Источник судеб
Шрифт:
— О, это очень поучительная история, — тонко улыбнулся жрец. — Сей разбойник, чьи люди опустошили не одно поселение вдоль морских и речных берегов, был просветлен по воле Митры и, хотя все еще почитает своего гнуснейшего Имира, решил заняться торговлей. К тому принудила его болезнь, и он дал обет, что, если выздоровеет, бросит свои гнусные привычки и привезет в наши земли меха снежных куниц, дабы скрепить дружбу Ванахейма и Аквилонии. Он со своими людьми перешел Киммерийские горы, построил в верховьях Ледяной три лодки и приплыл через озера
— Так чего же он хочет? Торговать? Это не заказано никому… Или повидать короля?
— Видишь ли, дело обстоит несколько сложнее, как нет ничего простого в этом мире, согретого дыханием Митры, сотворяющего хитросплетение дел по воле Своей. Среди команды Эйрима оказался аквилонец, который по пути сюда умер.
— И что же?
— Ванир просил совершить обряд погребения по нашему обычаю, ибо аквилонец был его другом. Или братом, как они говорят.
— Это значит, что его тело должно сгореть в Неугасимом Огне?
— Именно.
Магистр задумался. Ваниры слыли во всех землях за отъявленных разбойников, промышлявших в летнее время грабежом селений, имевших несчастье строиться у побережий. Были они искусными мореходами, и на своих длинных быстроходных дракарах доходили до Зингары, Аргоса и даже Стигии. Плавали они и по рекам, наводя ужас на местных жителей.
Но Конан действительно рассказывал ему об Эрике Высоком Шлеме. Можно ли отказать побратиму киммерийца? Решить эту задачу было посложнее, чем вычертить план дворца или рассчитать наклон трубопровода.
— Решать надо сейчас, когда король отправился на охоту в сопровождении юного Альфреда, о чем знаем только мы с тобой, — снова зажурчал голос жреца. — Неизвестно, сколько он пробудет в лесах, а покойник и так слишком долго ожидал погребения. Ты знаешь, что, волей Конана, я полномочен принимать решения в его отсутствии, но я решил держать совет с тобой, дабы избежать нежелательного вмешательства в цепь причин и следствий. Ванирский вождь просил дозволения, чтобы вся его дружина присутствовала при обряде. Я склоняюсь удовлетворить его просьбу, ибо присутствие в Храме Митры может обратить на истинный путь не одну заблудшую душу…
— Сколько их? — спросил магистр.
— Около сотни.
— Думаю, если они, по нашим законам, оставят оружие в привратных хранилищах, опасаться нечего. Король действительно поминал этого Эйрима, правда, судьба сводила их давно, очень давно. Что ж, дозволь им прийти завтра поутру.
— Погребение должно совершиться на закате, магистр, ты запамятовал. Мы совершим обряд сегодня, если ты не против.
— Но ночевать они будут в ладьях?
Обиус посмотрел на свои ухоженные ногти и раздумчиво произнес:
— Пристало ли нам выказывать недоверие к гостям, будь они даже ваниры? Не разнесут ли они весть, что король Аквилонии опасается какой-то горстки северян? Безоружных, пришедших с миром, желающих лишь приобщиться к Свету Вечного? Тем паче, что вождь их когда-то был соратником нашего владыки в его славных подвигах? Пусть проведут
Афемид поднялся.
— Думаю, ты прав, Пресветлый. Быть посему. Нам не все равно, что станут говорить о Турне в других землях. А сейчас позволь мне откланяться, у меня много дел.
Обиус милостиво махнул рукой, и Афемид направился к выходу. Верховный жрец следил за ним взглядом из-под полуприкрытых век, и когда магистр покинул Покой Просветления, налил себе полную чашу вина.
На этот раз он не стал разбавлять его водой.
Когда Конан выехал на тракт, ведущий к Турну, солнце клонилось к горизонту, и тени растущих вдоль дороги деревьев перечеркивали ее подобно глубоким трещинам. Усталая Ветрянка, почуяв близость дома, перешла с шага на рысь.
Обычно многолюдная дорога была пуста: ни телег, везущих в город крестьянские товары, ни купеческих караванов, ни прохожих. В одном месте Конан приметил раскинутые вдали от тракта шатры и распряженные кибитки: кто-то собирался заночевать задолго до закрытия городских ворот. Недоброе предчувствие кольнуло сердце, но Конан не стал понукать лошадь — кобылке Альфреда и так сегодня досталось: она безропотно пронесла через лес и тело своего хозяина, завернутое в грязный разбойничий плащ, и нового всадника, которому более пристал бы кряжистый тяжеловоз, чем изящная буланка оруженосца.
После схватки на безымянном косогоре король развел костер, накалил над огнем извлеченный из горла одного из бандитов свой метательный нож, и прижег ранку, оставленную безумным карликом. Он не чувствовал никакого воздействия яда, но хорошо запомнил слова одержимого, что эта отрава призвана покончить человеческую жизнь далеко не сразу.
Унылый мул некоторое время трусил за Ветрянкой, пока не отстал в густом подлеске. Король то вполголоса бормотал проклятия, то успокаивал себя тем, что Пресветлый Обиус составил целый трактат о различных ядах, а прагматичный Афемид отлично разбирался в свойствах самых диковинных растений. И все же предчувствие беды давило сердце ледяными тисками.
Поэтому он почти не удивился, когда, поднявшись по тракту на высокий холм, с которого открывался широкий вид на излучину Ледяной и город, взбегавший от мощных стен к Храмовому Холму, увидел сполохи пламени среди домов. Поначалу он решил было, что это светят факелы в Верхнем Городе, устроенные хитроумным Афемидом для ночного освещения, но потом заметил, что огонь пылает в нижних кварталах, и к небу, не успевшему покрыться россыпью звезд, поднимаются клубы черного дыма. Глаза киммерийца были остры, как у сокола, выслеживающего добычу, и он отчетливо различил мечущиеся по улицам Турна фигурки и блеск оружейной стали. В городе явно шел бой.