Испытания
Шрифт:
…Он открыл свой портфель для Григория, потому что никакие другие уговоры не действовали, а ему, Владимирову, было очень нужно, чтобы его ученик согласился перейти в институт. Он развернул перед этим парнем, которого любил и в которого верил, пожелтевшие от времени чертежи и выцветшие записи — историю своих поражений, печальный итог своей жизни. Он приготовился к тому, чтобы ответить на все вопросы Григория, ответить, не щадя себя, — может, впервые он был готов быть беспощадным к себе ради дела, своего дела. Ему даже хотелось этой беспощадности, хотелось выговориться, чтобы ощутить потом освобождение от груза горьких чувств, признаться в которых самому никогда не хватало прямоты. Но Григорий понял все и без слов. Он долго рассматривал чертежи, эскизы и листал альбом с графиками. А Игорь Владимирович сидел на диване и, томясь тишиной тесной холостяцкой комнаты, испытывал облегчение и одновременно сожалел о том, что ничего не пришлось объяснять. Может
— Какой это год?
— Сорок первый, — ответил Игорь Владимирович. И в том, что он назвал не тридцать девятый и не сороковой, а именно сорок первый — год начала войны, уже содержалась попытка оправдаться. Понял ли это Григорий, думал ли он в тот момент о чем-либо еще, кроме чертежей, лежавших перед ним, — Игорь Владимирович не знал. Но он добился своего: Григорий согласился перейти в институт. И это было только первым этапом плана, плана неосознанного, но осуществляемого Игорем Владимировичем с безотчетной последовательностью.
Он определил Григория в испытательный отдел, чтобы начинающий конструктор своими руками испытал как можно больше автомобилей — аналогов будущей конструкции, чтобы их достоинства и недостатки были не только изучены, поняты умом, но и стали бы для Григория переживанием. Чтобы всем существом его овладело стремление к мыслимому совершенству маленького автомобиля.
Постепенно ставил Игорь Владимирович перед ним исследовательские задачи по общей компоновке автомобиля, исподволь подводя к главной работе. Когда через два с половиной года Григорий защитил диссертацию, Игорь Владимирович решил, что предварительная работа закончена. Он подготовил конструктора, такого, каким сам хотел быть когда-то. Теперь оставалось только перевести Григория в отдел, дать ему группу и возможность работать, но это и было самым трудным. Тематический план института составлялся жестко, включить в него проектирование автомобиля, да еще не записанного в «Перспективный типаж автомобилей» — особый государственный документ, определяющий конструирование и выпуск автомобилей в стране, — было просто невозможно. Поэтому Игорь Владимирович выжидал, он не хотел рисковать, не хотел больше поражений. Судьба конструктора Яковлева не должна быть похожей на судьбу конструктора Владимирова.
Но Григорий Яковлев начал сам, он работал вечерами (странно, как совпадают судьбы), он увлек своей идеей (уже своей!) Сулина и Аллу. Игорь Владимирович сначала обрадовался, когда узнал обо всем от жены, но потом пришли опасения — как бы эта торопливость, это нетерпение не обернулись неудачей. Он боялся полного совпадения судеб. И он знал, что эта самодеятельная работа, раз началась, рано или поздно потребует выхода. Как только первые расчеты и первые контуры появятся на бумаге, в сознании конструктора возникнет и с каждым днем будет становиться отчетливее облик будущего автомобиля. Конструкторский замысел, как дитя, — для того, чтобы расти и развиваться, нуждается в движении и воздухе. Игорь Владимирович боялся, что при этой самодеятельной, «подпольной» работе воздуха может не хватить, и тогда угаснет страсть, без которой невозможно ни одно новое дело, и новый автомобиль умрет, еще не появившись на свет. Но не мог директор института Владимиров сразу обособить эту группу, выделить средства на проектирование. Такой проект требовал много денег, привлечения десятков разных специалистов, а значит, работа должна быть санкционирована на уровне министерства. Путь к этому был труден, очень труден…
Конечно, была у директора института возможность организовать работу по проектированию маленького автомобиля и без санкции министерства. Игорь Владимирович мог, например, предложить разным отделам и лабораториям проектирование агрегатов будущего автомобиля, двигателя и даже кузова в виде исследовательских работ, а корректирование всей разработки поручить Яковлеву. Собственно, в идеале работа главного конструктора автомобиля и должна сводиться к подобной корректировке. Но Игорь Владимирович не хотел никаких компромиссных решений. Он знал, что при таком «рассеянном» методе проектирования работа затянется, может быть, на долгие годы, и кроме того, в результате работы все равно не появится новый автомобиль, — та кипа чертежей, которые выдадут разные отделы института, не будет единым проектом, как их ни корректируй в процессе разработки. Эти чертежи нельзя будет передать в опытные мастерские: хотя, возможно, любой отдельный агрегат и выйдет добротным и современным, но автомобиля из них не получится, потому что автомобиль — это не просто соединение отдельных, пусть даже самых совершенных, агрегатов. Автомобиль — как живой организм, который состоит из тысяч разных клеточек: каждая из них нежизнеспособна в отдельности, но все вместе эти клетки образуют совершенное и нерасторжимое единство — например, лошадь, — единство, которое может приспосабливаться к самым жестким условиям, выносить перегрузки и, самое главное, точно соответствовать своей функции. Современный металлический конь человека — тоже нерасторжимое единство своих частей, и главное в этих частях — не просто их совершенство, а способность к взаимодействию и взаимодополнению.
