Источник
Шрифт:
– Рога Хаттина, – сказал граф. – Я бы хотел, чтобы в нашем доме никогда не упоминалось это название.
Его спутники перекрестились, потому что каждый из двенадцати человек, выехавших из Ма-Кера, потерял кого-то из предков в той великой битве, а некоторые, как Фолькмар, – четырех: своих прапрадедушек и их братьев, людей, которые, останься они в живых, сохранили бы королевство в целостности.
– Это было в июле 1187 года, более ста лет назад, – объяснил Фолькмар. – Саладин стоял в Табари под защитой надежных стен. У него было вдоволь воды. В Ма-Кере обосновался король в сопровождении величайших рыцарей тех дней, и в нашем зале начались споры. Что бы ты сделал на их месте, Фолькмар? В своем замке ты в безопасности. В твоем распоряжении более тысячи надежных
– Я бы собрал за стенами замка побольше продовольствия и стал бы ждать, – ответил мальчик.
– Боже всемогущий! – вскричал граф, ударив себя в грудь, обтянутую кольчугой. – Даже ребенок понимает! А что предложили эти идиоты, что крутились вокруг короля? Чтобы мы оставили эти надежные стены. Оставили запасы своей воды и пищи. И в середине лета, облачившись в доспехи, отправились сюда драться с Саладином – на его условиях.
– Это мы и сделали, – пробормотал один из рыцарей, с ужасом глядя на поле былого сражения.
– Фолькмары возражали против этой глупости, – продолжал вспоминать граф. – Их горячие слова эхом отдавались от стен огромного зала, но после того, как они убедительно объяснили, насколько мы облегчим задачу Саладину, если оставим замок и сойдемся в схватке с ним вот здесь, Рейнольд Шатильонский… – Граф Фолькмар отвел глаза и пробормотал: – Да проклянет Господь его гнусную душу. Да поместит его навечно в аду. – Он взял сына за руку и тихо продолжил: – На следующее утро, когда Фолькмар IV и его сын отправились на битву, они сказали женам, что не вернутся с нее. – Наследники тех времен в мрачном молчании смотрели на панораму Рогов.
– И они прямо здесь сражались? – спросил мальчик. Ему нравился пологий спуск этого поля под защитой нависающих над ним Рогов и прекрасный вид озера внизу.
– Наверно, ты имеешь право говорить о сражении. 3 июля, в самый жаркий день года, из Ма-Кера вышли двадцать тысяч крестоносцев в тяжелых доспехах – куда тяжелее, чем те, что на нас сегодня, – не позаботившись о воде, проделали марш до этого места, где их ждало более ста тысяч воинов Саладина. У нас была тысяча всадников. У него – двадцать тысяч. А последнюю ночь перед битвой наши люди буквально умирали от жажды… где-то тут был источник, только они не смогли найти его… в озере отражалась луна, но они могли только смотреть на воду. Ее вид сводил их с ума, и Саладин это понимал. Поэтому он и поджег поля, чтобы искры и дым летели в сторону наших людей, а к рассвету начал стягивать кольцо. И состоялась самая страшная битва, в которой люди когда-либо сражались на этой земле. Страшная… и жестокая.
– Почему наша сторона приняла такое решение? – спросил мальчик.
– Потому что пришла очередь глупцов возглавлять нас, – ответил Фолькмар. – Мы потеряли Табари и Галилею, Иерусалим и Ма-Кер. И даже Сен-Жан-д'Акр. – Отвернувшись от спутников, он уставился на окружающие горы. – Мы так много потеряли, – пробормотал он про себя. – Потом мы отвоевали Ма-Кер и Акру, но Иерусалим был потерян навечно. А теперь сумерки сгущаются. – И он тихонько процитировал строку из католической литургии «Tenebrae factae sunt» – «Опус каются тени».
За спиной он слышал, как рыцари объясняют его сыну.
– Граф Фолькмар разорвал железное кольцо врагов и пал в бою, когда вел своих людей к озеру. Они дошли вот до этого места. – И рыцарь показал молодому Фолькмару место, где погиб его предок.
– Его сын был с ним? – вопросил мальчик.
