Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Когда лыжные отряды подошли к линии укрепленных пунктов Артюки — Стукалово, то и командованию дивизии и командирам полков казалось, что усталые лыжники около них залягут и не двинутся с места. Но тут совершилось неожиданное, что нередко бывает в бою, когда уставшему солдату кажется, что еще один шаг, еще один удар — задача дня будет решена, а там и долгожданная передышка.
Лыжники напрягли последние силы, увеличили скорость, с ходу ворвались и полностью овладели и Артюхами, и Стукаловым, а также и промежуточными между ними огневыми точками.
Видя усталость наступающих, Яков Иванович на этом рубеже приостановил наступление и отдал приказ закрепиться, накормить людей и дать отдых, а к утру подтянуться и готовиться к штурму Сежи.
Не успел он положить трубку, как зазвонил другой телефон: на проводе был командарм.
— В чем дело? Почему остановились? — В трубке слышалось возмущение. Якову Ивановичу не понравился этот гневный тон, и он, еле сдерживая себя, ответил:
— Докладываю: во-первых, люди очень устали, и я приказал дать им отдых, во-вторых, имею точные сведения, что противник подтянул корпусной резерв и им занял рубеж Сежи. Завтра с рассветом поведу наступление. А сейчас работают усиленные разведывательные группы и минеры.
Слышно было в трубке, как удрученно вздохнул командующий:
— Пусть будет так. Согласен... Но надо было все это предусмотреть заранее и наращивать удар не в промежутке, а на Гжати и с нее ночью стремительно двигаться к Сежи. Я уверен, вы этот рубеж взяли бы с ходу. На будущее это учтите. Все!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Ночью до воинов, в первую очередь до передовой, была доведена радостная весть, что гвардейская дивизия генерала Стученки после второго штурма взяла Гжатск.
Услышав это, вечно неунывающий Сеня хлопнул по плечу дремавшего прямо на снегу усатого Никифора Петровича и бурно выразил свой восторг:
— А мы чем хуже?!
Тот спросонья вскочил, вскинул автомат и громко скомандовал:
— Хенде хох! Нихт вон дер штелле!
И только хохот ребят удержал его от выстрела.
— Чего ржете?.. Вот уложил бы, и смеху конец. Разве можно на передовой так со спящим поступать? Во сне-то черт знает что снится. Вот меня фриц схватил, а я ему как выложу!.. Да потом на ихнем как гаркну — «Хенде хох!», и он капут. Ну, а ты чего тут орешь? — Никифор Петрович зыкнул на Семена.
— Вон гвардейцы генерала Стученки Гжатск взяли.
— Да ну?! — прогудел усатый. — А мы чего в овраге сидим? А? Что там у нас впереди? — и уперся взором в Айтаркина. Тот ответил:
— Говорят, Сежа.
— Сежа? — Галуза дернул ус. — Даешь Сежу!
И это крылатое «Даешь Сежу!» полетело вправо и влево, в тыл, по всем полкам дивизии. Дошло оно и до комдива и еще больше усилило в нем уверенность в успехе предстоящего утром боя.
Если ночью большая часть дивизии отдыхала, то ее комдив, комиссар и начальник штаба не спали, принимая решение и организовывая предстоящее наступление.
Утром, как только засерел рассвет, на передний край врага навалилась артиллерия. Потом приподнялись шапки лыжников «для атаки», и тут же загудели аэросани. Они носились на своих бешеных скоростях по буеракам, оврагам и низинам Артюхово — Стукалово и обратно, наводя своим ревом животный страх на противника.
А в это время под грохот артиллерии и вой аэросаней полк Карпова вслед за танками, прикрываясь лесами, рощами и балками, на лыжах обошел северный фланг позиции по Сежи, внезапно вышел на Тесово — Бурцевский большак, с ходу захватил мосты у Тесова и Ивановского и ударом в направлении Савенки перерезал противнику последний путь отхода на новый рубеж по реке Касни.
В Ивановском, из первой же полуразрушенной избы, выскочили ребята навстречу бойцам в белых халатах.
— Назад! Прибьют! — кричала ребятам женщина, но, услышав родную речь, бросилась к первому воину, обняла и поцеловала, да так, как целуют родного.
— Дорогие мои! Избавители вы наши! Бейте их, проклятых извергов, — причитала она и, скользя руками по белому халату Подопригоры, в изнеможении опустилась на колени. Подопригора и подоспевший Сеня подняли ее, отвели к избе и посадили на завалинку.
— Дети! — как бы спохватившись, вскрикнула женщина. — Принесите горячей картошки.
— Что вы, спасибо, не надо, — поблагодарил Подопригора и крикнул в сторону своих бойцов: — Даешь на Савенки!
Как только полк Карпова взял Тесово, генерал Железнов пустил сильный отряд лыжников, во главе с командиром полка Дьяченко, который обошел Ивановское и, не встречая большого сопротивления, устремился на Усадище, к самой железной дороге Ржев — Вязьма.
Командир 9-го армейского корпуса, видя, что с потерей Усадища прорвавшейся группой красных захватываются единственные пути отхода из-под Ржева войск армии генерала Моделя на Вязьму, бросил против полка Дьяченко на Усадище все, что только было под его руками. И здесь оседлал и железную дорогу и шоссе.
Ночью 7 марта к Железнову в просторную землянку, которую, видимо, занимал большой немецкий командир, дивизионные разведчики доставили взятого ими в Ивановском подозрительного парня: в плечах — косая сажень, тепло одетого — в валенках, полупальто и в заячьей ушанке.
— Мы хотели его сдать капитану Свиридову, — докладывал Груздев, — а он требует: «Я посланец «Дяди Вани», и ведите меня к самому главному».
— Я самый главный, товарищ партизан, — Железнов протянул парню руку. — Как тебя звать?
— Меня? Митя, а по-партизански Крошка. — «Крошка» вызвало у всех улыбку.
— Здравствуй, Митя. А чем ты можешь удостоверить, что ты посланец «Дяди Вани»?
Парень снял бушлат, распорол в нем шов подкладки и оттуда вынул маленькую бумажку с печатью, которая говорила, что Дмитрий Васин партизан партизанского отряда «Народный мститель». Тем временем Яков Иванович скомандовал, чтобы принесли чего-нибудь посытнее поесть и горячего чая и пригласили бы сюда комиссара Хватова.
— Ну садись, Митя, и рассказывай.