Испытания
Шрифт:
Эта просьба городского Дворца пионеров спроектировать автомобильчики для детского автодрома открывала кое-какие перспективы. Вряд ли министерство будет возражать против такого дела, пусть даже и платить им нечем за проект, этим пионерским организациям, — Игорь Владимирович прикидывал, не удастся ли сразу расширить работу. Может быть, не только детский автомобиль, но и коляска для инвалидов, а там — чем черт не шутит? — и массовый микроавтомобиль. Значит, надо создавать группу, а она — вот она, готова… Нет, определенно, в этом автомобильчике что-то было. Игорь Владимирович уже предчувствовал, понимал, что есть возможность каким-то образом (да, непросто, совсем непросто будет) связать проект детского автомобильчика с работой
Игорь Владимирович сел за письменный стол, настроение снова испортилось. Какие у них основания не верить ему, особенно у Григория? Да, он, Игорь Владимирович Владимиров, боится поражения, он хочет увидеть этот автомобиль живым, — может быть, последний автомобиль в своей жизни. Он считает этот автомобиль своим, — есть у него такое право. И если бы не он, Владимиров, то не был бы Гриша Яковлев инженером-конструктором (ведь так, действительно, если только быть объективным), работал бы себе на заводе, ну, стал бы начальником цеха — поток, автоматические линии… Карбюратор — не машина, только деталь. Кто увидел в том гаражном слесаре настоящего конструктора? Кто перетащил того инженера, уже погрязшего в заводской текучке, в институт? Он даже идти не хотел (понятно, конечно, — он до сих пор, кажется, любит ее…), один труд переломить его упрямство чего стоил!
Игорь Владимирович начал волноваться, и сразу же больной желудок напомнил о себе легкой болью под ложечкой. Он выдвинул ящик стола, достал пузырек и рюмку, накапал желудочных капель, долил водой из графина и, морщась, выпил. Пожалел, что до конца работы остался всего какой-нибудь час. Он очень не любил показывать свое недомогание жене, а она сразу догадывалась по лицу, что у него болел желудок. Большой привычный кабинет казался сейчас неуютным. Он снова сел за стол, подперся рукой.
…Да, уговорить Григория уйти с завода было непросто. Еще только был издан приказ об организации отраслевого института, и лишь неофициально сказали Игорю Владимировичу, что его прочат директором, а он уже позвонил Грише и предложил снова работать вместе.
Голос Григория в телефонной трубке смешивался с шумами цеха: воем станков, дребезжанием листовых заготовок.
— Не знаю, — неохотно ответил Яковлев, выслушав короткое предложение Игоря Владимировича, и снова в трубке был лишь заводской шум.
— Ну, это не ответ, и вообще — не телефонный разговор. Надо встретиться и поговорить.
— Привык я уже здесь, — глухо сказал Григорий.
Игорь Владимирович представил себе, как он стоит в стеклянной выгородке мастера посреди монтажного участка, где машины оснащают опытными карбюраторами, стоит, упрямо склонив голову, и сжимает губы в жесткую прямую черту, и вдруг понял, что он соскучился по Григорию, которого не видел почти полгода.
— И пропал ты куда-то, глаз не кажешь, — сказал Игорь Владимирович, шутливой интонацией пытаясь скрыть внезапно нахлынувшую досаду. — Заедь к нам сегодня после работы.
Григорий ответил что-то неразборчивое, но Игорь Владимирович переспрашивать не стал, сказал коротко:
— Ждем, — и повесил трубку.
Алла собиралась к портнихе, и он не сказал ей, что придет Григорий. Хотелось побеседовать с ним без жены.
