Исследователи Гора
Шрифт:
Вода доходила нам до бедер. Кису нашел в лодке две узкие полоски кожи и туго связал запястья и лодыжки Тенде.
— Почему господин связал меня? — жалобно спросила девушка, стоя на коленях.
— Вряд ли мы увидим тут каноэ Укунгу, — ответил Кису, — но если вдруг это случится, я хочу уберечь тебя от искушения прыгнуть в воду и поплыть навстречу свободе.
— Хорошо, господин. — Она понурила голову.
— Белые рабыни тоже могут
— Давай избавим их от соблазна, — усмехнулся Кису.
Я проделал с девчонками то же, что и он с Тенде. Затем мы взяли два длинных кожаных ремня и связали всех трех рабынь караваном — один ремень захлестывал их шеи, другой — левые лодыжки.
— Не связывай меня вместе с белыми рабынями, господин! — взмолилась Тенде, но Кису только расхохотался.
Мы запрыгнули в каноэ, взялись за весла и принялись спокойно, легко грести, не обращая внимания на Тенде, которая тихонько плакала от унижения.
Гордая дочь Аибу, верховного вождя Укунгу, с каждым днем все лучше понимала, что она всего-навсего рабыня.
— Эй, ты, — приказал я, — ползи сюда.
Я лежал в каноэ, опираясь на локоть. Ярко светили обе луны, и наше судно казалось лишь крошечной щепкой на бескрайней серебристой глади Нгао.
— Да, господин, — откликнулась белокурая дикарка и поползла ко мне. Гладкое тело рабыни в лунном свете тоже отливало серебром. Я слышал, как позвякивают ракушки У нее на шее.
— Устраивайся, — позволил я.
— Хорошо, господин. — Она послушно улеглась мне на плечо.
Мы держали девчонок связанными по рукам и ногам лишь первые два дня путешествия по Нгао, пока не удалились от берегов настолько, что уже не было опасности встретить какое-нибудь каноэ. На третий день мы оставили только караванные узлы, на пятый день распутали им лодыжки, а на шестой развязали полностью.
— Поцелуй меня, — велел я.
Она повиновалась; затем снова опустила мне голову на плечо.
— Ты боишься, — сказал я. В Шенди она была гораздо раскованней. — Помнишь красавицу, которая глядела на тебя из зеркала — там, в Шенди?
— Она была рабыней… — прошептала девушка.
— Разумеется.
— Я боюсь ее.
— Она живет в тебе, — сказал я. — Ты просто на миг увидела свое истинное лицо. Прекрасная рабыня в тебе молила тебя дать ей волю.
— Я не осмелилась… Она была слишком красивой, слишком страстной.
— Ты не осмелилась стать тем, что ты есть?
— Да, — прошептала она. — Если это была я, то я боюсь себя.
— Почему?
— Та, в зеркале, была такой чувственной, такой беззащитной, такой податливой…
— В глубине души ты отчаянно хочешь быть ею.
— Нет, — вздрогнула девушка, — нет.
Я не ответил.
— Две разные женщины спорят во мне, — призналась она.
— Так разреши их спор! Выпусти на волю свое подлинное «я»! Стань настоящей, а не мнимой рабыней!
— Нет, нет, — торопливо сказала она, прижимаясь щекой к моему плечу. Я почувствовал ее слезы.
— Пока ты не сделаешь этого, ты никогда не будешь счастлива.
— Нет.
— Ты должна освободить ее, — сказал я, — ту красавицу, мечтающую о рабском ошейнике.
— Я не смею дать ей волю.
— Неужели правда так ужасна? — поинтересовался я.
— Женщина должна хранить достоинство!
— Самообман, лицемерие, ложь — это ты называешь достоинством?
— Я боюсь дать волю той рабыне…
— Почему же? — настаивал я.
— Я боюсь, — еле слышно пролепетала дикарка, — что она — это я.
— Так оно и есть. Она — это ты.
— Нет, нет…
— Да, — твердо сказал я.
— Но я не женщина Гора!
— Земные женщины, стоит надеть на них ошейник и приучить к плетке, становятся великолепными рабынями.
— Ой! — вздрогнула она под моей рукой.
— Ты вся напряжена и суха внутри.
— Прости меня, господин, — горько произнесла она.
— Ты теперь не на Земле. Здесь никто не станет упрекать тебя за красоту и страстность. Здесь тебе незачем чувствовать себя виноватой в том, что ты — настоящая женщина.
— Я не горианская шлюха!
— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — спросил я.
— Если господин желает взять свою рабыню, пусть он пoскорей сделает это и позволит мне ползти на место.
Я сжал ее лицо в ладонях.
— Мне больно, господин! — взмолилась девчонка.
— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — повторил я.
— Я готова исполнить все, что велит господин.
Я видел, что она по-настоящему боится, и еще сильней стиснул ее лицо.
— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно?!
— Я не знаю, господин, — пролепетала она.
— Всякое терпение рано или поздно кончается.
— Да, господин.
— В один прекрасный день кончится и мое. Берегись этого дня!