Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.

Манн Майкл

В результате мы имеем разнородную литературу по вопросу власти христианства, типичным примером которой является хорошо известная вводная книга по раннему христианству Г.Чедвика (Chadwick 1968), полезная тем, что рассматривает доктринальное воздействие и развитие, однако поверхностная в исследовании причин его распространения. Это предметное поле содержит меньше социологической сложности, поэтому мое исследование придется начать издалека, дальше, чем мне бы хотелось.

Вторая сложность состоит в двойственной природе призывов раннего христианства. Его послание распространилось в целом ряде отдельных областей, начиная с крестьян — говоривших на арамейском палестинцев, к городским евреям — говорившим на греческом сообществам, греческим городским сообществам, римским городам, императорскому двору и сельской местности. Сначала оно появилось на востоке и юге, затем на западе и севере и, наконец, среди варваров. За это время его значение претерпело едва ощутимые изменения. Даже исследования доктрин

допускают заключения, что потребности верующих также должны были различаться. Тем не менее вопреки такому нелегкому путешествию послание не изменилось и никогда не теряло своих адресатов (сохранило в определенной степени первые два). Это второй универсальный уровень обращения, который еще больше убеждает, что обращение христианства было простым и естественным. Но этот «универсальный» призыв практически полностью ограничивался границами или сферой влияния Римской империи. Поэтому, чтобы работать с подобного рода партикуляризмом и универсализмом, необходимо обратиться к этой империи.

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПРИЗЫВ ХРИСТИАНСТВА В РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Существуют три части доктринального доказательства в пользу относительной универсальности призыва христианства. Первая часть доказательства относится к событиям, предшествовавшим рождению Христа: рост монотеистических, синкретических, проповедующих спасение течений на Ближнем Востоке в течение нескольких веков, начиная со времен Зороастра. Как следует из главы 8, это был не постепенный рост, когда тенденции к монотеизму и спасению, характерные для зороастризма, ослабли в связи с сопротивлением традиционных иранских религий. Но эти тенденции быстро возродились в столетие, предшествующее появлению Христа. Первые древнегреческие философы развили представления о едином перводвигателе. В более поздние, классические времена они стали более «религиозными», например концепция «чистой формы» Платона подразумевала наличие сверхъестественной трансцендентной силы. В эллинистическую эпоху спекулятивная философия часто сливалась с народными мистическими культами, одни из которых были греческими (например, культы Орфея, Диониса, Элев-синские мистерии), другие — персидскими (например, митра-изм — культ бога света). Участие в них могло обещать верующим воскрешение после смерти и спасение. Такие культы были распространены, подобно греческой философии, во всей Римской империи. Слияние культов с философией было лишь частичным, поскольку спасение было результатом участия в ритуалах, иногда в экстатическом опыте, а не результатом систематического рационального постижения мира или производных от него этических форм, моральных кодов поведения. Другим основным элементом синкретического роста был религиозный монотеизм иудаизма. Его развитие было в известной степени исконным (последствием исходного персидского влияния). Лишь позднее, во II в. до н. э., евреи столкнулись с вызовом со стороны греческой культуры. Они раскололись надвое: одна группа стала относительно эллинизированной (саддукеи), другая отстаивала самобытность евреев (фарисеи). Фарисеи были народно-демократической группой, поэтому, чтобы противостоять влиянию сотрудничавших с римлянами аристократов, они стали выдвигать достаточно жесткие этические требования к индивидуальным семейным отношениям в противоположность саддукеям, апеллировавшим к более широкой цивилизации. Но общим для обеих групп было то, что они все больше полагались на письменное слово, сакральные тексты и комментарии, что, как следствие, стимулировало грамотность и обучение.

Эти движения объединяло множество особенностей, связанных с потребностями конкретных народов, своеобразием исторических мест и времен. Это особенно касалось евреев, подчинявшихся римлянам, но все еще не смирившихся с эллинизмом, а потому испытывавших национальный стимул в той же мере, в какой религиозный и философский стимулы. Тем не менее для всего средиземноморского мира прослеживались тенденции к росту и слиянию тенденций к монотеизму, этической морали и спасению, которые все больше использовали письменное слово^[86].

Вторая часть доказательства относится к событиям после жизни Христа. После появления христианских общин, но до возникновения «католической» ортодоксии христиан часто было трудно отличить от приверженцев других философий, религий и культов. Между 80 и 150 гг.н. э. по меньшей мере дюжина сект откололась от христианства. Большинство из них известны нам как гностики; gnosis — греческий термин, использовавшийся для обозначения эмпирического и даже интуитивного знания, но не знания рационального. Они, как правило, объединяли философские и культурные течения, вероятно испытав влияние издалека, как брахманы и буддисты. Хотя ранние культы и различались, у них было больше общего друг с другом, чем с христианством. Обряды инициации и мистический опыт были очень важны. Одни практиковали магию как противоядие от мирского зла, другие — аскетизм и подавление плоти, а некоторые становились разнузданными, хотя свидетельства об этом происходили от их врагов. Соперники использовали спасение как решение проблемы земного

зла и страдания в большей степени, чем ортодоксальные христиане. Таким образом, имело место именно ощущение совпадавших потребностей, которое разделялось более широко по сравнению с любой отдельно взятой ортодоксией и которое осталось неизменным даже после установления церкви^[87].

