Истины нет
Шрифт:
Цепп делал паузу, давая детям осознать сказанное:
— След этого демона в иных Планах всегда проступает четко и ясно, за исключением того случая, когда он уже изведал План. Тогда он станет неотличим от него до тех пор, пока не изменит форму, покрываясь коростой, и тогда его можно увидеть при помощи аарка. А затем он снова, незримый, двинется дальше…»
И тут сапсаном спикировала страшная мысль: «Мне просто повезло! Мозарт уже вкусил Немолчания! О, я тупой осел! Этот rot`te ch`agg! — Кйорт в ярости скрипнул зубами. — Оберег напал на демона и от страха накормил его этим Миром вдоволь, чтобы тот насытился! Все эти несчастные животные, растения, воздух, вода — уверен, что Оберег накидал в эту утробу все, что тому было необходимо:
— Надо успеть, — прошептал Кйорт. — Надо успеть до завершения раскрытия. Успеть уничтожить этого, пока он не сменил место, иначе погибнет еще не один поселок. Почти бессильны люди против этого.
Ходящий пнул ногой преградившую путь корягу.
— Это война. Похоже, я воочию увижу, как йерро лишились всего, на примере Немолчания. И я от всей души надеюсь, что ни один из моих братьев не причастен к этому.
Острые холодные когти снова пробежались от самого низа живота, по ребрам и до темечка, причиняя почти физическую боль.
— Ну, хоть с отсутствием следа теперь ясность. Да, это не радует, но зато одним вопросом меньше. И остается главный. Кто и как смог снять вешки?
На ходу подхватил свернувшуюся в клубок мертвую белку и натянуто улыбнулся:
— Десерт для арре. Заслужил малыш.
[1] Охраняй (йеррук).
[2] Да, хорошо (йеррук).
[3] Проснись, проснись, проснись (йеррук).
[4] Демон (йеррук).
30.
30.
Грюон еле заметно кивнул и легким движением пальцев отпустил передавшего слова Волдорта слугу. Тот мгновенно ретировался, повинуясь простому правилу быть дальше от господ, когда те хмуры, ибо подметил лишь сведенные брови и напряженные скулы кардинала. Пресвитер, отчаянно пытаясь предугадать причину, по которой священник звал его столь категорично, не спеша шел по коридорам замка. Слабость, что настигла его сразу после встречи с проводниками, отступила, оттесняемая напряженным ожиданием и раздумьями. Знать точно, чего ради его зовет Волдорт, он не мог — мог лишь строить догадки. Но догадки изматывали и в данном случае заводили в тупик, а потому кардинал решил не мучить себя и посмотреть, что будет. Приняв такое решение, он спокойно, и даже слишком, учитывая ситуацию, подошел к двери с квартетом вышколенных гвардейцев. Те приветствовали его дружным «ку-ум» с тройным ударом пик о пол и вытянулись. Грюон легко коснулся пальцами тяжелой двери, и та бесшумно отворилась. Если стражи и удивились, что дверь так легко поддалась, то вида не подали.
Кардинал скользнул в проем мягко, словно крадущийся кот, а дверь так же легко и беззвучно закрылась у него за спиной. Волдорт в задумчивости стоял у окна, и яркое солнце четко освещало его профиль. Бороздами проступали глубокие морщины, а щетина, что уже изрядно выросла, бодро топорщилась во все стороны, придавая ему несколько комичный вид. «Сдает старик, — мелькнула мысль, — он за последние дни словно на пару лет постарел. Не отдал бы Небу душу раньше, чем окажется бесполезен».
— Ты звал меня, брат? — как можно более спокойно спросил кардинал, пересекая комнату наискосок прямо к кровати больного.
Волдорт от неожиданности вздрогнул, отстраняясь от окна, и хрипло выдавил:
— Ваше Высокопреосвященство, простите великодушно, не слышал, как вы вошли.
— Должно быть, задумался, — снисходительно ответил Грюон и склонился над раненым.
Коснулся его лба пальцами и воскликнул:
— Да ты чудотворец, брат мой! Клянусь, он выживет. Даже лихорадки нет. Сон глубокий, спокойный. Очень скоро он станет на ноги. Я твой должник.
