Истинная (не) для президента
Шрифт:
В этот момент он будто бы зажег внутри меня дикое, давно дремавшее пламя. Я поняла, что что бы он не захотел от меня – это будет сделано. Мне хотелось сделать все, что хочет он.
Его язык переходил с одной груди на вторую, а я тем временем вылизывала его шею. От запаха чистой, слегка загорелой кожи кружилась голова. Появлялось ощущение, что невидимые нити связывают меня с ним, превращая в единый организм.
Посильнее обхватываю Голубоглазова ногами. Смотрю в его глаза, вижу там грусть. Будто он смирился со всем происходящим.
– Скажи честно, зачем ты все бросаешь? – не покидало чувство, что он может все изменить единым махом. Но не хочет.
– Боюсь за тебя, - ответил он, проводя рукой по моим волосам.
Почему-то я знала, что он скажет именно это. Его слова были будто чужими. Он не привык сдаваться. Он мог бы пойти на что угодно, хоть на смерть, если уж решил чего-то добиться. Но не сейчас…
– Давай не будем об этом, - сказал он. – Не сейчас.
А потом вошел в меня. Я визгнула сперва от неожиданности, а потом от внезапно хлынувшего в меня удовольствия. Я откинулась назад, впилась пальцами в простыню, увидела, как усмехается Голубоглазов. И мир закружился.
Казалось, что внутри меня бушует ураган неведомой магической энергии. Проникает повсюду, в каждую клеточку, от сердца и до кончиков волос, а затем собирается внизу живота, вызывая приятное нытье. Мои стоны становились все сильнее и сильнее. Оборотень подвинул меня чуть вверх, устроился между моими ногами, и теперь я могла еще и любоваться им.
Он хрипел, рычал, эти звуки казались мне музыкой.
Затем он перевернул меня, обхватил сзади.
– Шире, - крикнул Голубоглазов, раздвигая мои ноги.
Такая поза со стороны казалась мне неудобной, но оказаться в ней – совсем другое дело. Я ухватилась пальцами в подушку, громко стонала и чувствовала каждое его движение. Руки оборотня массировали мои бедра, а член словно бы с каждым разом входил в меня все глубже и приносил все больше и больше эйфории.
Стало невыносимо жарко. Чувствовала, как на лбу появляются капельки пота, каким горячим становится тело оборотня. Но со временем стала привыкать, и жара превратилась в распространяющееся по телу приятное тепло.
Не успела заметить, как поза снова поменялась. Это будто произошло само собой. Теперь мы стояли друг перед другом на коленях, целовались, и одновременно с этим его член продолжал доставлять мне немыслимое удовольствие..
Над головой громко тикали часы, и я боялась хоть краешком глаза взглянуть на них. Боялась, что придет время, и как в сказке, волшебство развеется, и карета превратится в тыкву.
Предпочла не думать об этом. Жить только здесь и сейчас.
Оборотень обхватил меня руками, принялся облизывать. А я почувствовала, как бушующий ураган внизу моего живота стремительно рвется на свободу. Каждая молекула была застыла в предвкушении, и с нетерпением ждала пика удовольствия.
Я закричала. Все достигло апогея и внутри меня будто что-то взорвалось, разнося по телу искорки тепла.
Оборотень тоже не сдерживался. Зарычал так, что показалось, будто он вот-вот обернется. Но что-то звериное лишь на мгновенье промелькнуло во взгляде, а затем он широко усмехнулся.
– У нас получилось, - сказал он.
– Ты не знаешь, - все еще чувствуя плывущие по телу искорки блаженства, ответила я.
– Знаю. Мы всегда знаем. Особенно с истинной парой.
– Значит, поверил в эту ерунду? – я засмеялась.
– Возможно.
– Слушай, ты ведь давно к этому шел. Выборы, президентское кресло, все остальное.
Голубоглазов лег рядом, кивнул.
– Не сдавайся так просто.
– Можешь считать это моей жертвой. Если бы я просто извинился за то, что было тогда в моем кабинете, ты бы не поверила. Нужно чем-то подкреплять свои извинения. Прости. Хочу, чтобы ты была в безопасности.
Я кивнула.
– Но так нельзя. Должен быть способ победить.
– Всегда есть способы победить, - вздохнул оборотень. – Важно еще и какую цену придется заплатить.
Виктор Голубоглазов
Я не мог собраться с мыслями.
На одной чаше весов было то, к чему я шел долгие годы, а на второй она, лежащая рядом со мной. Теперь она не одна, теперь у неё внутри будет расти мой ребенок. Тоже не верил, что почувствую это так явно, но это происходило. Будто бы часть меня отделилась и перешла в меня.
– Уходи, - сказал я.
– Уже?
– Прими душ, оденься и уходи. Машина стоит там же, тебя отвезут домой.
– Но я…
– Мне нужно подумать.
Расставаться с ней не хотелось, но я сказал правду – нужно все обдумать в трезвом состоянии, сосредоточившись, а это невозможно, когда рядом она, и её запах кружит голову сильнее самого крепкого алкоголя.
Она кивнула, встала, взяла одежду, направилась в ванную. Я же взял пульт включил телевизор. Старенький, еще где-то с девяностых. В этой квартире все было таким. Снял её на сутки, чтобы лишний раз не отсвечивать. Наверняка за домом и квартирой в центре присматривают.
Увидел несколько своих рекламных роликов. Они мне не нравились, но тут или себе, или людям. В коротком выпуске новостей про меня не вспомнили. Пусть Вольский и та еще гнида, но пока что слово держит.
Она вернулась. Уже одетая пришла, стала в проеме двери, явно надеясь, что я передумаю, и скажу ей остаться. Хотелось бы это сказать. Черт возьми, как же хотелось.
– Иди, - отвернувшись к телевизору, произнес я.
Надеюсь, с ней ничего не случится. На всякий пожарный отправил пару охранников незаметно присматривать за ней.
– И собери вещи, - сказал ей вдогонку. – Тут опасно.
Сам не знал, в самом деле опасно или нет. Но Вольский та еще сволочь и куда он способен дойти не известно никому, может даже ему самому. Для него это не только возможность оказаться у власти, проводить свои темные делишки, не боясь быть пойманным. Для него это еще и возможность доказать миру, да и самому себе, что никаких оборотней там и близко не будет. Все его лозунги, ролики, где он с волкодавом на поводке, ксенофобные плакаты – это не работа какого-то пиар-менеджера. Он и в самом деле так думает.