Испытание
Шрифт:
— Какое сообщение хочет сделать староста? — спросил комендант, не предлагая Тимофею Петровичу сесть.
— Насчет урожая, господин комендант…
— Ты имеешь мой приказ. Урожай должен быть убран.
— Вот я и пришел, господин комендант… Потому как с бабами да ребятами урожая не уберешь. Старики больными сказываются.
— Что ты хочешь от меня?
— Вашего разрешения, господин комендант…
— Какого разрешения! Я тебе приказываю! Убрать урожай! Армии фюрера нужен хлеб!
— Так точно, господин комендант! Потому
Комендант обратился к переводчику:
— Что он хочет? Чтоб я послал на поля свой гарнизон? Этого он хочет?
Тимофей Петрович испуганно замотал головой:
— Боже сохрани! Солдаты фюрера не могут оставить винтовки! А вдруг партизаны?! Я потому и тороплюсь с уборкой, что опасаюсь: вдруг бандиты поле подожгут! Сгорит урожай! На корню!
Упоминание о партизанах и о поджоге встревожило Зуппе.
— Предупреждаю: если сгорит хлеб, сгорит вся деревня и ты вместе с ней!
— Я об этом и болею, — сказал Тимофей Петрович. — Урожай от партизан можно спасти. Только пусть господин комендант распорядится…
— Да где я тебе возьму мужиков?
— Мужики-то есть. Только в лагере они. Сами в плен сдались, добровольно. Не захотели с Германией воевать.
Вот я и прошу: отпустите вы их по домам. Я за них поручительство дам. Головой отвечу. С ними я урожай под метелочку уберу!
Просьба нового старосты насторожила фашиста.
— Откуда ты знаешь, кто находится в лагере? Кто тебе сообщил?
— Бабы мне сказали, господин комендант. Бабы да старики…
— Что-о? Он, кажется, шутит со мной, свинья! — Зуппе вскочил с кресла. — Последний раз спрашиваю: кто тебе сообщил?
— Как перед богом! — Тимофей Петрович перекрестился на портрет Гитлера. — Бабы и старики из деревни каждый день ходят к лагерю. Высматривают через проволоку, нет ли родных. И многие нашли. Кто мужа, кто сына, кто внука. Они мне все хорошо известны, вот я к вам, значит… с просьбой, чтобы хлеб не пропал. А осенью, как уборка кончится, их можно опять в лагерь отправить. Работать они у меня будут знаете как! Потом станут умываться!
Комендант задумался:
— Сколько человек тебе надо?
— Человек двадцать в самый бы раз…
— Достаточно и пятнадцати!
— Данке зеер [3] ,— сказал Тимофей Петрович.
— Слушай мои условия. Пленные передаются только матери, отцу или жене. Коммунисты, евреи и офицеры из лагеря не выпускаются. Мать, отец, жена должны иметь справку, что в их семьях никогда не было коммунистов и никто больше не находится в Красной Армии. Все справки подпишешь лично ты. За обман — расстрел. Понял?
3
Данке зеер — спасибо (немецк).
— Чего понятнее!
— Вижу, ты понимаешь, кто твои враги. Завтра принесешь мне список и все справки. Я сам их передам коменданту лагеря. Пленных забирай быстрее.
— Лагерь скоро перейдет в ведение политической полиции, — пояснил переводчик. — Тогда над ним будет другой хозяин…
— Мигом оформлю, господин комендант. Не сомневайтесь, хлеб уберем! Под метелочку!
НОВЫЙ СТАРОСТА
Вечером, когда Александра Ниловна собиралась ложиться спать, к ней заявился Тимофей Петрович. Он остановился на пороге, поздоровался и снял кепку. Не ответив на приветствие, хозяйка уставилась на нового старосту злыми, горящими глазами.
Тимофей Петрович сказал с упреком:
— Не по-русски, Ниловна, гостя на пороге держать.
— Не по-русски? А присказку помнишь: "гостю гость — рознь, иного хоть брось!"
— Эту помню и другую не забыл: "гость — не кость, за дверь не брось!" Так и стоять мне на пороге? Позволь хоть в кухню войти.
— На что тебе мое позволенье? Мы теперь не хозяева в своем дому. Хозяева теперь полицаи да старосты…
— Не сердись, а выслушай. Я к тебе по делу. — Тимофей Петрович сел на табуретку.
— Дела твои с немцами, а не со мной…
— Погоди, Ниловна. Скажу я тебе правду. Кляну себя, что пошел немцам служить. А только, сама понимаешь, назад мне пути нет…
— Каяться пришел? Я не поп, грехов не отпускаю…
— Знаю, словам моим веры нет. Словам не поверят, а доброе дело зачтется. Никогда не поздно доброе дело сделать…
— Заблеял волк овцой!
— Вот что, Ниловна! Задумал я вызволить пятнадцать пленных из лагеря… И нужна мне твоя помощь. Понимаешь?
— Пока не пойму…
— Обещал мне военный комендант отпустить на уборку хлеба пятнадцать пленных. Только надо, чтобы все эти пленные были здешние, из Зоричей. Теперь поняла?
— Нет, не поняла. — Голос ее звучал по-прежнему неприязненно. — То ли ты дурнем стал, то ли мне голову морочишь: нету в лагере наших колхозников…
— Это верно. А только лагерное начальство этого не знает. Фашисты пленных скопом, по головам считают, без фамилий, без имен. Этим и надо воспользоваться. Только без твоей помощи мне не обойтись…
— В таком деле я готова. — Бледные щеки Александры Ниловны порозовели. — В три узла завяжусь, а помогу!
— Тогда слушай. Отбери пятнадцать женщин, надежных, толковых, у которых мужья или сыны в армии. Пусть они идут в лагерь, к коменданту. Скажут, что пришли за своими мужиками. У коменданта к тому времени все нужные бумаги уже будут. Главное, чтобы женщины не подвели, чтобы не испугались.
— Бабы не подведут, не бойся. А как же пленные? Откуда пленный-то узнает, кто есть его жена, как ее звать, фамилия какая?