Волдорт сокрушенно улыбнулся:
— Не без вашей помощи, — чуть дрогнув, скрипнул Волдорт. — Солнечные Бинты и, думается мне, Ласковая Забота, так изящно вплетенная в черные заклинания, впечатлили меня не меньше.
— Да. Но много ли стоило бы мое умение, если бы не твои руки хирурга? — нимало не смутившись, ответил кардинал и обернулся. — Скажи, там, в Равнинах, все лекари столь хороши?
Волдорт в очередной раз вздрогнул.
— Да будет тебе, брат мой. Ты эккури, который как-то попал в Немолчание и прожил тут долгую жизнь. Ну, не хочешь отвечать — не надо, может, как-нибудь потом, когда перестанешь бояться, расскажешь мне, каково это — иметь крылья и парить между скал. Вас ведь там называют скальниками?
Священник молчал, напряженно рассматривая пол перед собой. Кардинал не стал дожидаться ответа, снова повернулся к брату Хэйлу и сделал вид, что осматривает его раны под бинтами.
— Но все равно, кем бы ты ни был, ты сотворил доброе дело. Уверен, что в своей первой жизни ты тоже был полон данной добродетели.
— Как целебная трава или микстура? Как топор палача или меч рыцаря? — Волдорт подошел ближе, внимательно изучая мимику пресвитера, но тот был подобен ледяной скульптуре: ни один мускул на лице не дернулся. — Ведь они тоже полны добродетели. Пусть каждый по-своему, но оттого они не становятся хуже. Топор обязан быть острым, меч — еще и крепким вдобавок, микстура должна лечить. И тем микстура лучше, или, как будет угодно, добродетельнее, чем она лучше лечит. Даже яд имеет свою добродетель. И вне зависимости от того, в чьих руках находится меч ли, или лечебная трава — изувера или священнослужителя, — они не теряют своих способностей. И будут тем добродетельнее, чем эти способности лучше. Сильнее.
— Я тоже читал эти книги, — Грюон смотрел снисходительно, словно преподаватель университета философии на охочего до знаний студиозуса. — Зло носит много масок, и самые опасные среди них — это добродетели. Так ты хочешь сказать? Но замечу, что касается вещей, хоть каждая из них и добра по-своему, но все же человека от них отличает разум. Топор палача не рассуждает, а ты рассуждаешь, но у тебя кроме возможности рассуждать, делать выводы, принимать решения имеются и другие черты, которые позволяют мне назвать тебя, брат мой, добрым человеком. А человечности никогда не бывает слишком много, ее не хватает многим и часто, а потому бывает мало. Так что, ежели ты и сравнил себя с бездушной вещью, такой как топор, то твоя способность, милый друг, — человечность. Или ты тоже под маской?
— Хотелось бы увидеть, насколько человечным может быть кардинал Великой Церкви, — проговорил Волдорт с легкой заминкой. — Да и может ли вообще? Пусть даже это будет маска.
— Смело. Однако добрые дела не нужно рассматривать, их нужно творить. И ты в этом гораздо лучше меня, чего уж тут рядиться, — кардинал сделал несколько шагов по комнате, словно разминая ноги. — Ты считаешь меня жестоким и неприятным? Не так ли?
Пресвитер в упор посмотрел на священника и, не дав ответить, продолжил:
— Что же. Пусть будет так. Но тогда я тебя уверяю, брат: это моя способность. И это моя добродетель — быть расчетливым и жестким. И это ничуть не хуже, чем другие добродетели разумного существа — человека: храбрость, верность, умеренность, справедливость, любовь, в конце концов. Да, не всегда у меня получается лучше всех.
Грюон вспомнил, как Волдорт перехитрил его в соборе Ортука.
— Но я все же стараюсь. И припомни, сколько ужасов творилось и творится во имя добра? Сколько преступных деяний было совершено во имя этой твоей добродетели? И скольких бед можно было бы избежать, ежели бы добрые поступки не грешили против благоразумия?