Игорь Владимирович знал, что разговор будет трудный, но, увидев сумрачное, усталое лицо Григория, раздумал уговаривать, только сказал:
— Ты знаешь, что я никогда не указывал тебе, как жить, но на этот раз не отступлюсь. Тебе конструктором быть на роду написано. А на заводе, конечно, комфортнее: смену отработал, ушел домой — и спокоен. Сейчас не давлю на тебя, потому что еще нет института, но через полгода вернемся к этому разговору. Давай-ка выпьем. — Игорь Владимирович достал початую бутылку коньяка, принес из холодильника сыр. Он настроился на тихую вечернюю беседу, хотел рассказать, какие надежды связывает с этим новым институтом, но Григорий слушал с угрюмой рассеянностью, а после второй рюмки сказал:
— Вы уж извините, устал сегодня очень. Вот сразу развезло, лучше я домой пойду. Алле привет, пусть простит, что не дождался. — Он поднялся, равнодушным взглядом обвел комнату. Вид у него действительно был усталый. Игорь Владимирович спросил озабоченно:
— Ты не болен ли?
— Да нет. Просто второй испытатель уволился, и я три дня по две смены вкалывал, пока нового не назначили. Из цеховых-то инженеров никто не хочет идти, потому что зарплата меньше, а тут как раз срочная сдача. — Григорий виновато улыбнулся.
— Ну ладно, иди. Только не пропадай опять надолго.
В передней Игорь Владимирович не удержался, хлопнул его по плечу.
— Будешь все-таки у меня конструктором, никуда тебе не деться.
Григорий не ответил.
Игорь Владимирович сдержал обещание, возобновил этот разговор, когда строители закончили первый этаж инженерного корпуса института.
В январе вдруг наступила оттепель, выпавший до этого плотный снег за одну ночь осел и стал ноздреватым, деревья стояли черные, с мокрыми голыми ветвями, и весной пахло в воздухе. Лыжную прогулку, на которую вместе с женой уже давно собирался Игорь Владимирович, пришлось отложить, и воскресенье выдалось свободное. Он собрался к Григорию, бросил на сиденье рядом с собой старый, до белизны потершийся на швах портфель, в котором хранил незаконченные разработки, и поехал на Выборгскую сторону.
Движение в воскресный день было небольшое, но по узкому, покрытому скользкой брусчаткой проспекту Карла Маркса машины ползли медленно, лобовое стекло часто закидывало грязевой пылью из-под колес передней машины. Игорь Владимирович не нервничал, не пытался обгонять, ехал в общей колонне машин, изредка поглядывал на пузатый портфель на сиденье. В этом старом портфеле были не просто незаконченные, не увидевшие жизни проекты — в портфеле была вся конструкторская биография Игоря Владимировича. Здесь была его тайная боль, еще неугасшая надежда и, как он думал, оправдание. Ему очень не хотелось открывать этот портфель для Григория, хотя, может быть, именно Григорий был одним из немногих, кому Игорь Владимирович все-таки согласился бы открыть этот портфель и кто мог понять то, о чем мечтал конструктор Владимиров всю свою теперь уже долгую жизнь.
…Их было трое, веселых, наполненных жаждой жизни и работы молодых инженеров. Шел тысяча девятьсот тридцать девятый год. Молодая промышленность страны набирала силу, по дорогам уже колесили десятки тысяч автомобилей отечественной конструкции, уже семь лет работал построенный в неслыханно короткий срок горьковский автозавод, работал ЗИС. Страна уже опережала по выпуску грузовых автомашин Англию, Францию и Германию, в городах стали привычными силуэты «эмок» и «ЗИС-101», вот-вот на Московском автосборочном заводе должен был начаться выпуск первых советских малолитражек «КИМ-10». Автомобиль стал символом индустриализации, автомобильная промышленность — мерилом промышленной культуры. Но троих молодых инженеров томила неудовлетворенность, им не нравилась новая малолитражка, в общих чертах повторявшая уже устаревшую модель Форда, они понимали, что нужна другая конструкция, новая, устремленная в будущее, в завтрашний день автомобильной техники, и чтобы эта конструкция была своя до последнего винтика. Их не слушали, иногда называли фантазерами. Слишком велик был авторитет заграничных автомобильных фирм, равнение на их модели считалось нормой. И, пожалуй, в этом равнении был смысл — текущий момент требовал скорейшего развертывания массового производства машин. «Догнать и перегнать» — таков был лозунг времени.