Иссык-Кульский эпизод
Шрифт:
Достаточно четырех, может быть, пяти секунд, чтобы выбросить движением затвора гильзу, вставить новый патрон, прицелиться и нажать на курок. Хорошо еще, что винтовка не полуавтоматическая, как у биатлонистов, на перезарядку которой нужно мгновение!
В скоротечные четыре секунды мне нужно уложиться, чтобы добраться до следующего крупного каменного обломка, за которым можно укрыться. Я глазами измерил расстояние до него и, дождавшись очередного выстрела, бросился вперед, стараясь как можно быстрее переступать ногами.
«Еще влево, вправо, стоп», – командовал я сам себе. Нужно было как можно скорее достичь небольшого каменного уступа, что у самых скал борта урочища, у самого края перегиба ледникового тела, за которым начиналось фирновое поле20! Перевалив каменную приступку, скрывшись
Пули осмысленно ударяли по близлежащим от меня камням. Я приподнялся, чтобы сделать очередной рывок – десяток торопливых, тягостных метров переступания, лазанья, карабканья по камням до ближайшего укрытия, и в этот момент раздался вдруг выстрел, резкий звук которого, постепенно затухая, раскатом поскакал вверх между скалами. Хищно стеганули по соседним камням каменные крошки. На темно-рыжей каменной плите сантиметрах в пятидесяти от правого плеча я заметил крупную седоватую кляксу.
«Это уже не малокалиберка. Это уже посерьезней! – даже не удивился я: – Это, наверное, ствол, из которого стреляли в райцентре? Свинтили глушак – и на тебе?! Хотя надо быть идиотом, чтобы сохранить ствол, из которого стреляли у торгового центра! И, все равно, суки, с такого расстояния меня так просто не возьмешь! Не по ж…пе клизма, джолдоши21!» – мстительно заключил я, не задумываясь, кому в этой ситуации досталась роль функциональной части организма.
Я снова рванулся вперед. Стылый ото льда воздух, казалось, кинулся мне навстречу и, пособляя, охладил влажные от пота лицо и кисти рук. Шумное дыхание еще больше зачастило. Лишь метрах в семи находился камень, за который, начав бросок, я хотел спрятаться. Не выдержав, я упал, не добравшись до него пару метров.
Я придавливал щекой прохладный обломок плитняка, судорожно вентилировал легкие и всей кожей чувствовал сейчас свою уязвимость. Сердце, переместившись из грудной клетки в глубину черепа, лихорадочным, оглушающим слух ритмом отсчитывало скоротечную паузу.
Уклон боковой морены, по которой я «бежал», по мере приближения к ледниковому фирну упорно набирал крутизну. Сейчас же, когда я взглядом упирался в находившийся совсем уже рядом вожделенный край каменного уступа, подъем по морене сделался совсем уж изнуряющим. Хотя, если, по справедливости, сам ледник Ашу-тор был относительно пологим, без ярко выраженного ледопада, без особой крутизны в области перегиба, «перетекания» фирнового поля в ледниковый язык. Это не родной, исхоженный вдоль и поперек, изученный до мельчайших подробностей Кара-Баткак, на котором в районе ледопада громады ледяных стен, башен и утесов, стеклянно отсвечивая сероватыми разломами и сколами, как перед решающим броском замирают у кромки скального обрыва на высоте типовой девятиэтажки. Даже на удалении эти ледяные махины своей титаничностью, гибельностью, готовностью в любой миг обрушиться, расплющить, сотрясти тысячетонной глыбищей нижележащий лед и окружающие скалы, всегда заставляли осторожничать привычных к ледяным кульбитам гляциологов. Но здесь не Кара-Баткак, здесь нет монументальных, готовых неожиданно свалиться с высотины ледяных глыб. Почти тишь, да гладь, не маршрут, а сказка – утеха горных туристов, по словам гляциологов, протоптавших в последние годы через некоторые ледники долины, в том числе и через Ашу-Тор, торные дорожки.
Я приподнял голову и посмотрел назад. Внизу, всего лишь метрах в восьмидесяти от себя я заметил карабкающегося с пистолетом в руке Османкулова.
«Не фига себе, за хлебушком сходил! – запульсировало в голове: – Вот тебе, бабушка, и утехи на торной дорожке!» Пока я слаломировал между камнями, сбивая прицел, коллектор неожиданно близко успел подобраться ко мне. Сам же Басмач, растратив время на выцеливание и стрельбу, прилично отстал от него.
