Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Потрясенный Сталинградом, начальник штаба группы войск докладывал командующему оперативную сводку, держа в папке наготове суточное оперативное донесение генеральному штабу.
— Слышали? — фельдмаршал сумрачно поглядел на начальника штаба. Тот по тону голоса понял, о чем спрашивает фельдмаршал, и с печалью ответил:
— Слышал. Это какой-то зловещий рок, экселенц.
Фон Клюге опустил острие карандаша на северный изгиб фронта, на точку, подчерненную тушью, с надписью «Демидово».
— Что у них здесь?
— Все те же две армии.
— Все те же две, — повторил себе под нос Клюге и измерил расстояние: — Шестьдесят. Не много. И, пожалуй, они здесь, — карандаш остановился на Смоленске, — будут раньше, чем Модель отойдет на новый рубеж... А здесь? — Клюге показал на Киров — южный изгиб фронта.
— Те же 10-я, 50-я и 49-я армии.
— Плотновато, — протянул фельдмаршал. — Полагаю, здесь, на направлении удара, надо ожидать тысяч сто. А что мы можем противопоставить? — Он снова задумался. — Маловато, — и прочертил две невидимые стрелы на Смоленск, одну от Демидова, другую от Кирова. — Вот так, как и в Сталинграде, может получиться! Согласны?
— Согласен. Я тоже очень много думал над этим, экселенц, но, откровенно говоря, просто боялся высказать эту мысль вслух, так как это противоречит приказу фюрера — ни шагу назад.
В это время вошел переводчик.
— Извините, экселенц. Говорит Москва, — и включил «Телефункен». Через несколько секунд радио заговорило. Переводчик повторял слова диктора по-немецки:
— «...Закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда».
— Паулюс, — чуть слышно выдохнул Клюге и жестом показал на радиоприемник, — пожалуйста, потише, — и, словно ожидая приговора, тяжело опустился в кресло.
Переводчик, видя, как с каждым словом диктора — а тот выкладывал их торжественным тоном — брови фельдмаршала ползли к переносице, а зубы сжимались, еле-еле перевел, что взят в плен вместе со своим штабом командующий группой войск под Сталинградом генерал-фельдмаршал Паулюс...
Дослушать до конца сообщение Совинформбюро у фельдмаршала не хватило сил, и он сам выключил приемник и освободил переводчика. Как только за ним закрылась дверь, фон Клюге снова предался прежним размышлениям и склонился над картой оперативной обстановки.
Сообщение Москвы о сталинградской трагедии еще больше укрепило в нем страх за судьбу войск ржевско-вяземского плацдарма.
— А вы говорите, «ни шагу назад». Если держаться так, повторится Сталинград!.. — Фон Клюге насупился. Наконец изрек: — Что бы фюрер ни думал, мы в интересах предотвращения катастрофы обязаны доложить ему всю нашу обстановку. Конечно, это надо умно аргументировать, да так убедительно, чтобы он решился на отвод войск с ржевско-вяземского плацдарма на рубеж Белый — Спас-Деменск. Следует доказать и то, что этим мы сокращаем фронт раза в три и высвобождаем 10 — 12 дивизий.
* * *
Вслед за ликвидацией сталинградской группировки Паулюса советское командование развернуло наступление на курско-харьковском направлении, и 8 февраля армия генерала Черняховского овладела Курском. Это основательно потрясло Гитлера, так как войска Воронежского и Брянского фронтов создали угрозу удара на фланге группы армий «Центр» и окружения, подобно Сталинграду, всей ржевско-вяземской группировки. И уж тут-то Гитлер волей-неволей принял решение об отводе войск с ржевско-вяземского плацдарма на рубеж, предложенный фельдмаршалом фон Клюге, а высвобождавшиеся войска вместе со штабом генерала Моделя перебросить в район Орла и оттуда нанести сокрушительный удар на Курск.
Озабоченный этим решением фюрера, фон Клюге не выделил на проческу из полевых войск ни одного солдата, и Шенкендорф вынужден был действовать только своими силами и только вдоль важных дорог. Таким образом, на важной дороге попало под проческу и «Каффехауз» Кудюмова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В одну из ненастных ночей не раз битый карателями Шарик, странно подвывая, заворчал под окном сторожа. Не успел дед Гриша выскочить из сторожки и предупредительно стукнуть в ставню, как вдруг в окна и двери корчмы забарабанили каратели.
Тут дед Гриша решил первый удар принять на себя и тем самым дать время хозяевам спрятать все то, что могло их подвести.
— Сейчас, сейчас! — кричал он еще со двора. И, подойдя к крыльцу, как бы не понимая, кто это стучит, возмутился: — Господа! Чего барабаните? Ведь ночь. А ночью заведение не работает.
Из-за дверей донесся голос хозяйки:
— Айн момент! Айн момент!
Потом слышалось, как в скважину не попадал ключ. Наконец дверь открылась, и хозяйка, впустив «гостей», распахнула дверь в горницу, где хозяин, держа лампу в руках, вскинул руку и прокричал:
— Хайль Гитлер!
Главарю карателей ничего не оставалось, как остановиться у порога и тоже вскинуть руку:
— Хайль!
Его примеру последовал и начальник местной полиции и тут же гримасой показал Кудюмову, что ему очень и очень неприятно участвовать в этом деле.
Вера, делая вид, что она принимает их за ночных гостей, хотя у самой нервы были на пределе, — раздвинула портьеры и пригласила эсэсовцев в офицерскую комнату, где для такого случая всегда на ночь на стол ставились термос с горячим кофе, масленка, сахарница и под стеклянным колпаком манящие свежим салом бутерброды:
— Битте, герр гауптштурмфюрер! — и, как бы вспоминая забытое слово, кокетливо закрутила пальчиком. — О! Зо! Аус зиеген... А, — опять крутанула, — их аус зиеген.
Тем временем Михаил Макарович поставил лампу на стол и подскочил к эсэсовцу, чтобы принять от него пальто. Гауптштурмфюрер отстранил хозяина, обдал холодным взглядом хозяйку и, махнув перчаткой, произнес: — «Галоло!!» И по этому одному взмаху вся свора, видимо, основательно натренированная, мгновенно принялась за работу: обершарфюрер схватил хозяина, закрутил ему руки за спину, а другой эсэсовец его обыскал. То же проделали и с Верой, но ее обыскала обершарфюрер-женщина в форме, предварительно провокационно спросив: