Источник
Шрифт:
– О них позаботятся трава и молодая поросль, – сказал Мешаб, – но тайну может выдать кое-что другое. Видишь?
Удод присмотрелся к городу и увидел все еще торчащие флаги.
– Сегодня же вечером мы их снимем.
– Я не флаги имею в виду. А вон ту кладку стен. Она яснее ясного говорит – тут было что-то пристроено.
– Ну конечно! – согласился Удод. Он видел, как четко выделялся на стене участок темных камней. Ограда источника оберегала их от прямых солнечных лучей, и они броским пятном смотрелись рядом с теми, что выцвели под солнцем. Он прикинул, что можно сделать, дабы скрыть это предательское место, но решение нашел моавитянин.
– Мы можем поставить
– Что и сделаем, – согласился Удод. Он попросил Мешаба еще немного задержаться, чтобы справиться с этой задачей.
– Нет, я должен отправляться домой, – ответил бывший раб. Но когда Керит услышала, что Мешаб решил оставить их, она расплакалась и на глазах Гершома поцеловала его.
– Побудь с нами еще немного, – взмолилась она и объяснила Удоду и Гершому: – В самый трудный период жизни этот человек был для меня больше чем брат.
И Мешаб переменил свои твердые намерения и согласился возвести башню у сторожевых ворот.
Как-то утром, когда уже вовсю шла работа над башней, Удод явился от правителя с известием, которого его жена ждала все три года: царь Давид наконец прибывает с севера, из Шунема, чтобы осмотреть его систему водоснабжения и дать ей имя туннель Давида. Когда Керит услышала эту новость, она уединилась в своей комнате и стала молиться:
– Яхве, лишь ты привел его к этим стенам. И лишь ты можешь взять нас в свой город Иерусалим.
И в конце месяца Зива перед воротами города появилась группа всадников. Они сообщили правителю, что по Дамасской дороге приближается царь Давид. Пронзительно запели трубы, в храме взревели шофары из бараньих рогов. Все горожане Макора высыпали на стены или устроились на крышах домов, глядя в сторону востока, как им доводилось делать, когда оттуда подступала угроза осады. Но спустя какое-то время на дороге показались всадники на мулах, вслед за ними конные и, наконец, паланкин, который рабы несли с таким бережением, что все поняли – там должен быть царь.
Процессия подошла к большим воротам, и всадники на мулах вскинули трубы, подавая сигнал. Ему ответили со стен, и царский паланкин был внесен внутрь и бережно установлен перед домом правителя. Под звуки труб завеси паланкина раздвинулись, но оттуда показался не царь Давид, а одна из самых красивых юных женщин в Израиле.
– Это Ависага, – зашептались женщины Макора, восхищенно глядя, как она сделала шаг навстречу правителю, приветствуя его.
Ависага была самой большой драгоценностью последних лет правления царя Давида – крестьянская девушка, найденная в далекой деревне у Шунема. По всей стране прошел поиск такого юного создания, которое будет жить со старым царем в его последние годы, «девушки, что будет спать с ним, согревая его в холодные ночи». Так в ходе поисков объясняли царские слуги, и, хотя казалось, что такой девушки не найти, им все же удалось обнаружить для этой цели безукоризненное создание, почти безупречную девушку, которая служила царю с любовью и состраданием, скрасив его последние годы. Вскоре после кончины Давида его сыновья затеяли свару из-за этой наложницы, которая волновала их куда больше, чем судьба царства, и Адония стал жертвой гнева своего сводного брата Соломона. Он был предан смерти из-за нее, самой желанной женщины в Израиле.
А теперь она приблизилась к паланкину и дала руку хрупкому семидесятилетнему старику с седой бородой и трясущимися пальцами, и, когда она бережно, словно тот был ребенком, помогала ему, Керит шепнула: «Неужели это и есть Давид?» Но когда старик услышал восторженные приветственные крики толпы «Давид! Давид!»,
Керит, пристрастно разглядывая его, заметила, что борода его тщательно расчесана и облачение в безукоризненном порядке, ибо царь с тщеславием относился к своему внешнему виду. Он носил высокие сандалии, золотые ремешки которых обхватывали лодыжки, одежда была украшена золотом и драгоценными камнями, а белоснежную голову прикрывала парчовая шапочка. Он шел сквозь толпу с таким благородным изяществом, что никто не мог и представить, какие эмоциональные войны ему пришлось вынести из-за дочери Саула и жены Урии. Его страстная дружба с Ионафаном, сыном Саула, осталась лишь болезненным воспоминанием, и теперь царь Давид производил впечатление человека, который наконец справился с бурными страстями своей молодости.
Но тут он внезапно ослаб и ухватился рукой за Ависагу. Последний звук трубы эхом отразился от стен. Смолкли и барабаны. Царь безмолвно позволил Ависаге увести его – теперь он ничего не видел, ничего не слышал и был полон равнодушия к созданному им миру.
– Он передаст царство Соломону, – шепнул какой-то финикиец. – Он больше не хочет властвовать над этим миром.
Керит, увидев, насколько дряхл царь, испытала острую боль. Опустившись перед ним на колени, она схватила его за руку и воскликнула:
– В Иерусалиме, когда ты спас ковчег, ты танцевал перед нами на улицах!
Он посмотрел на нее, и на мгновение в глазах его вспыхнул прежний огонь, но, улыбнувшись, он сказал:
– Это было давным-давно.
Керит, видя, как он устал и бледен, решила было, что великого человека покинула жизненная сила, но позже, в доме правителя, она поняла свою ошибку, когда царь Давид освободился от верхнего одеяния и раскованно расположился в большом кресле, посадив рядом Ависагу. И тут только Керит увидела, что тело у него все такое же сильное и на нем нет лишнего жирка, и у нее вздрогнуло сердце, когда она услышала его слова:
– Городские стены просто великолепны. Приведите мне строителя.
– Вот он! – тут же дал знать о себе правитель, выталкивая Удода вперед. Но тот, остановившись, взял Керит за руку, и они вместе склонились в поклоне перед царем.
– Это ты строил и туннель к воде? – спросил Давид.
– Этим строителем был я, – снова склонился перед царем Удод.
– Я хочу увидеть его, – объявил царь.
– Когда вы отдохнете, – предложил правитель, но царь сказал, что отправится к туннелю тотчас же, и Керит, охваченная растущим возбуждением, присоединилась к процессии, а правитель удивил окружающих, произнесся заранее заготовленную речь с пламенной концовкой: «И мы, жители Макора, которые не разгибая спин прокладывали этот туннель, посвящаем его великому царю и даем ему имя туннель Давида». Толпа возликовала, но Керит увидела, что царь не обратил на это внимания. Удод заметил, что рядом нет человека, который должен был разделить торжество: Мешаб не хотел отдавать дань уважения царю Давиду.