Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.
Шрифт:
Трудно однозначно определить, что мы называем цивилизацией. Это слишком нагруженное понятие, а доисторические и исторические свидетельства о нем очень разнообразны. Если мы сконцентрируемся лишь на одной гипотетической характеристике цивилизации, то попадем в затруднительное положение. К примеру, письменность является характеристикой народов, которые мы интуитивно считаем цивилизованными. Но письменность в ее рудиментарной форме также находят в доисторической Юго-Восточной Европе, которую по другим характеристикам цивилизаций невозможно поставить в один ряд с цивилизованными народами. У инков Перу, которых обычно считают цивилизованными, письменности не было. Урбанизация, в целом характерная для цивилизации, также не может служить однозначным индикатором. Доисторические деревенские поселения могли сравниться по размеру, но едва ли по плотности с ранними городами Месопотамии. Ни один отдельно взятый фактор не может служить идеальным индикатором того, что мы называем цивилизацией. В этом состоит первая причина, почему цивилизации обычно определяют в терминах широкого перечня характеристик. Наиболее известным
В этом вопросе я следую за Ренфрю. Он отмечает, что список Чайлда состоит из артефактов. Они помещают материальные предметы, изготовленные людьми, между человеком и природой. Большинство подходов к определению цивилизации создается вокруг артефактов. Ренфрю определяет цивилизацию как изоляцию от природы’. «Логичным представляется отобрать в качестве критериев три наиболее мощных изолятора, а именно церемониальные центры (изоляция от неизвестного), письменность (изоляция от времени) и город (огромный контейнер, определяемый пространственно как изолятор от внешнего)» (Renfrew 1972: 13) — Приведенное является упрощенной метафорой по отношению к метафоре социальной «клетки». Цивилизация была комплексным целым, включающим изолирующие и заключающие в «клетку» факторы, оказавшиеся вместе довольно случайно.
Если использовать три характеристики Ренфрю как косвенный индикатор, окажется, что лишь немногие случаи возникновения цивилизаций были действительно автономными. Как известно, в Евразии существовали лишь четыре группы, которые обладали письменностью, городами и церемониальным центром и которые, насколько можно судить, могли возникнуть независимо друг от друга: шумеры в Месопотамии, египтяне в долине Нила, индская цивилизация на территории современного Пакистана; а также народы нескольких северокитайских речных долин, начиная с долины Хуанхэ (Желтой реки). Только самая ранняя шумерская цивилизация возникла независимо, поэтому остальные примеры периодически исследуют на предмет возможной диффузии или завоевания. Однако существующий в настоящий момент консенсус среди специалистов заключается в том, что все четыре перечисленные выше цивилизации возникли независимо. К ним иногда добавляют пятую, миной-скую цивилизацию Крита, хотя это уже является предметом широких дискуссий. Если обратиться с другим континентам, то, как представляется, мы обнаружим еще два примера — до колумбовы цивилизации Мезоамерики и Перу[26], которые не контактировали друг с другом и были независимы от Евразии. Это делает возможным существование шести полностью независимых случаев. Однако трудно найти хотя бы двух ученых, которые без возражений согласились бы с указанным количеством. Например, Уэбб (Webb 1975) также добавляет соседствующий с Месопотамией Элам, который будет рассмотрен далее в этой главе, а также регион озер Восточной Африки, на котором мы не остановимся. Становление прочих цивилизаций, очевидно, происходило во взаимодействии с уже возникшими цивилизациями или с их преемниками. По этой причине цивилизация не может быть предметом статистического анализа. Учитывая уникальность обществ, мы, как представляется, не можем сделать никаких обобщений на основе небольшого количества независимых случаев.
Однако один общий фактор для всех случаев налицо: все цивилизации возникли в долинах рек и практиковали аллювиальное земледелие. На самом деле большинство из них пошли дальше, начав искусственно, при помощи артефактов, затоплять долины рек водой после наводнений. В отличие от доисторических периодов, когда развитие происходило во всевозможных экологических и экономических условиях, история и цивилизация могут рассматриваться как продукт одной особой ситуации — аллювиального и, возможно, ирригационного земледелия.
Даже после того как большинство упомянутых цивилизаций распространились дальше по континенту, их ядро в течение долгого времени оставалось в аллювиальных долинах рек. Индская цивилизация распространилась по всему западному побережью Пакистана и Индии, но ее центром вплоть до самого коллапса была одна река. Нил ограничивал Египет в течение гораздо большего периода — с 3200 по 1500 г. до н. э., когда началась политика экспансии. В течение указанного периода варьировалась лишь его протяженность по долине реки. Даже впоследствии его могущество продолжало базироваться на берегах Нила. Китай занимал обширную территорию, но его экономическим и стратегическим ядром оставались лёссовые аллювиальные почвы Северо-Китайской равнины. Шумеры, Аккад, древняя Ассирия, а также Вавилонская империя располагались по берегам Тигра и (в основном) Ефрата с 3200 по 1500 г. до н. э. Эти цивилизации появились в результате подражания друг другу в одних и тех же экологических
Теперь общий паттерн стал отчетливее. Если учесть миной-скую цивилизацию, то она будет исключением, поскольку аллювиальное и ирригационное земледелие здесь по большей части отсутствовало. Цивилизация майя в Мезоамерике также является исключением. В более поздних случаях роль аллювиального и ирригационного земледелия была значительно меньше. Мы не можем объяснить Хеттскую, Персидскую, Македонскую или Римскую империи подобным образом. Тем не менее во времена самой ранней истории в Евразии и Америке в долинах рек что-то произошло, и это имело глубокие последствия для цивилизаций. Но почему?
