Испытания
Шрифт:
— Не надо, любимый.
— Я бы хотел, чтобы ты всегда была рядом.
— Да, всегда, если ты не перестанешь этого хотеть.
— Я сейчас не боюсь ни голода, ни болезней, даже смерти.
— Вдвоем это не страшно. Бояться следует не смерти, а бессмертия.
— Я что-то не очень понимаю, милая.
— Я расскажу тебе все, только не сейчас. — Она умолкла, глядя куда-то в лиловую мглу за окном.
И он почувствовал, что она сейчас не с ним, что прошлое отнимает ее у него, и сказал с болью:
— Мне кажется, что тебя сейчас нет, что я только выдумал тебя. Настанет утро, и все исчезнет.
— Нет…
— Я понял, любимая. Да, да… идеалы не нужно искать, их нужно создавать… Только боги ведь в конце концов возвращаются к себе.
— Нет, из-за меня столько мучились, совершили подвигов, что мне уже нельзя покинуть людей. И я не хочу снова туда, на Олимп.
— Тебя обидели там?
— Нет, это невозможно. Они просто надоели мне. Я так хорошо узнала их, что не могу не презирать и не жалеть, хотя это одно и то же. Там только Нике заслуживает уважения, потому что нужна на свете. Кто бы согласился жить и умирать, если бы не существовало Победы. Но она, к сожалению, безвольна и распущенна, и готова отдаться каждому, кто силен и настойчив, — говорила богиня с грустной усмешливостью.
— И ты там никого не любила?
— Нет, от скуки увлекалась то одним, то другим, чтобы позлить эту надутую дуру Афину или досадить свекрови — тоже ханжа. Она бы кинулась на первого встречного, да никто не берет, так что ей остается только исходить злобой от ревности к своему муженьку.
— Но, послушай, ведь Зевс — самый чтимый из богов.
— Да? Просто никому не хочется связываться с этим старым брюзгой. Все знают, что он давно выжил из ума, хотя, по-моему, никогда не имел его. Да и можно ли уважать мужчину, который сам не способен завоевать женщину, а должен лить на нее золотой дождь, оборачиваться быком или выдавать себя за другого. Тьфу, даже вспоминать противно…
Лицо ее было злым, похолодели глаза, и она стала еще прекраснее.
— А твой муж? Он ведь, кажется, неплохой, и работяга.
— А что — муж?! Нужно же за кого-нибудь выходить замуж. Он неплохой, но я его никогда не любила. Плохо, когда мужчина непроходимо добродушен и знает только работать до пота и пьянствовать. Он и пьяный-то остается таким же добряком, как трезвый. Это очень скучно. Он разозлился только один раз, когда застукал меня с Ареем. Тогда, мне кажется, он был даже симпатичен, и так здорово треснул этого балбеса треножником по башке! Честное слово, я готова была уважать его за это, если бы назавтра, напившись, как пастух, он не обнимался с Ареем.
— И у тебя не было подруг? Та же Артемида…
— Что, она — моя подруга?! Клянусь волнами всех морей, я не могу простоять с нею рядом ни минуты, так от нее несет конюшней. Совершенно дикая баба, которая боится мужчин и трясется за свою девственность, как будто это бог весть какое сокровище. Она же трусиха и грязнуля. Ей на самом деле так хочется переспать с кем угодно, что она целыми днями носится по лесам и орет, как мартовская кошка. И делает вид, что охота — самая большая страсть ее жизни, но она даже лука держать не умеет и никакой дичи не добыла, а только подбирает всякую дохлятину. И охоту она себе выдумала, чтобы все знали, что это ее занятие… А на самом деле она позабудет все, если какой-нибудь дурак женится на ней, только за тысячи лет не нашлось ни одного такого.
— Ты пристрастна, милая, в тебе говорит обида, — сказал он с острой печалью. Потому что ее слова, злость и цинизм их удручали его.
— А эта Афина, смех один. Ну кому приятна женщина, которая хочет казаться умней мужчины, да вдобавок если у нее ухватки гладиатора. Носится с тухлой головой Горгоны и воображает, что очень оригинально и пикантно, а все шарахаются. И вообще, пожалуйста, больше не спрашивай о них. Я им никогда не прощу…
— Что они тебе сделали?
— Мне они ничего не могли сделать. Но они выместили свою злость на тебе.
— На мне?!
— Они присудили тебя к бессмертию. А это такая тоска…
— Ну! Я что-то не очень боюсь такой кары.
— Ты еще не понимаешь, как это плохо. Рядом с вечностью все кажется несущественным.
— А может быть, это и хорошо? Знать, что все пройдет, что все уже было и будет вновь.
— Нет, это проклятие. Если все вечно, то все непоборимо. Ни к чему мужество и жертвы, ни к чему любовь, печаль, роса, и никогда добро не превысит зла.
— Ну, не надо тебе думать об этом, милая. — Он улыбнулся чуть насмешливо и погладил ее по щеке. — Тут давно все ясно, просто ты не на уровне современного знания… Правда, тебе оно не нужно. Ты и так прекрасна, и я люблю тебя.
— Да? Вот хорошо, — сказала она, вздохнув, закрыла глаза, поудобнее примостила голову у него на плече и мгновенно заснула.
Он лежал в полумраке с открытыми глазами и думал о том, что она рассказала ему, думал с непонятной холодностью и отчуждением, будто не она лежала с ним рядом, овевая его висок теплом своего дыхания. Он вдруг понял, что рядом не только прекрасное тело и душистые нежные ладони, которые он целовал, а еще целый мир обид и мыслей (пусть даже смешных и наивных), разочарований и тоски о счастье, и памяти о встречах, и усталости от груза красоты, который она обречена нести через жизнь. И острая ранящая ревность полоснула по горлу, стеснив дыхание, и он понял, что все случившееся с ним сегодня — лишь обман, игра воображения, изголодавшегося по верности и счастью. Да, он может целовать ее плечи и ладони, зарыться лицом в копну ее сверкающих волос, но над прошлым он не властен, и эта часть ее существа никогда не будет принадлежать ему, как и его прошлое, его обиды и мысли никогда не будут принадлежать ей. Нет еще способа преодолеть эту разобщенность; только с сегодняшнего дня у них все общее, но то, что было до этого с каждым, слишком значительно, чтобы можно было позабыть. Это прошлое сделало их такими, какие они есть. И прошлое вечно будет стоять между ними…
Его горестный тяжелый вздох разбудил ее.
— Ты не спишь? — Она теснее прижалась щекой к его плечу.
— Да, так что-то, а ты спи, — тихо сказал он, стараясь не выдать свою печаль. Но она поднялась на локте и пристально взглянула ему в лицо, потом снова легла и сказала:
— Ты не думай ни о чем. Я хочу, чтобы ты был счастлив и не помнил ни Арея, ни Гефеста. Пойми, их не было, как и всех других. Ты — мой любимый, первый и единственный. Я сейчас — самая чистая, самая невинная, я — счастливая женщина! Значит, раньше ничего не было. Это в несчастье женщина вспоминает все плохое и стареет-стареет. Ты понял?