Источник
Шрифт:
– И весьма высокая норма, – польстил Кюллинан хозяину.
– Мы работали не покладая рук, едва только покинули Венгрию.
Далее они поехали в соседнюю деревню, где Табари попросил разрешения зайти в дом, предоставленный группе недавних иммигрантов с востока, которые еще не говорили на иврите.
– Посмотри на обстановку здесь, – сказал он. – Электричества нет. Нет практически ни одной вещи, появившейся на свет после 1920 года. Очень мало примет культуры. Здесь и готовят по-другому, и носят другую одежду. – Он наделил обитателей
Увидев человека, стоящего посредине пыльной дороги, он окликнул прохожего и попросил разрешения посетить его дом. Житель деревни кивнул, и, осторожно пробираясь меж бегающих цыплят, Табари стала объяснять:
– Совершенно другая архитектура. Никакого электричества, никаких плит. Такие глиняные горшки в ходу уже две тысячи лет. Никаких книг. На стене в рамке – лишь одно изречение арабскими буквами. Одеваются так, как и сотни лет назад. Но ваше особое внимание я хотел бы обратить вот на эту мельничку для зерна. Она вся из дерева, но скажите-ка мне – что это за торчащие штучки, которые и мелют зерно?
Кюллинан опустился на четвереньки и внимательно изучил древнюю систему с торчащими из нее частыми зубчиками.
– Неужели это то, что я думаю? – спросил он.
– Они не металлические, – сказал Табари.
– Это кремень, – согласился Кюллинан. – Откуда они в наше время берут кремень?
– Там же, где люди из Макора раздобывали его десять тысяч лет назад, – ответил Табари. Он поговорил по-арабски с владельцем мельнички. – Так и есть. Кремневые желваки они достают со дна вади.
Трое ученых вернулись к джипу, и Табари сказал:
– Прежде чем вы определитесь, каким временем датировать это арабское жилище, когда мы раскопаем его, давайте глянем на четвертую точку.
Он поехал вверх по сухой промоине вади. Дальше они пошли пешком, пока не оказались у входа в пещеру. Табари окликнул кого-то. Из темной глубины раздался сердитый голос, и, войдя под своды пещеры, они нашли в ней старика, который жил тут лишь со своими козами. Элиав шепнул:
– Таким вот образом в ней жили люди еще, самое малое, тридцать тысяч лет назад. Единственное, что наводит на мысль о двадцатом столетии, – это пластмассовые пуговицы на рубашке старика.
– Ты ошибаешься, – сказал Кюллинан, уже успевший подойти к загону для коз. – Тут есть и бутылка из-под датского пива.
– Предположим, вы вскрыли этот слой, – продолжил Табари. – И будете утверждать, что это неуместное включение. – Он дал старику три фунта. – Купи себе еще пива.
Когда они добрались до джипа, Элиав сказал:
– Вот это мы и имели в виду, когда зашла речь о твоем отчете, Джон. На расстоянии нескольких миль в современном Израиле мы нашли дома 1964 года, 1920-го и 1300-го. И еще пещеру, появившуюся бог знает когда. Тем не менее,
– Я не уверен, что ваши доводы справедливы, – осторожно сказал Кюллинан. – Сегодня в нашем распоряжении много уровней, которые сохраняют в себе следы прошлого. Кроме того, царь Давид мог видеть Дома максимум лишь из четырех или пяти уровней.
– Согласен. Но однородности, о которой ты пишешь, не существовало.
– Отмечено верно, – признал Кюллинан. Стоя на дороге, он попытался вспомнить все подробности их путешествия. – Новый дом в Акко…
Табари прервал его:
– В наш первый же день ты сориентировался в сторону запада, к Акко. Ты всегда так начинаешь?
Ирландец на мгновение задумался.
– В Израиле да, – сказал он.
– Почему? – спросил Табари.
– Не знаю, – признался Кюллинан. И, помолчав в задумчивости, предложил объяснение: – Еще ребенком я много слышал об Иисусе.
– Он показал на Галилею, лежащую у него за спиной. – Но Святая земля никогда не была для меня реальностью, пока я не прочитал о Крестовых походах. Целыми неделями мне казалось, что я на борту корабля, который доставил Ричарда Львиное Сердце в Акру.
– Интересно, – сказал Табари. – Ты представлял, как сходишь на берег, чтобы спасать Святую землю. Так что ты всегда должен был двигаться с запада на восток.
– Для меня это и есть путь Израиля.
– Очень любопытно, – со сдержанным волнением сказал Элиав.
– Я всегда видел его идущим с севера на юг. Как Авраам, пришедший в своих скитаниях с севера и в первый раз увидевший эту удивительную землю. Или как еврей времен царя Соломона, который, обосновавшись здесь, тянется к югу, к Иерусалиму. – Помолчав, он добавил:
– Впервые я увидел Израиль с севера, и эти волшебные холмы манили меня на юг, как, должно быть, звали Авраама. И до сегодняшнего дня мне не приходило в голову, что может быть и другой путь.
– Во время войны 1948 года, – сказал Табари, – я встретил араба из-за Иордана, и он рассказал мне, в какое возбуждение пришел его отряд, когда они вторглись в Палестину. Они явились из пустыни и увидели эти богатства земли… эту зелень. Его отряд решил, что им надо всего лишь пройти на запад до океана – и эта земля станет принадлежать им.
– А как тебе это представляется? – спросил Кюллинан.
– Мне? – удивленно переспросил Табари. Он никогда раньше не раздумывал над таким вопросом, но, подбирая слова, постарался ответить. – Мне представляется, что так было всегда, и я тут существую. Нет ни запада, ни востока, ни юга. Просто, насколько помнится моей семье, эта земля тянется во все стороны. Скорее всего, я мог бы жить в любом из четырех мест, что мы сегодня посетили, и быть счастливым.
– Даже в пещере? – осведомился Кюллинан.