Еще одна тяжелая пуля, продольно чиркнув светлым штрихом, шевельнула небольшой камень, лежащий прямо передо мной. Отдернув от неожиданности руки, я от души выматерился. Положение становилось аховым. Большие камни, до этих пор во время «передыха» надежно укрывавшие от пуль, по большей части остались внизу. Сейчас лишь небольшая глыба серого гранита, скатившаяся, судя по всему, на сланцевую россыпь с бокового склона урочища, защищала меня от преследователей.
«Что там плел Балаянц про матерщину в экстремальных ситуациях? – с жадной судорожностью вдыхал и выдыхал я воздух: – Его бы сюда, мордой камни полировать!» – остервенился я и, затянув для выразительности звучание второй буквы, вместе с очередной порцией воздуха зло выдохнул на серую боковину гранитной глыбы пятибуквенное «прозвище гулящей женщины».
Еще десяток изнурительных метров до каменного гребня, и я стану для пуль недосягаем. Из суеверного чувства я старался не думать, что буду делать потом, за перегибом склона, уйдя из прямой видимости.
Я вскочил, и что-то мимолетное, донельзя шустрое легко шевельнуло рукав штормовки, походя обожгло, царапнуло внутреннюю поверхность локтя. Конвульсией забарабанил внутри черепа затаившийся было ужас, обморочно онемели губы, на висках и лбу разом выступили капельки пота. Из-под рукава штормовки, пугающе диссонируя с блеклостью скальных обломков, в разом повлажневшую ладонь неспешно стал натекать удивительно яркий на солнечном свету ручеек крови.
На последнем издыхании, через «не могу» я перевалил за уступ, на время скрывший меня от настигающих преследователей.
Я был как загнанная лошадь: от усталости ноги едва двигались, при каждом шаге намеревались сложиться в коленях с целью устроить хозяину назревший отдых; суматошное дыхание, рашпилем царапая на вдохе трахею, не выказывало желание восстанавливаться. Я всего лишь третий день находился в горах, не успел акклиматизироваться и явно проигрывал в этом плане своим оппонентам. Здесь, на высоте трех с половиной тысячи метров над уровнем моря кислорода для моего только вчера взобравшегося на высокогорье организма было маловато. Неделю бы полазать в горах, и шансы сравнялись бы! Мои гонители из-за крутизны склона в свой черед вряд ли могли быстро добраться до гребня уступа. В запасе для передышки оставалось еще несколько минут.
Еще в юности я по-настоящему увлекся бегом. На первых своих школьных соревнованиях после победного, но очень уж тяжело перенесенного мной забега, оглушенный всхлипами загнанных легких, едва сдерживая рвотные позывы, я едва брел на ватных ногах по беговой дорожке, лихорадочно прикидывая «А на фига мне все это?» Сомнения мои легко развеял подошедший после соревнований известный, как потом я узнал, тренер, пригласивший меня в секцию бега. Сейчас умение терпеть предельные нагрузки при кислородном голодании, способность быстро восстанавливаться становились жизненно необходимыми для победы в этом «стипль-чезе»22. Теперь моей «беговой дорожкой» стал ледник.
Как и тогда, после первого своего «тяжкого» забега, я с усилием переставлял ваточные ноги, с шумным хрупаньем проволакивая кроссовки по подтаявшей поверхности льда. Сейчас мне казалось, что я обут не в спортивную обувь на всякий случай, чтобы там ни случилось надетую утром для удобства лазанья по скалам, а в набитые чуть ли не по край голенища сланцевой и гранитной дресвой безразмерные кирзачи. Стараясь быстрее продышаться, я двигался в сторону примеченной вчера трещины.
Вчера после завершения фототеодолитной съемки Ашу-Тора Никитич отправил с частью оборудования довольного окончанием работы коллектора вниз к лошадям. Втроем мы неторопливо поднялись до громадной каменной чаши, венчающей ледниковое урочище, до снегового массива фирна, где и взяли пробы плотности снега. Управились мы быстро и, потому как утром выехали чуть ли не затемно, времени у нас оставалось с избытком. Завершили мы работу всего-то в километре с небольшим, в прямой видимости от ледникового перевала, на который сами никогда еще не взбирались. Не особо сопротивляясь (любознательность ученого-гляциолога, что с ней поделаешь?), Никитич дал уговорить себя на авантюру – нам захотелось своими глазами взглянуть на здешние сырты, которые были совсем рядом, за пологой снежной седловиной в верхней части Ашу-Тора. Из-за жаркого в этом году лета поверхность льда на леднике обнажилась, трещины раскрылись и хорошо просматривались, оставаясь, по большому счету, лишь на срединной и верхней части фирна присыпанными чуть вогнувшимся над пустотой ноздреватым слоем снега, заметно обозначавшем местонахождение опасных участков. Достичь перевала казалось делом плевым.