Истина о мастерстве и героизме
Шрифт:
Ангел протянул пачку бумаги Виталику. Парень взял её в руки. Руки, были сильно обгоревшими. Ожоги покрывали их почти целиком, но, тем не менее, каким–то образом, нормально функционировали.
Первая строчка первого листа гласила:
Хаос безлик. Не надобно образов и форм. Ни материй, ни пространства. Но Дух Божий, гонимый ветрами перемен облек его в форму и придал ему вид. И сотворил материю и пространство. И создал землю. И облек её в форму и придал её вид. И вдохнул в неё жизнь.
— Все ясно. — Произнес Виталик. Протягивая текст назад. Ангел не
— Отдельные неточности будут уточнены. — Поправил Виталика Гладус.
— Я, вот всегда думал, — если Бог такой умный, разве он не понимает, что посылать своих пророков с новыми версиями писания — есть хаос и разрушение? И не ведет ни к чему больше. Из–за этого происходит столько религиозных войн. Разве это логично? Разве богу нужна наша кровь? Христиане раскололись на кучу ветвей, которые невозбранно убивают друг друга и остальных. Мусульмане отпочковались от иудеев и христиан, а потом так же раскололись. И так же невозбранно убивают друг друга и христиан с иудеями. — Виталик задал вопрос.
— Вся злоба от людской греховности. — Ответил Ланцеус. — Я прошел многое и видел многое…
Ангел что–то ещё хотел сказать, но задумался. Для Виталика его молчание обернулось всего несколькими секундами, для Мастера же — тысячелетними воспоминаниями.
4444
Центурион Кай Юлий Лонгин уже порядком устал. Виной всему был какой–то совершенно неправильный день, которому предшествовала неправильная ночь. На душе было тревожно, хотя палящее солнце на небе было таким же, как и вчера, и, скорее всего, будет завтра. Даже если тучи заволокут светило и пойдет проливной дождь, — какая разница? Такое случалось часто.
Но не сегодня. Весь день центурион был сам не свой.
Казалось бы, почему очередной указ о казни каких–то преступников, подписанный префектом
Иудеи эквитом Пилатом, должен был доставлять такое беспокойство.
Совершенно обычная, казалось бы, процедура.
Но не в этот раз. Слишком много фарса, слишком много страданий для обычного преступника. Насколько центурион понимал, высшее жреческое сословие из местных уделяло активное внимание казни. Более того, среди солдат ходили слухи, что именно с их подачи Пилат принял такой жесткий приговор.
Совершенно дикая для образованного Рима экзекуция была не похожа ни на что прежде. За день, предшествующей процедуре Лонгин сменил трех солдат, которые попросту устали избивать приговоренного.
На узнике не было живого места после всего того, что с ним сделали подопечные центуриона.
Вообще, обычно, Лонгину не было дела до каких–то там уголовников — он просто выполнял приказы и требовал от своих солдат выполнения оных же.
Но, что–то обычным сегодня и не пахло.
Когда толпа зевак встретила изувеченного преступника своим оглушающим ревом для сопровождения на казнь.
Более диким выглядело то, что по решению Пилата и жрецов узник должен был проделать путь к месту казни с огромным крестом на спине, на котором тот, впоследствии должен был быть распят.
Боже, как этот человек ещё шёл? Откуда он брал силы? Немыслимо.
Его сопровождала дикая толпа, которая насмехалась над ним и кричала, кидала камни и проклятья в его адрес.
Процессия направлялась на Кальварию. Тут все и решится. Будь он проклят, но центурион, уже мысленно желал смерти этому несчастному. И воспринимал её как избавление от физических и моральных издевательств.
Апогей безумия настал, когда человека уложили спиной на крест. Большие строительные ржавые гвозди были приставлены к его ладоням и голеням и местный плотник, совершив пару резких ударов молотом, пригвоздил несчастного.
Под вопли обезумевшей толпы эту конструкцию водрузили на Кальварии. Преступник что–то прошептал.
Центурион не расслышал, только что–то, вроде: «… не ведают, что творят…».
Преступник долго не умирал. Он держался изо всех сил. Лонгин не понимал, как после всего прожитого, можно поддерживать в себе жизнь? Как такое может быть? Это было физически невозможно. Изувеченный и приговоренный к такой ужасной участи на кресте.
Толпа, насытившаяся зрелищами, постепенно стала расходиться. Оцепление из легионеров не давало пройти каким–то людям к преступнику, которые о чем–то молились, взывали к Богу и просили прощения у умирающего.
И тогда Центурион принял единственное верное решение.
Он подошел к одному из легионеров и попросил у него копье. Солдат выполнил приказ непрекословно.
Лонгин встал напротив несчастного. Это было удивительно, но преступник находился в сознании. Его взгляд встретился со взглядом центуриона.
— Кай. — Чуть слышно прошептал обессиливший голос узника. — Что ты делаешь, Кай?
Он знал его имя.
— Я спасаю тебя, преступник. — Ответил Лонгин и метко пронзил копьем сердце несчастного. — Смерть, может быть избавлением.
Совершенно невероятным фактом было то, что уже после смерти человека в разуме Центуриона послышалась брошенная фраза:
— Ступай в свете, Кай, всегда ступай в свете.
А потом пошел сильный дождь. Тучи заволокли небо. Ветер стал очень холодным и молнии хлестали повсюду. Каких–то из его солдат убило разрядами, и каких–то местных. И только мертвый преступник и центурион на небольшом пятачке возле того самого места, где первый был распят были не тронуты ни молниями, ни ветром, ни дождем.
А потом снова встало солнце.
А ещё спустя время Лонгин видел воскресение этого странного и спокойного человека среди первых из центурии, со своими солдатами возле места захоронения.
И отказался лжесвидетельствовать перед всеми, ибо уверовал.
И он, и некоторые солдаты его, что уверовали, гонимы были префектом, лишены всех должностей и почестей.
И, вот, загнанные в угол на краю Иудеи, и настигнутые большим количеством верных префекту псов, Центурион Кай Юлий Лонгин и его небольшой отряд принял свой последний бой. И был смертельно ранен и обезглавлен.