Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.
Шрифт:
Один из традиционных ответов — рабство. Этот ответ до сих пор популярен среди некоторых марксистов (Anderson 1974а: 76–82), но он не выглядит правдоподобным. Как отмечает Кайкл (Kieckle 1973: 335_34б) расцвет рабства в период 500-х гг. до н. э. —100-х гг.н. э. был более плодотворным в отношении технических изобретений и их использования, чем последующий период, когда рабство исчезло. Более правдоподобный аргумент, разработанный Файнли (Finley 1965: 29–25), встраивает рабство в более широкое объяснение. Зависимый труд был широко распространен в Древнем мире. Поэтому изобретения, которые заменяли силу человеческих мускул машинами, пользовались небольшим спросом, поскольку в мышечной силе не было недостатка ни в количестве, ни в мотивации (роль которой выполняло принуждение). Это более убедительно. Одним из сильных моментов такого аргумента было то, что он мог справиться с возражением Кайкл против влияния рабства. Как мы убедились, проблема труда была решена посредством рабства в меньшей степени, чем посредством рабочих статусов — колон (colom), сословия полусвободных оплачиваемых рабочих, которые трудились за пропитание, и т. п. В рамках рабского периода необходимость
Изобретательность, как мы обычно ее понимаем, является лишь партикулярной и ограниченной формой изобретательности. Ее интенсивность направлена на извлечение больших результатов при меньших затратах энергии и ресурсов, в частности меньших трудозатрат. Напротив, большинство римских изобретений были экстенсивными, направленными на достижение больших результатов путем более координируемых организованных затрат. Римляне преуспели в экстенсивной социальной организации. Это не просто дихотомия современной и древней истории. Технологии, привнесенные революцией железного века (описанной в главе 6) были интенсивными — физическое проникновение в почву на большую глубину с сокращением степени авторитетной социальной организации. Как мы неоднократно убеждались, римляне увеличивали свои прибыли на основе расширения вовне, умиротворения пространства и его организации. Вспомните, что висело на шесте Мария! Отдельные части экипировки легионеров не рассматривались как изобретения (хотя один генерал приписывал свои победы dolab-гит, то есть киркомотыгам). Что было примечательным, так это их объединение в сложную экстенсивную социальную организацию. Снабженцы Мария мыслили не интенсивно, а экстенсивно. Неудивительно, что результатом была первая в истории человеческой изобретательности территориальная империя.
Одержимость римлян экстенсивной организацией оставляла их относительно равнодушными к изобретениям, которые ценим мы, как пишут современные авторы. Они были не заинтересованы в замене машинами мышечной силы животных или людей (хотя экономия была очевидна и не подразумевалось никаких расходов). По стечению обстоятельств они двигались (как никогда не случалось нам) в обратном направлении — в вопросе снабжения армии от мулов к людям, если в результате это давало прирост в степени экстенсивной организации. Они были плохо оснащены для того, что мы называем технологическим развитием, поскольку все основные их достижения базировались не на сокращении затрат, а на их растягивании и организации.
Эта модель предполагает вопрос, на который я не могу ответить. Замедлялись ли римляне также и в степени экстенсивной креативности? Ответ, вероятно, утвердительный, поскольку к 100 г. н. э. они достигли границ, которые считали естественными, использовали большую часть земель, пригодных для сельского хозяйства, а их политические и фискальные организации пронизывали всю империю. Полноценный ответ подразумевает новый вопрос об оригинальном источнике материала, касающегося логистики организации.
Но в конце концов выявить замедление в развитии империи около 200 г. н. э. еще не значит ответить на вопрос об «упадке и разрушении». Отныне внутренние дела римлян уже никогда не были безоблачными. Но к концу II в.н. э. мы можем, как могли и сами римляне, различить возникновение новых внешних угроз. Из схем строения укреплений нам известно, что им не хватало уверенности в защищенности одной-единственной линии вдоль промежутка между верховьями Рейна и Дуная. Между 167 и 180 гг.н. э. Рим дважды участвовал в тяжелых сражениях, чтобы защитить Дунай от нашествия конфедерации немецких племен — маркоманов. Римляне не могли удержать приграничные провинции без массовой переброски солдат с востока, где еще недавно успешно завершилась война против парфян. Это было вдвойне зловещим предзнаменованием, которое демонстрировало, как опасна может быть одновременная война на востоке и западе, а также показывало, что маркоманы были показателем роста организационного потенциала северных «варваров».
Римская империя способствовала повышению уровня развития воинственных вождей пограничий, как было и в случае предшествовавших империй. Это происходило различными путями (Todd 1975). Во-первых, сельскохозяйственные инновации Рима не зависели от крупномасштабной социальной организации: огромное количество разнообразных растений, простейших приспособлений и удобрений распространилось по всей Евразии и Африке. После 200 г. до н. э. сельскохозяйственное производство этих областей стало составлять серьезную конкуренцию римскому сельскому хозяйству. Во-вторых, распространение получили военные технологии. Так, командиры вспомогательных отрядов и некоторые лидеры варваров использовали римские технологии. Он знали о недостатке кавалерии у римлян, поэтому могли намеренно использовать свое превосходство в мобильности. Но, в-третьих (в качестве ответа на успешные набеги), их социальные структуры стали более централизованными. Путем сравнения государственных расходов Цезаря, записанных в середине I в. до н. э., и Тацита, записанных во II в.н. э., Томпсон (Thompson 1965) представил хронологию развития прав частной собственности, а также тенденций к царству. И то и другое было основано на власти в войне, целенаправленно поддерживалось римлянами для дипломатической безопасности и торговлей с римлянами, которая подразумевала более организованные военные походы за рабами со стороны германцев, чтобы платить за римский импорт. Германская социальная организация получила заметное развитие. Возникали укрепленные города, занимавшие 10-35 гектаров с населением немногим меньше населения римских провинциальных городов. Римские сети взаимодействия распространились за пределы укрепленных границ. Даже римское общество не было унитарным.
