Исток зла
Шрифт:
Когда Керим распахнул потайную дверь, владелец караван-сарая, поев в очередной раз (он ел восемь-девять раз в день), сыто отрыгивался и ковырялся в зубах. Увидев нищего торговца Керима, Гульбеддин в страхе вскочил.
— Что за детей привезли тебе сегодня, обиженный Аллахом бинамус [107] ? — сдерживая ярость, спросил Керим.
— Но Керим-хан, это просто дети… — заскулил Гульбеддин.
Нищий, вечно молящийся Аллаху и страшащийся его наказания торговец Керим на самом деле владел и этим караван-сараем, и девятнадцатью дуканами, и еще несколькими караван-сараями, и большим количеством торговых мест в рядах, где люди продавали героин, и большим количеством золота, которое лежало в обеспечение финансовой состоятельности
107
Как я уже объяснял, дословно это означает «импотент», в более широком смысле — подонок, негодяй.
— Это не просто дети! Это русские дети! Где ты их взял, отвечай?! Зачем они тебе?!
— Но Керим-хан, человек из дворца принца Акмаля, евнух по имени Псарлай, сказал, что принцу нужны два бачи, обязательно русские. Он дал мне задаток в десять тысяч афганей за каждого и обещал в пятнадцать раз больше, когда я привезу их. А девочка… у меня есть три жены, и ни одна из них не вызывает у меня никакого вожделения, да простится мне…
— О, Аллах! — вскричал нищий торговец Керим. — Лучше бы евнух Псарлай искал для принца Акмаля глупого, тупого, жирного ишака, которого можно было бы пинать ногами и стегать плетью, когда принц в гневе! Его не пришлось бы долго искать — он стоит передо мной! О, Аллах, за что ты так караешь меня?! Ведь я каждый день по пять раз встаю на намаз и не совершаю харама и расходую на пути джихада, я плачу закят [108] и помогаю бедным садакой [109] ! За что скажи, ты послал мне такого тупого и глупого слугу, о Аллах…
108
Ежегодный сбор на нужды уммы, исламской общины, нечто вроде церковной десятины.
109
Садака — добровольная милостыня, благое в исламе дело.
Гульбеддин бухнулся на колени и пополз к хану — постоянное упоминание Аллаха никого не вводило в заблуждение. Здесь точно с такими же славословиями Аллаху запросто отрежут голову, если ты прогневал хана.
— Но Керим-хан, что я должен был ответить Псарлаю, когда он пришел ко мне и предложил такие деньги?!
— Ты должен был ответить, жадная скотина, что твоя никчемная шкура стоит больше трехсот тысяч афганей, которые он тебе посулил! Если Псарлаю нужны два русских бачи, пусть пойдет и украдет их сам, да простит мне Аллах такие слова! А что касается тебя, никчемная скотина, тебе вполне хватило бы и девственницы нашего рода, которую ты мог купить здесь или в Кабуле даже за десять тысяч афганей, если хорошо поторговаться! Но нет, ты захотел русскую! Ты навлечешь смерть и на себя, и на меня, о ничтожнейший из рабов!
— Но разве русские узнают, кто это сделал?!
— А кого я сегодня привел к тебе сюда, идиот, если не русского?!
— Но этому русскому нужен наш товар, а не русские дети, мудрейший Керим-хан!
— А откуда ты это знаешь, ишачье дерьмо?! То, что он отвернулся, когда увидел их, не говорит ни о чем! Даже если ему нужен наш товар, он может проговориться в России! И тогда русские придут за тобой!
— Я всё сделаю! Я всё сделаю, мудрейший Керим-хан!
— Что ты сделаешь, ишачье отродье?
— Я сделаю! Я убью этого русского, и тогда некому будет болтать!
Керим-хан презрительно отпихнул ногой распластавшегося у его ног слугу.
— Воистину, когда Аллах хочет жестоко покарать кого-то, он лишает его разума. Ты думаешь, этот русский — последний, который приехал в город? А если Алиджон-хан узнает, что это ты убил его человека? Тогда он пошлет людей, чтобы с тебя сняли кожу заживо! Эту кожу привезут ему, а он посмотрит на нее и прикажет бросить на корм свиньям, как он это обычно делает! Вот так ты закончишь свои дни, сын свиньи и шакала, и рассказ о твоей страшной смерти правоверные будут передавать из поколения в поколение!