Мой ответ адаптирует и комбинирует уже существующие объяснения. Но я подчеркиваю два важных момента. Во-первых, большинство локальных эволюционных историй являются функционалистскими и излагаются в терминах возможностей и стимулов для социального продвижения, я же, напротив, буду говорить о неотделимости функциональности и эксплуатации. Метафора «клетки» получает продолжение: главная особенность экосистем и человеческих реакций на них — закрытие дороги к отступлению. Обитатели этих территорий в отличие от людей, живущих в других условиях по всему миру, были вынуждены принять цивилизацию, социальную стратификацию и государство. Они оказывались в ловушке определенных социальных и территориальных отношений, фокусируясь на том, как сделать эти отношения интенсивнее, а не на том, как их избежать. Это вело к появлению возможностей для развития коллективной и дистрибутивной власти, результатом чего стали цивилизация, социальная стратификация и государство. Этот аргумент схож с теорией «инвайронментальных ограничений» (средовой ограниченности) Карнейро (Carneiro 1970; 1981), которую воспроизводит Уэбб (Webb 1975) (см. далее в этой главе) без теоретического акцента на демографическом давлении и милитаризме. Поэтому ключевая роль ирригации может состоять в существенной интенсификации изоляционистских или заключающих в «клетку» сил доисторического периода. В нашем объяснении причиной являются именно силы, заключающие в «клетку», а вовсе не аллювиальное или ирригационное сельское хозяйство, которые были всего лишь обычной формой этих сил или их индикатором в данную историческую эпоху.
Во-вторых, на разных стадиях повествования в этой и следующих двух главах я преуменьшу значение аллювиального и ирригационного земледелия в первых цивилизациях. Мы должны учитывать их отношения со смежными экосистемами и народами, а также стимулирующее воздействие первых на вторые. Я не претендую на собственную оригинальность в этом аспекте (см. последние работы таких ученых, как Адамс (Adams 1981) и Роутон (Rowton 1973, 1976) по Месопотамии, или работы Фланнери и Ратье по Мезоамерике (рассматриваемые в следующей главе). Я только формализую эти акценты при помощи модели пересекающихся сетей власти, рассмотренной в главе 1: экстраординарное развитие цивилизаций в Месопотамии или где бы то ни было еще можно объяснить путем изучения пересекающихся сетей власти, рост которых стимулировали аллювиальное и ирригационное земледелие. В той степени, в которой эти сети могут быть поняты при помощи другой конвенциональной модели «центр — периферия», модель пересекающихся сетей власти ограниченна. В частности, модель сетей власти позволяет нам лучше осознать, что это были цивилизации с множеством акторов власти', они не были унитарными обществами. Номинально они состояли из власти двух уровней: ряда маленьких политических единиц, зачастую городов-государств и более широкого цивилизационного «культурного/регионального» комплекса. Это наблюдение не является моим (Renfrew 1975).
Тем не менее оба подхода могут быть использованы в дальнейшем. Пытаясь осмыслить новые находки, археологи часто обращаются к довольно избитым социологическим теориям. Зная это, социолог может попытаться использовать свои теоретические компетенции для реинтерпретации археологических данных. Я проиллюстрирую это на примере разделяемой мной критики в сборнике эссе, посвященном переходу к государственности на примере древнего Нового Света Джонса и Кауца (Jones and Kautz 1981). Среди этих эссе аргумент Коэна и МакНейша в целом схож с моим в описательном смысле. Они с недоверием относятся к эволюционистам и направлены на исследования частных региональных спусковых механизмов к государственному состоянию, основанных на процессах заключения в «клетку», учитывающих региональные различия. Но большинство теоретических эссе в сборнике не могут принять этого в дальнейшем. Они увязают в двух спорах, давно известных социологам.
Первый спор разворачивается в эссе Хааса (Haas). Он по понятным причинам возмущен функционалистскими теориями государства и чувствует необходимость в создании того, что он называет «конфликтной» моделью, выстраиваемой вокруг борьбы классов, а не процессов социальной интеграции. Ни один социолог не нуждается в еще одном раунде спора модели «конфликта» против моделей «интеграции», бесконечно ведущегося на протяжении 1950-60-х гг. Современная социология рассматривает эти две модели как диалектически связанные: функционирование создает эксплуатацию, и наоборот. Только в исключительных условиях (с одной стороны, сообщество равных, с другой — захватническая война или война на уничтожение) могут быть выявлены общества, в которых преобладает что-то одно — интеграция или конфликт. Мы не найдем таких примеров, работая с ранними государствами в этой или следующей главе.