Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
Шрифт:
Н.Н. Родигина
«Журналы были нашими лабораториями…»: конструирование исторического сознания провинциальных интеллектуалов второй половины XIX века
В название статьи вынесены слова Льва Троцкого, писавшего о феномене толстого журнала: «Журналы наши были лабораториями, в которых вырабатывались идейные течения… Журнал в своем многообразии и своем единстве был наиболее приспособленным орудием для идейного сцепления интеллигенции» [828] . Идеолог большевизма акцентировал внимание на роли журналов в идеологической идентификации современников. Однако влияние общественно-политических и отраслевых ежемесячников на формирование коммуникативного пространства русских интеллектуалов во второй половине XIX века было шире и многообразнее. Журналы, наряду с кружками и университетами, конструировали само сообщество русской интеллигенции, формировали его мифологию, создавали «места» и ландшафты памяти, предлагали поведенческие образцы, способствовали складыванию не только мировоззренческой, но и социокультурной, национальной, региональной идентичностей.
828
Троцкий
Абрам Рейтблат, размышляя о причинах «журнализации» русской литературы XIX века, выделил следующие факторы, обусловившие популярность «идейных» и отраслевых журналов:
1) постепенное повышение уровня образования россиян, заимствование у столичного дворянства культурных образцов провинциальными помещиками, чиновниками, разночинцами, в результате чего чтение стало необходимым элементом образа жизни более широких слоев населения;
2) журналы являлись инструментом солидаризации сторонников того или иного идеологического направления, способствуя в условиях политической неразвитости формированию общественного мнения и мировоззренческой самоидентификации современников;
3) в условиях дифференциации культуры появилась потребность в посреднике между интеллектуальной элитой, ориентированной на просвещение населения, и читателями-неофитами, стремящимися получить оперативную трактовку главных научных, литературных и политических событий, которую мог удовлетворить толстый журнал, осуществлявший связь между столицей и провинцией;
4) в связи со сравнительной дороговизной книг читателям проще было выбрать «свой» журнал и в дальнейшем обращаться только к нему, доверив редакции отбирать произведения для чтения;
5) тенденция к усилению злободневности, социальной ориентированности литературы сформировала читательскую потребность не просто в хороших, но и в новых, актуальных произведениях – и лучше всего этому запросу отвечала именно периодика;
6) журнал отбирал, систематизировал из всего богатства и многообразия культуры наиболее важные тексты и в популярной, доступной форме транслировал их читателям, по сути создавая новый текст, определяемый конструкцией, образом издания [829] .
829
Рейтблат А.И.От Бовы к Бальмонту: Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX в. М., 2009 [1991]. С. 39–42.
Многочисленные исследования журнальных текстов подтверждают идею Пьера Бурдьё о том, что журналы (как одно из средств массовой информации), конструировали для своих читателей образ мира, осуществляя, таким образом, свое символическое господство. Отбирая и интерпретируя явления реальности, журналы участвовали в символической борьбе за восприятие читателями социального мира, заставляя их определенным образом увидеть и оценить действительность [830] . Имея в виду, что в XIX столетии история была объявлена европейскими (в том числе и русскими) интеллектуалами особой, привилегированной сферой познания (вспомним, к примеру, широко известные слова Виссариона Белинского о том, что «век наш по преимуществу исторический век» [831] ), конструирование образов прошлого было одним из инструментов реализации социально-мобилизующей и идентификационной функций журналов. Я исхожу из того, что общественно-политические и отраслевые (исторические) журналы претендовали на формирование исторического сознания русских интеллектуалов: транслировали свои версии прошлого, детерминированные мировоззренческой ориентацией издания; репрезентировали свое понимание целей, закономерностей, функций, предметной области истории; исходя из своих интерпретаций прошлого, обосновывали свое видение истоков и причин происходящего в настоящем и, ссылаясь на опыт прошлого, аргументировали целесообразность тех или иных вариантов решения актуальных проблем современности.
830
Бурдьё П.Начала. Choses dites: пер. с фр. М., 1994 [1987]. С. 196–198.
831
Белинский В.Г.Руководство к всеобщей истории. Сочинение Ф. Лоренца // Отечественные записки. 1842. № 1. С. 35.
Участие периодических изданий в формировании исторических представлений русской интеллигенции второй половины XIX века – сюжет не новый для отечественной историографии. Наиболее точно сформулировала роль журнальной периодики в конструировании исторических представлений Марина Мохначёва: «Журнал самопроизвольно формирует историческое знание читателя-любителя и профессионала, читателя – современника журнала и последующих поколений читателей» [832] . Однако, несмотря на солидную традицию изучения истории журналов и содержания образа прошлого на их страницах, представляется актуальным выяснение целого круга вопросов, связанных с участием общественно-политических и отраслевых журналов в создании коллективных представлений о прошлом (притом не только в общероссийском масштабе, но и в региональных измерениях). Была ли провинциальная интеллигенция «особым» адресатом журнального дискурса? Если да, то каковы мотивы обращения подписчиков и авторов русской провинции к теме прошлого – общего и своего? Каковы функции журналов в процессе становления исторического сознания провинциальных читателей? Как осуществлялось взаимодействие между редакциями толстых журналов и провинциальными авторами и читателями? Зависело ли содержание дискурса о прошлом, адресованного провинции, от типа журнала?