Все это Игорь Владимирович не просто предвидел, это было знанием, вошедшим в кровь. А этот автомобиль он хотел увидеть живым и удачливым, именно удачливым, потому что автомобили, как люди, имеют свою судьбу. И он не хотел никаких полулегальных проектов, — только энтузиазм и вера конструктора рождает удачные и по-настоящему новые автомобили. У него были такие конструкторы, он вырастил их сам, и у этих конструкторов были идеи, и вера, и страсть. Теперь нужно было дать им возможность работать в полную силу, дать самостоятельность. Только это и требовалось от него, Игоря Владимировича Владимирова, директора института…
Он взглянул на часы и встал из-за стола. Рабочий день кончился. И настроение у Игоря Владимировича, кажется, выровнялось, и боль отпустила.
Он вышел в приемную. Секретарша Ксения Ивановна уже зачехлила пишущую машинку, подкрасила губы и теперь собирала объемистую сумку; увлекшись своим занятием, она не заметила директора. Игорь Владимирович секунду наблюдал мелкие суетливые движения пожилой, но все еще молодящейся женщины. Мелькнула мысль, что Ксения Ивановна — расторопный, ничего не упускающий секретарь, а вот за простым делом суетится, как на пожаре. Игорь Владимирович попрощался. Ксения Ивановна испуганно вскинула глаза, узнала и успокоилась.
— Всего доброго, Игорь Владимирович. Вот закопалась, ключей от дома не найду, на обед ходила — еще были.
— Ну, раз были, то найдутся, — ответил Игорь Владимирович и направился к двери.
— Вот же они!.. На утро ничего срочного нет? — спросила вдогонку секретарша.
— А что, вы хотели с утра задержаться? — обернулся Игорь Владимирович. — Если нужно, пожалуйста.
— Нет, нет, это я так, на всякий случай.
— Ну, тогда утром и посмотрим. До свиданья, — Игорь Владимирович вышел в коридор. Вообще-то утром ему нужно было связаться с Москвой, разыскать в министерстве Аванесова, но он намеренно не сказал об этом Ксении Ивановне, потому что давно взял себе за правило никогда не отдавать даже самых мелких распоряжений на ходу, тем более таких, исполнение которых не требуется немедленно. Сказал бы он о звонке в Москву, и, может быть, висело бы это над Ксенией весь вечер. Человек, считал Игорь Владимирович, должен оставлять работу на работе, если, конечно, способен на это. Он даже завидовал иногда тем, у кого так получалось. Игорю Владимировичу никогда не удавалось полностью отключиться от мыслей о работе, да и не было, пожалуй, в его жизни ничего более значимого. Может быть, поэтому жизнь казалась сплошной работой, но печалило иное: работа эта не имела осязаемых результатов. Не мог конструктор Владимиров назвать ни одной марки своей машины. Во многих проектах была доля его участия, но участия косвенного, не дававшего ощущения полноты самоосуществления и удовлетворенности.
Он шел коридором своего института, перебрасывался замечаниями — иногда деловыми, иногда шутливыми — с сотрудниками, шел прямой, по-юношески подтянутый, на сухощавом лице появлялась и исчезала улыбка, живо блестели глаза. И не было это лицедейством. Директор института, доктор технических наук, профессор Игорь Владимирович Владимиров и по внутренней сущности соответствовал своему внешнему виду, у него хватало ума, чтобы уверенность в себе не превратилась в самодовольство, сухощавость и стройность тела — в смешное бодрячество, склонность к шутке — в нарочитое остроумничание, — он всегда оставался самим собой. Но всегда Игорь Владимирович не хотел быть тем, кем он был. Он хотел быть другим. Может быть, таким, как Гриша Яковлев. Этого в жизни не получалось, он просто был вынужден оставаться самим собой, потому что на иное не хватило… Чего не хватило? Не все ли равно чего — души, сил, смелости. Теперь этот вопрос уже не имел значения — чего-то не хватило, и все… Он шел по коридору широким упругим шагом и улыбался сослуживцам искренней открытой улыбкой, но неудовлетворенность собой, своей жизнью, которая близилась к итогу, не покидала его ни на миг даже тогда, когда он не думал об этом.
На площадке перед подъездом института машины выстроились в две аккуратные шеренги. Игорь Владимирович по обыкновению обогнул этот строй слева, прошел вдоль ряда четко выровненных бамперов. Его «Москвич» стоял на привычном месте — крайнем справа в первом ряду. Так повелось с самого основания института. Он, директор, был и самым старым сотрудником. Он ставил здесь машину, когда еще не было ни подъезда, ни асфальта, покрывавшего площадку для стоянки. Он с первого дня ставил автомобиль на это место, почти вплотную к стене бокового крыла инженерного корпуса, а пришедшие в институт после него пристраивали свои автомобили слева от директорского. Сейчас на площадке стояло около сотни автомашин и десяток мотоциклов и мотороллеров.