– Конечно, – ответили рыцари. – Фолькмары всегда искали встречи с врагами. – Компания снова оседлала коней и возобновила движение к Табари, где мамелюкские стражники с удивлением воззрились на них, словно с холмов, где погибли их родственники, спускались привидения. Прозвучал сигнал тревоги, и правитель, мамелюк с пышными
Они прибыли в гостеприимный маленький город, окруженный стенами с трех сторон, а с четвертой тянулось озеро. Поскольку Галилея лежала значительно ниже уровня моря, воздух тут был тяжелым и жарким, но с озера приятно поддувал прохладный ветерок, и угощение было превосходным. Арабы, обитавшие в городе, – здесь было не больше шести мамелюков и сотни турок – были гостеприимны, и все жаждали выслушать новости из Акры и Назарета.
Воины сняли доспехи и с удовольствием расположились в удобных креслах у озера, попивая перебродившие напитки, которые поставлялись в местный гарнизон. А затем мамелюк-правитель, пригладив усы, предложил спуститься по дороге к горячим баням, которые прославили город еще во времена римлян, и в первый раз юный Фолькмар увидел, как из земли бьют источники с обжигающей водой. Запыленные путники с наслаждением расслабились в парной, чувствуя, как жар раскрепощает мышцы, уставшие от сидения в седле. Затем, когда они оделись и верхами проехались через город, граф Фолькмар чувствовал, как его грызло сожаление, когда он думал: «Когда-то все это принадлежало нам. Когда-то тут жил король и собирал дань с земель на десять миль в окружности. Приезжать зимой в Табари и принимать горячие ванны – это лучшее, что может предложить Галилея».
Он поблагодарил мамелюка-чиновника за его любезность, и бывший раб поклонился, но тут Фолькмар крикнул сыну:
– Смотри! Смотри! Это еврей! – И в первый раз в жизни мальчик увидел еврея.
– Кое-кто из них вернулся из земель франков, – объяснил мамелюк, рассматривая незнакомца так, словно тот был каким-то новым видом лошади, полезной, но непривычной.
Юный Фолькмар застыл на месте, пораженно глядя на этого странного человека, неторопливо переходящего улицу. Он был бородат, с шапкой на голове и слегка шаркал; у него был такой вид, словно он ищет кого-то или что-то. Мамелюк обратился к нему по-арабски, и человек подошел к рыцарям. Он говорил на ломаном арабском, но все же смог объяснить, что прибыл из Франции.
– Почему? – спросил усатый правитель.
– Потому что для евреев это святой город.
– Почему? – на этот раз заинтересовался Фолькмар.
– Потому что в этом городе была записана Библия и к тому же еще И Иерусалимский Талмуд.
– Что это такое – Талмуд? – спросили рыцари.
– Еврейская книга законов, – объяснил человек, и ему было позволено идти дальше.
По какой-то странной причине Фолькмар был доволен, что его сын наконец воочию увидел еврея, потому что никто из них не останавливался в Ма-Кере вот уже две сотни лет. И все же, когда мальчик станет старше и прочтет хроники, он обязательно наткнется на те загадочные строчки, которые всегда вызывали у Фолькмаров раздражение. Около двухсот лет назад какой-то неизвестный священник высказал свои подозрения вот в этом тексте:
«А потом люди поняли: на своем смертном одре графиня Фолькмар сказала, что и религия Христа, и религия Магомета – глупости, и по замкам стали разгуливать слухи, что она так выразилась потому, поскольку сама была еврейкой. Она хранила это в тайне, но вспоминали, что ее часто спрашивали: «Почему ты не откажешься от своего имени Талеб и не возьмешь христианское имя?» – а она резко отвечала: «Потому что я родилась с именем Талеб и глупо менять его». А потом другие вспоминали, что ее отец Лука – он-то все же взял христианское имя – был похож на настоящего еврея. Он был сведущ в медицине. Он не ел свиного жира. Он умел читать и писать. Ему были доступны мистические знания. И он был необычайно искусен в добывании денег, чем занимался для графа Фолькмара, пока тот был жив, а потом для сира Гюнтера. Но подозрения росли, и именно по этой причине некоторые благородные дома из Антиохии и Иерусалима отказывались вступать в брачные отношения с Фолькмарами, но другие, видя, как богатеют их владения, торопились, пока их не опередили остальные, заключить с ними союз».