Испытание
Шрифт:
— Большое вам спасибо!
— Но чтобы через два дня был обратно! У нас есть сведения — в районе появились красные бандиты. Сам знаешь, что на шоссе случилось. Следи в оба! В случае чего — хватай и вези ко мне. У меня для них меню готово! Сыты будут!
В ЛАГЕРЕ
"Лагерь"! С этим словом у Юрася было связано столько воспоминаний! Много раз проводил он лето в пионерских лагерях, а в прошлом году был даже в Артеке. Долго вспоминал Юрась новых друзей. Вспоминал, как на закате огромное солнце
Счастливое, мирное лето! Оно было так недавно, но Юрасю кажется, что и костры, и песни, и закаты — все это приснилось ему…
В концентрационном лагере было более тысячи пленных. Загнанные за колючую проволоку, многие из них жили под открытым небом. Пленные ходили по лагерю голодные, грязные, на рваных их гимнастерках не было знаков различия. Задубелые от крови повязки лучше всяких слов говорили о том, как советские бойцы попали в неволю.
— Спать будешь рядом со мной, в бараке, — сказал Юрасю пленный, заросший рыжей щетиной. Голос у него был глухой и сиплый, из-под густых нависших бровей пристально смотрели запавшие серые глаза. — А насчет довольствия — на сегодня все съедено. Может, завтра повезет.
— Я не хочу есть, — сказал Юрась…
— Угораздило тебя попасть сюда! — с какой-то укоризной сказал солдат. — Сколько тебе годов-то?
— Четырнадцатый.
— Во, видали? — ни к кому не обращаясь, просипел солдат. — За что, спрашиваю, в этот рай попал? Батька в армии?
У Юрася задрожали губы. Он не плакал, когда его бил на допросе фашистский офицер, не плакал, когда за ним захлопнулись ворота лагеря. Но сейчас он не мог сдержать слез, потому что плакал не от боли, не от страха. Плакал, потому что стыдился сказать правду о своем отце.
Пленный по-своему понял слезы мальчика и погладил его по плечу.
— Не робей! — заговорил он успокаивающе. — Ничего фашист тебе не сделает. Подержит и выпустит. На кой ты ему сдался!
— Я не боюсь, — сказал зло Юрась. — Я убегу отсюда!
Тусклый взгляд солдата оживился:
— Вот это разговор! Не может того быть, чтобы мы здесь сгнили на радость гадам. Гляди в оба, зри в три! Правильно говорю?
Юрась кивнул головой.
— А коли так, держись за Егора Кротова.
— Кто это?
— Во непонятливый! Конечно, я! Второго Егора Кротова не отыщешь на всем глобусе!
Всю ночь Юрась пролежал с открытыми глазами. Слева от него тяжело дышал Егор Кротов, справа — беспокойно ворочался пленный, со светлой густой бородой. Про него Кротов сказал Юрасю:
— Учитель. Душевный человек…
Вой лагерной сирены поднял пленных в пять утра. Один за другим сползали они с неструганых дощатых нар и поспешно выходили во двор. Вышел и Юрась.
— Где здесь умыться? —
— Эка чего захотел! — сказал без улыбки солдат. — Нет для нас у немца воды…
— Но без воды человек не может жить. Нам учительница говорила. Без пищи можно долго, а без воды нельзя…
— Пить фашист дает понемногу. Потому как лошадь без воды не может, а мы здесь за лошадей работаем.
— За лошадей?
— Ну да. Тебя-то. пожалуй, не возьмут. Потому как ты не коренник, не пристяжной, а так, стригунок, жеребенок вроде…
Юрась решил, что Кротов шутит.
— А когда здесь кормят? — спросил он.
— Кормежку, сынок, надо еще спроворить.
— Как это — спроворить?
Егор Кротов тяжело вздохнул:
— Эх, парень, парень! Завязли мы с тобой, что пчелы в дегте. Ну вот, кажись, и завтрак. Теперь не зевай!
Сквозь колючую проволоку заграждения Юрась увидел, что по дороге идут несколько женщин и два старика. Все они несли узелки или небольшие лубяные корзинки. Завидев их, пленные бросились к проволоке. Кротов, схватив Юрася за руку, побежал тоже. Мальчик не понимал, почему все бегут, но чувствовал, что нужно поспеть куда-то раньше других. И он бежал изо всех сил.
Они оказались у самой проволоки. Отсюда были хорошо видны идущие по дороге люди. Вот они свернули с большака и пошли по тропке прямо к лагерю. А на дороге, освещенной утренним солнцем, показались новые люди.
— Зачем мы сюда прибежали? — спросил Юрась.
— Видишь — народ идет? Это наш завтрак, обед, ужин, перекур и прочий разносол! Фашисту от этого кое-что обламывается. Сейчас увидишь…
Первым к заграждению подошел босой старик в треухе. Едва он поставил на землю корзину, как перед ним вырос часовой. Немец опрокинул корзину, и на траву высыпались яблоки, помидоры, морковка и что-то завернутое в тряпицу. Часовой развязал тряпицу, там оказался кусок сала. Ничего не говоря, немец сунул его в карман и отошел в сторону.
— Во, пес! — сказал Кротов. — Опять забрал сало!
Старик безропотно сложил все в корзину и подошел вплотную к колючей проволоке. Юрасю показалось, что где-то он его уже видел.
— Здравствуйте, родные, — сказал старик в треухе. Его дребезжащий голос тоже был знаком Юрасю. — Нет ли среди вас Стрижака? Иваном зовут.
Пленные зашумели:
— Стрижака ищут! Не слыхали, есть в лагере Иван Стрижак?
Стрижака в лагере не оказалось.
— Жив-здоров твой Иван, — участливо сказал Кротов. — Врагов бьет на фронте!
— Дай боже! Вестей, слышь, от него нет. Только и было, что одно письмецо-треугольничек…
Старик стал раздавать через проволоку свои приношения. Юрасю достались репа, морковка, сухарь, яблоко.
— Вот тебе и завтрак! — говорил Кротов. — Не даст нам народ погибнуть. Смотри, что делается!
У лагеря тем временем собралась толпа женщин. Они пришли из окрестных деревень. Каждая что-нибудь несла. Какая-то уже немолодая колхозница просунула через проволоку бутылку молока и приговаривала: