Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

Хруцкий Эдуард Анатольевич

– Но кличка! Откуда?

– Это работа Хомутова. Пока мы ничего не знаем, как братья нашли друг друга. Знаем только одно: Каина придумал Хомутов, чтобы пугать им своих сообщников. Так родился миф.

– И его боялись?

– Во всяком случае, им пугали коллекционеров.

– Да, действительно говорят «наука умеет много гитик».

– Теперь о Долгушине. Вам известно, что Хомутов ушел к стенке молчком, более того, у него ничего не нашли. Мы со Смолиным предполагаем, что все деньги и ценности переданы Долгушину.

– Странный у нас клиент. Искусствовед, книги…

– Я навел справки. Сам Юрий Петрович может написать только заявление в баню. За него работали «негры».

– Как это? Почему тогда они не писали для себя?

– Долгушин

отдавал им весь гонорар плюс оказывал массу услуг. Книги и статьи были его общественным лицом.

– Но премия, звание?

– Это действительно было. Но в те страшные годы подобные вещи делались очень легко.

– Мне, Игорь, кажется, что я вижу многоцветный сон.

– А вы пейте, шеф, и проснетесь.

– Любопытно, как вы узнали о «неграх»?

– Случайно. Наружное наблюдение сообщило, что нынче Долгушин встретился с неким Григорием Мазиным, дальше дело техники.

– Постойте. Я же приказал…

– Его никто не допрашивал, просто мы со Смолиным в кафе сели с ним за один стол. Он-то и, находясь в средней степени опьянения, как любят писать в наших протоколах, поведал нам эту трагическую историю.

– Но почему вам?

– Во-первых, он был пьян. Во-вторых, мы угостили его. В-третьих, и это самое основное, я вместе с ним учился.

– Он знает, где вы работаете?

– Конечно нет. Он и подумать не мог, что я искусствовед в штатском. Сначала Долгушин писал в соавторстве с Андреем Мининым. Я уверен, что он писал, а Долгушин пробивал. Потом Минин защитился, стал известным искусствоведом, а у Долгушина образовались разные соавторы. Десять лет назад начали появляться статьи, подписанные только его фамилией, потом пришло время книг.

– Вы проверяли это в Ленинке?

– Да. У меня есть список всех его публикаций. Десять лет назад в Москве появился Хомутов, приблизительно в это же время и начался творческий расцвет Долгушина.

Калугин не договорил, в прихожей хлопнула дверь.

– Простите. – Вадим встал.

Дверь комнаты была открыта. Вадим вошел, зажег свет. Марины не было. Он вернулся на кухню, налил себе в бокал коньяк, выпил. Калугин внимательно, с сочувствием смотрел на него.

– Простите, Вадим Николаевич, видимо, мой приход был не совсем ко времени. Но вы сами несколько дней назад сказали – о новостях сообщать в любое время.

– Все правильно, Игорь. Все правильно.

– Тогда, если вы позволите, я пойду. Все новости вам известны.

Вадим проводил Калугина, вошел в комнату и погасил свет. Он лег в постель. Наволочка пахла Мариниными духами. Вадим взял сигарету, закурил. Затянулся пару раз и погасил. «Спать, – скомандовал он себе, – спать. Впереди тяжелый день».

Этот день начался для Долгушина с хлопот приятных. Сегодня он получал паспорт и валюту. И хотя об этом он знал еще вчера, он, Юрий Петрович, как человек осторожный, встретился с Гришей. По привычке отругав его за пьянку, он дал ему деньги и забрал почти готовую рукопись. Мало ли что! Он слишком много повидал в жизни, а она приучила его к осторожности. Если быть честным перед собой самим, многие его начинания заканчивались крахом. Получив премию, он начал усиленно ухаживать за дочкой академика, руководителя их монографии, она работала в их институте. Про нее говорили: «Некрасивая, зато стерва». В 1952 году он женился на ней, переехал в огромную квартиру на улице Горького, начал судорожно готовить кандидатскую диссертацию. Тема работы по тем временам была весьма актуальна и проходима: «Роль работ товарища Сталина в советском изобразительном искусстве». В конце 1953 года тестя-академика освободили от всех постов, и он уехал в Гагру, где у него был дом, запивать горе кинзмараули. Кандидатскую диссертацию разгромили на заседании сектора, и Долгушину пришлось уйти из института. Женившись на дочке академика, он пошел по неверному пути всех временщиков: немедленно порвал со старыми друзьями и окружил себя подхалимами. Жена его действительно была стервой. В этом он убедился на суде во время развода. Но

все же ему удалось разменять огромную квартиру тестя и выбить для себя вполне приличную двухкомнатную. Теперь у него была квартира, одежда, даже мебель. Но полностью отсутствовала такая мелочь, как перспектива. Ему удалось пристроиться в Худфонд. Он ездил по стране с передвижными выставками. Дело это оказалось тяжелым, но хлебным. Но уж слишком близко примыкала его деятельность к УК РСФСР, и он ушел с этой работы. Потом Долгушин подвизался в маленьких музеях, потом стал посредником и экспертом у коллекционеров. Это оказалось простым и вообще-то доходным. В «Национале» он встретился со своим сокурсником Андреем Мининым. Так родился тандем Минин-Долгушин. Андрей был талантлив, но бесконечно инертен. Юрий Петрович доставал материалы, пробивал статьи и брошюры. Но, на его горе, Андрей женился на редакторе из молодежного издательства, женщине умной и энергичной. Через год Минин защитился, а «творческий коллектив» их распался. Жена не давала Андрею лениться. Но у Долгушина уже образовалось некоторое имя, пусть как у соавтора, но все же образовалось. Он был лауреатом, поэтому соавторы находились. Но все же литература не являлась главным его доходом. Он перепродавал иконы и картины, выступал как подпольный эксперт. Искусствовед, лауреат вызывал доверие у коллекционеров. Так на него вышел Хомутов. Он приехал к Долгушину, привез несколько работ Фаберже. Пил кофе, курил, посмеивался, задавал странные вопросы. Юрий Петрович говорил с ним, и его постоянно не оставляла мысль, что он где-то видел этого человека.

– Послушайте, Юрий Степанович, – сказал ему Хомутов.

– Я – Петрович.

– Бросьте, вы – Степанович. И фамилия ваша Хомутов.

– Откуда вы знаете?

– Нашу мать, Юра, – сказал гость, – звали Анна Сергеевна, а отца – Степан Савельевич. Правда? У тебя сохранилась фотография, мы вчетвером в Крыму?

Это был его пропавший брат Сергей. Так начался для него новый жизненный этап. Сергей ввел его в дело. Тайно, не раскрывая ни перед кем. Долгушин «работал» в его синдикате оценщиком и наводчиком, частично на нем лежали и вопросы сбыта. Сергей не жалел денег. Он вообще все ценности прятал у Долгушина.

– На тебя не подумают, – смеялся он, – ты писатель, лауреат.

У Долгушина появилась кооперативная квартира, «Волга». Он приобрел массу новых привычек. Стал весьма светским и лощеным.

– Ты проходишь в нашем мире под таинственной кличкой Каин. Тебя боятся, – смеялся Хомутов.

Его взяли внезапно. Он молчал на следствии и суде. Но улики были настолько неопровержимы, что Сергей все же получил высшую меру. У Долгушина остались ценности и деньги, а главное – связи. Он начал «работать» самостоятельно, построив свою империю. Теперь она разваливалась. Но главное – Юрию Петровичу это оказалось как нельзя кстати.

В Союзе художников он сдал свой паспорт и получил заграничный. Бухгалтер, выдавая валюту, сказал с усмешкой:

– На такие деньги не загуляешь, но пива попить можно.

Долгушин сел в машину, вынул паспорт и понюхал его.

Нет, он пах не коленкоровым клеем и типографией – это был запах его сбывшихся надежд. Он звонил Наташе несколько раз. Ее подруга Юля, красиво-распутная брюнетка, обожавшая Юрия Петровича, сказала:

– Юрочка! Нату занарядили с американцами в Кижи. Приедет послезавтра. Если хочешь, я опять ее тебе заменю.

– А что, это мысль, – засмеялся Долгушин, – приезжай ко мне часов в семь.

– Буду. – Юля повесила трубку.

Но все же Долгушин заехал домой к Наташе. У него был ключ, и он спокойно вошел в квартиру. Этот дурак, Наташин муж, узнав, что она ушла от него, выписался из Москвы и переехал постоянно жить на Север. В квартире стояла зыбкая тишина, пахло табаком и духами. В спальне створки шкафа были распахнуты, на постели вывалены платья и кофты. Все точно, Наталья собиралась стремительно. Ничего, жаль, конечно, что он теперь долго не увидит ее. Но она все равно приедет к нему. Юрий Петрович сел в машину и поехал домой. Скоро должна была приехать Юля.