Римская реорганизация становится особенно наглядной в течение двадцати лет, последовавших за провозглашением императора Септимия Севера в 193 г.н. э. Север начал выводить отборные
Хотелось бы иметь больше достоверных данных об этом важном периоде, а также о смеси из хорошо продуманных и совершенно тупых политических изменений. Север преследовал хитроумную двустороннюю фискальную и военную стратегию: восстанавливал армию, состоявшую из граждан-крестьян на границах, и объединял ее с более профессиональной резервной армией, обеспечиваемой на доходы от более справедливой налоговой системы. Отмена откупов даже предполагала попытку разрешить ключевую проблему изъятия. Но предположительно краткосрочные дыры в бюджете, возникавшие иногда в результате борьбы с соперничавшими претендентами на трон, иногда в результате стремительных нашествий на Рейне, Дунае и на Востоке, привели к порче монеты — самой ужасной политике, какую только можно было себе представить в подобной экономике. Государство, которое чеканило монету для проведения военных экспедиций, а снабжение оставляло на откуп частным производителям и посредникам, не могло сделать ничего хуже, чем подорвать доверие к своей монете. Если о порче становилось известно, то сокрытие запасов и инфляция были обеспечены. Использование большего количества серебра при чеканке могло не оказать подобного эффекта (я не претендую на то, чтобы этим рассудить спор современных монетаристов и кейнсианцев), но уменьшение количества серебра в монете означало девальвацию основной функции государства в глазах его граждан. Иногда утверждают, что императоры не осознавали последствий своих действий. Они действительно могли не предполагать о существовании технической связи между порчей монеты и инфляцией. Но, поскольку они были убеждены, что стоимость монеты зависит только от составлявших ее металлов, порча монеты могла быть лишь осознанной попыткой обмануть тех, для кого эти монеты предназначались. Они должны были понимать, что в конечном итоге раскрытие обмана и недовольство были неизбежны. Порча монеты могла быть рациональной стратегией только для безопасной передышки.
Но и она была недоступна. Дефекты римской оборонительной системы послужили дополнительным мотивом для германцев, которые уже были способны к крупномасштабному вторжению. Но что было хуже и более внешним по отношению к действиям Рима, это то, как разворачивались события на Ближнем Востоке. В 224–226 гг.н. э. парфянское государство было разрушено персидскими завоевателями, возглавляемыми династией Сасанидов, правление которых продлилось в течение следующих 400 лет. Более централизованные, чем было парфянское государство, способные к более продолжительным военным кампаниям и осадным действиям, саса-ниды помимо всего прочего были экспансионистами. Разумеется, римляне (и другие соседи) научились использовать их слабость — неразрешенные противоречия между государством и феодальной знатью. Но практически в течение века Рим был вынужден держать оборону своих восточных провинций и одновременно своих рейнско-дунайских границ. Оборонные расходы чрезвычайно выросли в эти пятьдесят лет после 175 г. н. э. Чтобы справиться с ними без изменений социальной структуры, потребовались огромные коллективные жертвы. Зазор между государством, высшим слоем и народом необходимо было преодолеть. Политика Севера была направлена именно на это. Но для этого было не самое подходящее время. Императоры извлекали деньги в результате порчи монет, из конфискации, но не из общего увеличения налоговых ставок, для которого еще не были сконструированы необходимые политические механизмы. Конец Севера был соответствующим — безрезультатная война с персами в 231 г.н. э., за которой последовало нашествие маркоманов. Армия Рейна, не получавшая жалованья, взбунтовалась в 235 г., убила Александра Севера и заменила его генералом Максимином Фракийцем — первым из числа «солдатских императоров».
Между 235 и 284 гг.н. э. обрушение римской фискально-военной системы оказало катастрофическое воздействие на экономику в целом. Содержание серебра в монетах упало с 40 % в 250 г. до менее чем 4 % в 270 г. Иногда встречаются упоминания о провинциях, которые отказались принимать такие имперские монеты. Цены росли, хотя трудно сказать, когда именно начался этот рост и насколько резким он был. Доказательством упадка городов может служить сокращение именных камней, приуроченных к новым постройкам, благотворительности, подаркам и освобождению от рабства. Уменьшилось количество кораблекрушений, свидетельствовавшее, как мы предполагаем, о сокращении торговли, а не об улучшении погоды. Недовольство жителей опустошенных деревень началось в середине века. На пограничных землях наблюдалась существенная убыль населения, в регионах ближе к центру она была гораздо меньше, что является косвенным признаком agri deserti (полей в запустении). Хотя в этом и нет полной уверенности. Наихудшим аспектом упадка было то, что это была самораскручивавшаяся нисходящая спираль. Поскольку солдат становилось все труднее снабжать, они бунтовали. Из последующих двадцати императоров восемнадцать умерли насильственной смертью, один погиб в персидском плену и один — от чумы. Поэтому вторгавшимся на территорию империи захватчикам было легче грабить, что, в свою очередь, служило причиной дальнейших экономических нарушений. 260-е гг. н. э. были дном, поскольку Рим одновременно подвергся атакам готов на севере и персов на юге. Римляне утверждали, что количество готов составляло 320 тыс. воинов, а количество кораблей —2 тыс. Эти цифры преувеличены, но они тем не менее демонстрируют, насколько серьезной была эта угроза. Готы продвинулись вплоть до Афин, которые они разграбили прежде, чем были побеждены, тогда как персы победили, пленили императора Валериана и разграбили Антиохию.