Третьей частью доказательства является сам Христос. Я придерживаюсь существующих среди современных исследователей ортодоксальных взглядов о том, что подобный человек — пророк существовал, даже если утверждения о его божественности появились позднее^[88]. Послание, переданное его последователями (это самый близкий источник из тех, что мы имеем), было простым и ясным, по различным каналам оно распространилось среди огромного количества людей. Христос проповедовал приход Царства Божьего, как делали все пророки, но добавлял, что любой мог туда попасть, только если очистит сердце и будет верить в единого трансцендентного Бога. Никаких социальных изменений, эзотерического знания, ритуалов или экстраординарного опыта для этого не требовалось. Очищение не предполагало предшествовавшего этического поведения — сама связь, близость к Богу (при условии ее подлинности) была очищающей. Трудно себе даже представить что-то более простое, радикальное и эгалитарное. Несмотря на то что Христос, вероятно, никогда и не думал обо всем мире за пределами Палестины, косвенно его послание могло представлять собой универсальное обращение.

Согласно Евангелию, Христос упоминал большинство типов людей, из числа которых предположительно могли происходить его последователи: дети (даже младенцы), женщины, языческие солдаты, сборщики налогов и дани (которые, как мы уже говорили, рассматривались как грешники), грешники и преступники (мужчины и женщины), отверженные прокаженные. «Ибо так возлюбил Бог мир, — сказано в Евангелии, — что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (John 3:16).

Наша эпоха уже привыкла к противопоставлению веры и разума. Но эпоха Христа была иной. Греческие философы двигались к объединению веры и разума. Действительно, путем отбрасывания таинств, ритуалов и магии Христос (или его евангелисты) апеллировал к рациональным формам веры. Связь между верой и этическим поведением была также популярной и рациональной. Если вера предполагала нравственность, то сделать людей верующими означало сделать их нравственными. Если христианин постоянно грешил, то он был не способен более слышать Бога. Следовательно, вес сообщества использовался для усиления веры и нравственности. Сообщество было заинтересовано в том, чтобы присматривать за людьми, а не в том, чтобы исключать их — эксклюзия была редким явлением (Forkman 1972). И наоборот, под воздействием социального давления, большинство христиан становились на путь исправления (вопрос, к которому я еще вернусь).

В соответствии с тремя причинами, если учение Христа восприняло большинство групп населения, христианское учение находило сочувствующий отклик в империи. Ранние христиане понимали, что их послание было обращено к жителям империи и что они зависели от их расположения, а также от заведенного в Риме порядка и римских коммуникаций. Следовательно, это универсальное обращение должно было соответствовать определенным потребностям римлян. Римский мир в некоторых отношениях не смог удовлетворить своих граждан — в каких именно? С этого вопроса начинаются многие исследования.

Но в определенном смысле это неправильный вопрос. Как было показано в предшествующей главе, империя демонстрировала поразительные успехи во времена Христа. Как и другие в широком смысле современные ей империи (Персия и династия Хань в Китае), Рим вносил заметный вклад в социальное и экономическое развитие. Скорее сам успех империй приводил к проблемам, которые требовали решения. Все империи испытали воздействие религий спасения, хотя они и отвечали на него различным образом. Религии предложили решение имперских противоречий, которыми больше других отличался Рим, поскольку его имперские достижения были самыми выдающимися.

ХРИСТИАНСТВО И РЕШЕНИЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ ИМПЕРИИ

Для Рима, как и для прочих современных ему империй, были характерны пять основных противоречий.

Универсализм vs. партикуляризм. Чем более централизованной и территориальной становилась империя, тем больше это способствовало универсальным связям членства и привязанности к ним. В Риме универсализм существовал в форме активного членства — гражданин; в Персии и Китае членство было пассивным — подданный. И подданный, и гражданин были относительно независимы от партикуляристских связей с родом, классом, племенем, деревней и т. п. Тем не менее универсализм подрывал власть государства с помощью партикуляризма родовой солидарности потомственной аристократии, которая была отрицанием представлений об универсальном членстве. На самом высоком уровне эта проблема могла быть решена путем превращения аристократии в универсальный правящий класс. Но для промежуточных групп внутри империи решить ее было сложнее.