе новообращенный. И я вот не пойму, это он обладает мощной силой убеждения или же я мнительная? Сидел бы тут Гитлер, я ж бы в солдата Рейха заделалась.
«Я не готова умирать. Я могу еще послужить миру. Ты ведь знаешь, что я еще не все сделала!»
Мои мысли летели из макушки белыми лучами вверх, к Вселенной, которая, как учат книжки, всегда слушает.
«Пожалуйста, услышь…»
— Калеб?! — раздался удивленный возглас Антенны.
— Привет, ребят. Соскучились?
Сердце прыгнуло в пятки, когда я услышала его голос.
Этого не может быть!
Я открыла глаза.
Калеб стоял возле двери в мою камеру и ковырял ключом замок. Все это время я не дышала. Мне кажется, я не дышала даже тогда, когда он опустился возле меня на колено и поцеловал.
И тут меня прорвало на сопли.
— Калеб! — воскликнула я.
И снова поцеловала его, чтобы заглушить рыдания. А слезы скатывались с щек, сопли скользили по носоглотке в рот, и всей этой соленой склизкой кашицей я делилась с Калебом через языки. Была бы я в нормальном состоянии, то уже блеванула бы, но сейчас, мучаясь от болей гематом, которые горели при каждом движении малейшего мускула, засыпая каждый раз со словами прощания с Калебом, потому что верила, что больше никогда его не увижу, я не хотела останавливать поцелуй. Я хотела слиться с Калебом воедино и навсегда носить его в себе, как мою вторую половину, без которой жизнь резко теряла смысл.
— Все хорошо. Я здесь, — наконец произнес он.
Мы прижались друг к другу лицами, я хотела впитать его дыхание в себя, его запах, его пот.
— Калеб, я ведь попрощалась с…
— Я знаю. Все хорошо. Я здесь. Я рядом.
— Может, вы еще потрахаетесь, а мы все вежливо подождем? — из-за спины раздался привычный истеричный голос Фунчозы.
Калеб помог мне встать, и режущие тело гематомы уже не казались такими больными, когда я чувствовала крепкий подхват Калеба под плечи. Он никогда не бросит. Он всегда будет моим Железным Дровосеком с человеческим сердцем!
— У нас мало времени. Солдаты базы заняты нашей инсценировкой пожара, — сказал Маркус.
Я впервые увидела этого легендарного человека, который продолжает бунтовать уже десять лет вопреки стараниям Генералитета искоренить мятежную тлю.
Он уже освободил остальных командиров, из соседнего ряда клеток показался низкого роста и плотного телосложения мужчина с усами.
— Это Фидель, — представил Маркус.
Из-за спины второй легендарной личности вышли наши сержанты.
— Рафаэлка! — взвизгнул Фунчоза от счастья и подбежал к громиле.