832
Мохначёва М.П.Журналистика и историческая наука: в 2 кн. Кн. 2: Журналистика и историографическая традиция в России 30–70-х гг. XIX в. М., 1999. С. 194.
Журнальный текст, вслед за М. Мохначёвой, понимается здесь как коллективный «текст-источник», результат сотворчества редактора-издателя, автора, цензора и др. [833] Предположу, что на дискурс о прошлом, адресованный провинциальным интеллигентам, могли оказывать влияние следующие обстоятельства: тип издания (политический, литературный, исторический и пр.); его программа и структура; мировоззренческая ориентация; личность редактора-издателя; наличие в авторском коллективе издания людей, интересующихся провинциальной историей; наконец, и сам культурный контекст эпохи.
833
Там же. С. 127–165.
Антитеза «столичное – провинциальное» стала значимым явлением русской культуры с первой половины XIX века. При этом, как замечено Юрием Троицким, «провинциальное» из топоса превратилось в имя собственное, приобретя явные культурные коннотации (очевидные, в частности, из текстов В. Белинского, Н. Гоголя, Ф. Булгарина, эпистолярных свидетельств современников) [834] .
В середине XIX века противопоставление «столица – провинция» из литературного факта превращается в факт общественно-политической и научной жизни. Сама провинция начинает формировать представления о своем месте в российском социуме. Появляются концепции земскообластной истории России А. Щапова и Н. Костомарова; складывается региональное самосознание, выражающееся, в том числе, и в зарождении сибирского областничества, появлении знаменитой своей приверженностью провинциальным идеалам «Камско-Волжской газеты», в публикации первых сборников провинциальной литературы («Нижегородского сборника» под ред. А. Гациского; «Сибирского сборника» под ред. Н. Ядринцева и др.). Выступления в местной и центральной прессе представителей провинциальной интеллигенции с призывами оживить культурную и общественную жизнь провинции в 1860–1870-х годах вызывали неоднозначную реакцию столичных интеллектуалов. Д. Мордовцев, П. Ткачёв на страницах журнала «Дело» утверждали, что XIX век – век централизации, когда цивилизация сосредоточивается в крупных мировых центрах, где собрана интеллектуальная элита. Только в столицах («монополиях ума»), личность имеет возможность раскрыться, а провинции должны довольствоваться ролью доноров для столиц, на которых «лежит вечная забота – питать свои центры». С резкой критикой такой позиции выступили идеологи областничества (понимаемого в данном случае как движение за активизацию культурной жизни провинции и учет региональных особенностей в правительственной политике) Н. Ядринцев, А. Гациский, К. Лаврский. Они отрицали способность столичных деятелей вникать в нужды провинции, выступали против оттока «лучших областных сил» в «столичное болото», отстаивали необходимость развития провинциальной печати, которая бы способствовала солидаризации местной интеллигенции, защищала бы интересы населения, координировала разностороннее изучение прошлого и настоящего «медвежьих углов» Российской империи. Можно интерпретировать данную дискуссию как репрезентацию двух конкурировавших проектов идентичности: «централизаторской» и «региональной» [835] .
834
Троицкий Ю.Л.Российская провинция: от топоса к имени // Сибирские чтения в РГГУ. Вып. 1. М., 2006. С. 34.
835
См.: Мордовцев Д.Л.Печать в провинции // Дело. 1875. № 9. С. 44–74; № 10. С. 1–32; Ткачёв П.Н.Культурные идеалы и почва // Дело. 1876. № 7; Гациский А.С.Смерть провинции или нет?: (Открытые письма Д.Л. Мордовцеву). Н. Новгород, 1876.
Таким образом, и в публицистике, и в исторической науке под влиянием общего интереса к народности, бурного развития этнографии, фольклористики, возник интерес к самобытной жизни «российской глубинки» в ее прошлом и настоящем. Такие проявления модернизации, как рост числа образованных граждан, появление интеллигенции как особой социокультурной группы со своей мифологией, культурными кодами, идентификационными основаниями и поведенческими образцами, с одной стороны, и консолидация провинциальных интеллектуалов, складывание регионального самосознания – с другой, породили «национальный», «региональный», «профессиональный» и другие коллективные исторические нарративы.
Далее будет рассмотрена роль как идейных журналов («Вестник Европы»), так и отраслевых изданий («Исторический вестник») в формировании регионального и общенационального исторического самосознания. Специфику «говорения» о прошлом с провинциальными интеллектуалами «идейных» журналов мы рассмотрим на примере либерального общественно-политического журнала «Вестник Европы». Выбор обусловлен следующими соображениями: 1) типичностью его структуры, способов репрезентации реальности, механизмов взаимодействия с цензурой и читателями для толстых журналов изучаемой эпохи; 2) долголетием (издание существовало на протяжении всего интересующего нас периода), что позволяет проследить эволюцию позиции журнала; 3) популярностью, определявшуюся достаточно высокими тиражами; 4) авторитетностью для современников разных мировоззренческих симпатий, о чем свидетельствовало пристальное внимание к журналу литературно-критических отделов крупнейших периодических изданий пореформенной империи; 5) интересом к истории, отразившимся даже в выборе подзаголовка издания, позиционировавшего себя как журнал «историко-политических наук».