Испытание
Шрифт:
— Что прикажете, господин унтер-штурмфюрер?
— Станьте рядом с этой грязной свиньей, — гестаповец показал на Кротова, — и улыбайтесь, когда я буду давать ему эти чертовы ягоды!..
Кротов не слышал разговора Кати с фашистом, но почувствовал, что эта парочка появилась здесь неспроста. Чего им торчать на пыльной площади? Он по-настоящему встревожился, когда заметил, что гестаповец показывает на него унтер-офицеру.
— Отойди отсюда! — бросил он Юрасю. — Подальше.
Он взглянул на скамью, где сидел продавец вишен, и
Лейтенант и унтер подошли к нему.
— Слюшай мой слова, — начал лейтенант, оглянувшись на Катю. — Немецкий официр есть добр. Я давай тебе этот вкусный ягод!
Он протянул Егору пучок красных вишен, но пленный, точно не заметив этого, ухватился за кулек.
— Очень хорошо! Снимаю! Готово! — крикнула Катя.
Гестаповец выпустил из рук кулек, повернулся и, четко, точно на параде, отбивая шаг, вернулся к девушке.
— Пора на работу, — сказала Катя. — Начальник приказал быть в полицейском управлении не позднее тринадцати часов. Держите вашу лейку. Надеюсь, я получу этот снимок.
— Мне есть приятно делать вам приятно… Я буду провожать фрейлейн.
Гестаповец взял Катю под руку…
Когда они скрылись за углом, Кротов взглянул на продавца вишен. Старик накрыл корзину зеленой тряпицей и, ухмыляясь в бороду, пошел прочь.
…Остаток дня Егор работал с таким рвением, что учитель не удержался и сказал:
— Вы, кажется, забыли, на кого стараетесь?..
— Сегодня можно! — ответил Кротов. — Очень разуважил меня немецкий лейтенант. Я, брат, всегда плачу добром за добро. — И, счастливый, он сунул руку в карман, чтобы еще раз убедиться: кулек из-под вишен цел, значит, список имен в его распоряжении.
В субботу пятнадцать колхозниц стояли у лагеря, ожидая коменданта. Они хорошо помнили наставления Александры Ниловны:
— Главное, бабоньки, чтобы радость на лице была. Как услышишь, что "твоего" вызывают, — бросайся к нему! Хочешь — плачь, хочешь — смейся! И, главное, по имени называй!
А накануне, вечером, пятнадцать военнопленных заучивали свои имена и имена своих "жен" и "матерей". Лежа на нарах, пленный твердил:
— Иван Макарыч Свирид… Иван Макарыч Свирид… Жена Марья Васильевна Свирид… Марья Васильевна…
На соседних нарах чей-то молодой голос шептал:
— Поляков Петр Гаврилыч… Мамаша — Александра Ниловна… Александра Ниловна… Петр Гаврилыч Поляков…
Переходя от одного к другому, Кротов спрашивал:
— Фамилия? Имя? Отчество? Как зовут жену? Как зовут мать?
В субботу утром всем вызванным к коменданту Егор дал последнее наставление.
— Пусть никто самовольно из деревни не уходит. Не для того вас освобождают. Живите пока в Зоричах, помогайте бабам вести хозяйство и ждите приказа.
КТО ОН?
Все прошло благополучно, никто не сбился. Выпущенные из лагеря военнопленные жили теперь в Зоричах, работали в поле и ждали приказа об уходе в лес.
— А почему вас не освободили, дядя Егор? — спросил Юрась.
— Значит, не пришло время. Наше дело партийное: где прикажут, там и находимся. Да и с тобой расставаться жаль, — усмехнулся Кротов, и было непонятно, говорит он всерьез или шутит. — Давай уж вместе отсюда…
— Но когда же? Когда?
— Скоро. Потерпи. Хочу тебя спросить: почему батька твой вести о себе не дает? Ни разу не пришел к проволоке. И на площади Соборной не показывается…
Плечи Юрася вздрогнули.
— Нет у меня отца, — с трудом выговорил он.
— То есть как это нет? Ты же сам говорил, что отец у тебя в Зоричах.
Юрась не выдержал. Глотая слезы, он рассказал все.
— Горькое горе при живом отце сиротою быть. Не знаю я, чем тебя и утешить. Скажу только еще раз: держись за Егора Кротова.
Весь этот день Кротов не отходил от Юрася. Но мальчик словно не замечал своего нового друга, думая о чем-то своем. Горестное выражение его лица не давало Кротову покоя.
— Есть у меня задумка, не знаю, говорить ли тебе…
— Как хотите… — вяло сказал Юрась.
— Дело рисковое, брат, — Кротов пытался возбудить в мальчике любопытство. — Могут и прикладом огреть.
— Что я должен сделать? — оживился Юрась.
— Упасть.
— Как — упасть?
— Обыкновенно. В общем, так… Кусты по дороге в Гладов помнишь?
— Где проселочная дорога пересекает шоссе?
— Точно. От тебя требуется немало… Повторяю, можно получить прикладом… Нет, не буду я тебя в такое дело ввязывать…
— Вы мне не доверяете, да? Думаете, если у меня отец…
— Замолчи! И чтобы я не слышал такое! Завтра пойдешь в колонне последним. Будешь толкать телегу вместе с Азаряном. Позади вас будет только один конвойный. Шагов за пять до перекрестка — падай! Ясно, к тебе подбежит конвойный. Задержи его любым способом. Всего на одну минуту! Скажи, что нога подвернулась или голова закружилась, короче, говори что хочешь, лишь бы отвлечь немца…
— А что потом? Я упаду, а потом, что будет?
Кротов укоризненно хмыкнул:
— Когда надо, узнаешь. А сейчас скажу одно: если пройдет все гладко, значит, мы и в плену — солдаты, и в плену сражаемся!
— Я сделаю все, что нужно, — сказал Юрась и добавил. — А насчет приклада мне батя… мне один человек говорил, что от отбивки коса только острее становится…
Как всегда, телегу сзади подталкивали два заключенных. На этот раз вместо Кротова рядом с Юрасем был Азарян. Юрась не сразу признал его, — он впервые увидел Азаряна без повязки. Лишь теперь можно было понять, как измучен и истощен этот человек. Даже свалявшаяся под повязкой черная борода не могла скрыть его страшной худобы. Только кровоточащая рана на лбу да большие черные глаза делали живым это землистосерое лицо.