Историческая библиотека
Шрифт:
(34)[17] Некий Дамофил, уроженец Энны, человек большого богатства, но надменный в манерах, который, поскольку он имел огромные наделы земли под пахотой и владел многочисленными стадами крупного рогатого скота, подражал не только в роскоши италийским землевладельцам на Сицилии, но и толпами рабов, и бесчеловечностью и суровостью отношения к ним. Он ездил по округе на дорогих конях, в четырехколесном экипаже, с рабами-телохранителями, и, кроме того, гордился наличием в своей огромной свите красивых мальчиков-слуг и невоспитанных параситов[18]. (35) Как в городе, так и на своей вилле, он старался обеспечить настоящую выставку чеканного серебра и дорогостоящих пурпурных скатертей, и сам обслуживал роскошные и по-царски обильные обеды, в которых он превзошел даже персидскую роскошь в расходах и сумасбродстве, как, впрочем, он превзошел их также в высокомерии. Его неотесанная и грубая натура, по сути, получила в свое распоряжение безответственную власть и контроль над огромным состоянием, что в первую очередь породило пресыщение, затем самонадеянную гордость, и, наконец, уничтожение его самого, и большие бедствия для страны. (36) Покупая большое число рабов, он относился к ним возмутительно, метил железным клеймом тела людей, которые у себя на родине были свободными, но захваченные на войне, познали судьбу раба. Некоторых он заковывал в кандалы и заключал в загонах для рабов, других он назначал пастухами, но забывал дать им подходящую одежду и пропитание.
(38) Однажды, когда подошла группа обнаженных слуг с просьбой выдать им одежды, Дамофил из Энны в раздражении отказался их выслушать. "Что?!" - сказал он: "Разве тот, кто путешествует по стране, ходит голым? Разве они не предложат готового источника пропитания для тех, кто нуждается в одежде?" Сказав это, он приказал их приковать к столбам, избить, и затем надменно отпустил их.
(37) Из-за его деспотизма и жестокого нрава дня не проходило, чтобы этот Дамофил не мучил кого-либо из своих рабов без уважительной причины. Его жена Маталла[19], которая получала не меньшее удовольствие от таких надменных наказаний, относилась жестоко к своим служанкам, а также любым другим рабам, которые попадали в ее лапы. И в связи с жестокими наказаниями, раздаваемыми ими обоими, рабы были полны гнева против своих хозяев, а также сознавая, что уже нет ничего хуже их нынешнего несчастья[20], организовали заговор с целью восстать и убить своих хозяев. (24b) Явившись к Эвну, который жил неподалеку, они спросили, одобряют ли боги их замысел. Он притворно выставлял на показ свои порывы вдохновения, и, когда узнал, зачем они пришли, недвусмысленно заявил, что боги благоволят восстанию, если только они исполнят свое предприятия без промедления; ибо это было предопределено судьбой, что Энна, цитадель всего острова, должна стать их землей. Услышав это, и полагая, что провидение оказывает помощь в их замысле, они были так сильно возбуждены к восстанию, что без какой-либо задержки исполнили свое решение. Тотчас они освободили тех, кто был в оковах, и собрав остальных, как жил рядом, они собрали около четырехсот человек на каком-то поле, недалеко от Энны. Затем заключив договор и обменявшись клятвами под покровом ночи над священной жертвой, они вооружились так, как позволяли обстоятельства, но все они были оснащены наилучшим оружием - яростью, которая была направлена на уничтожение их надменных господ. Их вождем был Эвн. Подбадривая криками друг друга, они ворвались в город около полуночи и дали волю мечам.
(39) Была в Сицилии дочь Дамофила, девушка, достигшая брачного возраста, отличающаяся простыми манерами и добрым сердцем. Она всегда стремилась сделать все, что могла, чтобы утешить рабов, которые были избиты родителями, и так как она также сочувствовала всякому, кто был закован в цепи, она была горячо любима всеми и каждым за ее доброту. Теперь, в это самое время[21], так как ее былое покровительство заслужило признательность тех, к кому она проявляла доброту, никто не осмелился наложить руку насилия на девушку, но все оставили ее цветущую молодую красоту нетронутой. А выбрав подходящих людей из своих рядов, в том числе Гермеаса, ее горячего поборника, они препроводили ее в дом каких-то родственников в Катане.
(40) Несмотря на то, что восставшие рабы были в ярости против всех домочадцев своих хозяев, и прибегли к безжалостному насилию и мести, были еще некоторые признаки того, что это случилось не из врожденной жестокости, а скорее из-за надменного обращения, которому они сами подвергались, что теперь они действовали вне себя, когда они обратились к отмщению своим гонителям.
Даже среди рабов человеческая природа не нуждается в наставнике в отношении справедливой оплаты, будь то благодарность или месть.
(41) Эвн, будучи провозглашен царем, приговорил их всех[22] к смертной казни, за исключением тех, кто когда-то, когда хозяин снизошел до него, допустив на свой пир, и выказали ему любезность, как в отношении его пророчества, так и одарив лакомствами со стола; этих людей он ободрил и отпустил. Здесь действительно было чему удивиться: что их судьба так драматически изменилась, и что доброта, проявленная в таких простых вещах, была вознаграждена так своевременно и со столь великой щедростью.
(42) Ахей, советник царя Антиоха[23], был вовсе не в восторге от образа действий беглых рабов, осудив их за безрассудство и смело предупредив, что их настигнет быстрое наказание. Будучи далек от мысли предавать его смерти за откровенность, Эвн не только подарил ему дом его бывших хозяев, но сделал его царским советником.
(43) Кроме того, произошел еще один бунт беглых рабов, которые собрались в значительном количестве[24]. Некто Клеон, киликиец из области на Тавре, привыкший с детства к разбойной жизни и ставший на Сицилии табунщиком, постоянно подстерегал путешественников и совершал всевозможные убийства. Услышав новость об успехах Эвна и о победах беглецов, служащих ему, он поднял восстание, и убедив некоторых из окрестных рабов присоединиться к нему в его безумном предприятие, захватил город Акрагант и все окрестности.
(44) Насущные потребности и бедность вынудили восставших рабов считать что угодно приемлемым, не давая им возможности выбирать[25].
(45) Не требовалось знамений с небес, чтобы понять, насколько легко город мог быть захвачен. Ибо было очевидно даже для самых простодушных, что из-за длительного мира стены рассыпались, и что теперь, когда многие из солдат были убиты, осада города обещала легкий успех[26].
(46) Эвн, разместив свою армию за пределами досягаемости метательных снарядов, издевался над римлянами, заявив, что именно они, а не его люди, бежали с поля боя. Для жителей города, на безопасном расстоянии, он устроил представление мимов, в котором рабы разыгрывали сцены восстания над своими хозяевами, осуждая их высокомерие и неумеренную дерзость, что привело к их уничтожению.
(47) Что касается странных ударов злой фортуны, хотя некоторые люди могут быть уверены, что Провидение не имеет никакого отношения ни к чему подобному, но конечно в интересах общества, чтобы страх перед богами глубоко укоренился в сердцах людей. Ибо тех, кто действует честно, потому что они сами по себе являются добродетельными людьми, не так много, но большая масса людей воздерживается от злодеяний только потому, что опасаются наказания по закону и возмездия, исходящего от богов.
(48) Когда эти многочисленные великие потрясения обрушились на Сицилию, чернь не только не сочувствовала, но на самом деле злорадствовала по поводу их бедственного положения, завидуя в силу неравенства своего жребия и разницы в образе жизни. Их зависть, из разъедающей язвы, теперь превратилась в радость, так как они увидели как разом блистательный жребий богачей переменился, и скатился до состояния такого, какой прежде был ниже их достоинства. Наихудшее из всего, несмотря на то, что повстанцы, благоразумно заботясь о будущем, не поджигали усадьбы, не портили инвентарь или запасы урожая, и воздерживались от причинения вреда всякому, кто занимался сельским хозяйством, народ, пользуясь беглыми рабами как предлогом, делал вылазки в сельскую местность и из черной зависти не только грабил поместья, но также поджигал строения.
Примечания
[1] Антиох VII Эвергет (Sidctes), брат Деметрия II. Он вступил на престол в 139/8 г. до н.э. после захвата его брата парфянами. Об осаде Иерусалима см. Иосиф, Ant. Iud. 13.236 и след., и этот рассказ еврейского происхождения, вероятно, происходит от Посидония (Jacoby, FGH, II C, стр. 196-199), ср. Тацит, Hist. 5.3-5. Толкование Исхода, как очищения от прокаженных, восходит к Манефону (Иосиф Флавий. Против Апиона 1.229.
[2] В 169 г. до н.э.
[3] Иосиф, Против Апиона 2.79 и след., вероятно, авторство подобной истории приписано Посидонию или Аполлонию Молону (или обоим) Апионом, у которого, однако, это изображение — просто голова золотого осла.
[4] Дата восстания является неопределенной, и «шестьдесят лет» Фотия, в лучшем случае круглое число. О более раннем датировании см. Broughton, Magistrates 1. 483, note 1. Я следую Каркопино в Glotz, Histoire generate (Hist. rom. 2. 185, note 35), и Ласту в Cam. Anc. Hut. 9. 12. Краткое изложение войны, данное Фотием, сильно сокращенный текст Диодора, что можно видеть в сравнении с параллельным отрывком, сохранившемся в Извлечениях Константиниана (см. ниже гл. 2.25-48, в том числе 24b, здесь восстановленная в правильном положении после как главы 2.37) О расположении фрагментов в параллельных графах см. Якоби FGH, n. 87 (Посидоний), фр. 108.