— Но что же тогда я должен делать, мудрейший Керим-хан?
— Избавься от детей! Убей их сегодня же и брось в реку Кабул! Никому не поручай это, сделай это сам! Чтобы никаких следов не осталось!
— Но что я скажу Псарлаю-евнуху, мудрейший Керим-хан?!
— Ты вернешь ему вдвое больше, чем он тебе дал, и скажешь, что не смог найти для него двоих русских бачи! Пусть обратится к кому-нибудь другому! Вот что ты сделаешь, тупая, жадная, ничтожная скотина!
После ухода Керим-хана Гульбеддин ощутил настоятельную потребность выпить. В Афганистане не было мест, где рос хороший виноград, а из того, что было, гнали кишмишовку, густой, желтоватого цвета напиток. У афганских мастеров купажа было мало опыта, да и не оценил бы здесь никто их труда, поэтому в кишмишовку часто добавляли самую разную отраву для крепости. Была такая кишмишовка, что глотка ее хватало для того, чтобы ослепнуть, двух — чтобы умереть. В таком случае говорили — воля Аллаха, ведь в Коране сказано про запрет правоверным вкушать напитки из плодов виноградного дерева. Кто-то напивался, когда заходило солнце, говоря, что Аллах не видит, кто-то напивался в караван-сарае, говоря, что Аллах не увидит через крышу, но часто оказывалось, что Аллах всё же видел. И карал.
Кишмишовка острой, пахучей волной прошла по горлу, обожгла пищевод. Сразу захорошело, забылось унижение, которое он только что испытал.
Конечно, детей придется зарезать, потому что, если ты обманешь Керим-хана, он об этом узнает, и тогда зарежут тебя. Потом придется по одному, в мешках таскать трупы к реке по ночному городу. Можно было бы попросить кого-то из хазарейцев с телегой, но тоже нельзя, узнают. Придется всю ночь не спать.
Особенно жалко девочку. Настоящая гурия… жаль, что ему с ней выпадет провести только одну ночь. Ведь он за нее заплатил совершенно безумные деньги. Жаль…
Потом можно и мальчиков… Гульбеддин любил кровавые зрелища, он давно сам не убивал, но всё же в молодости убивал и знал, как это делается. Что мальчик, что девочка: какая разница, многие считают, что для услады бача даже лучше, после этого Аллах не сотворит в его утробе ребенка. Не зря же принц Акмаль заказал именно двух бачей, а он, Гульбеддин-хан, попользуется бачами, предназначенными для самого принца!
И с этой жизнеутверждающей мыслью Гульбеддин налил себе еще стакан кишмишовки. Мелькнула мысль, что надо наточить нож, но он решил, что успеет сделать это ближе к вечеру.
…Русский выбрался из города довольно быстро, он хорошо помнил дорогу и не заблудился. По дороге он чуть свернул и не отказал себе в удовольствии пройти той улицей, где был дворец принца Акмаля. Сразу от базара он обнаружил слежку, неумелую, но не стал отрываться, чтобы не спугнуть. Пусть думают, что он ничего не заметил.
Напарник был уже у машины. Они обнялись, как это было принято здесь, и русский незаметно передал напарнику свой сотовый телефон. Напарник полез в кабину, через переходник подключил телефон к совершенно секретному прямому терминалу, выходящему на спутниковую систему целераспределения «Легенда». Секунда — и точные координаты целей ушли на спутник, тот в свою очередь передаст их в штаб. Задание выполнено.
Меньше суток до удара. Завтра всё здесь изменится.
Русский прошел к кузову машины, отпер его и забрался внутрь. Вернулся он с чемоданчиком, залез в просторную кабину, открыл его. Там, в гнездах из серого поролона, лежали дополнительные приспособления к автомату Калашникова. Выбрав тепловизорный прицел, русский начал молча устанавливать его на свой автомат.
Напарник сел рядом, протянул лепешку с бараньим мясом и перцем. Русский положил лепешку на приборную панель, есть не стал. Достал из гнезда лазерный целеуказатель.