Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
Шрифт:
Как и сотрудники «идейных» ежемесячников, авторы «Исторического вестника» видели в изучении провинциальной истории эффективное средство консолидации провинциальной интеллигенции, способ «пробудить провинцию от спячки, в которую она погружена, дать ей возможность жить более высокими интересами» [883] . Можно с уверенностью утверждать, что исторические журналы выполняли те же функции в формировании исторического сознания провинциальных читателей, что и «идейные» ежемесячники. Содержательный анализ «Исторического вестника» позволяет выделить еще одну функцию, на которую претендовало издание, а именно – контролирующую.Редакция регулярно напоминала читателям о недостаточности усилий провинциальной интеллигенции по изучению и популяризации истории родного края, о невысоком уровне значительного числа историко-краеведческих работ, об отсутствии широкого интереса к деятельности статистических бюро, архивных комиссий и других организаций, занимавшихся «местной историей». Типичной можно назвать такую реплику: «Курский губернский статистический комитет никогда не отличался особенной деятельностью на поприще науки. До половины 70-х
883
Рец. на кн.: Харьковский сборник. Вып. 5. Харьков, 1891 // Исторический вестник. 1891. № 11. С. 510.
884
Рец. на кн.: Календарь и памятная книжка Курской губернии на 1884 г. Курск, 1884 // Исторический вестник. 1884. № 6. С. 684.
На грустные итоги наводит нас эта длинная эпопея злоключений «Исторического вестника». Более двадцати лет один человек (о комитете говорить нечего, весь он сосредотачивается в одном А.С. Гациском) бесконечно отдал одной цели, делу изучения родного края, борется с часто непреодолимыми трудностями, знает при этом, что общество мало интересуется его трудами… и под конец, не видя ниоткуда поддержки, он должен согласиться, что одному ему оно не под силу, что ему остается лишь махнуть рукой на излюбленный привычный труд. Опять приходится убеждаться в том, как трудно сделать у нас многое частными средствами при отсутствии поддержки со стороны общества, нисколько не интересующегося серьезными книгами и периодическими изданиями [885] .
885
А.Л.Рец. на кн.: Нижегородский сборник. Т. 10. Нижний Новгород, 1891 // Исторический вестник. 1891. С. 729.
В отличие от либеральных и народнических общественно-политических изданий, конструировавших в массовом сознании образ провинциального интеллигента-подвижника, редакция «Исторического вестника», наряду с признанием заслуг провинциального общества по изучению своего прошлого, показывала расхождение «бумаги и действительности», акцентировала внимание на равнодушии значительной части «местных деятелей» к истории края.
Один из способов порождения потребности провинциальных интеллигентов в самопознании через прошлое «Исторический вестник» видел в развитии областной исторической периодики, относя ее появление к «отрадным результатам общественной жизни и историографии последних десятилетий». Важно, что наряду с декларациями о пользе таких изданий журнал давал практические советы о том, как расширить круг подписчиков, предлагал наиболее оптимальные варианты структуры и критерии отбора текстов. В качестве образца успешной провинциальной периодики журнал называл, к примеру, «Киевскую старину», из оценки которой ясны ожидания от аналогичных изданий:
Вообще говоря, от книжек «Киевской старины» веет каким-то хорошим, здоровым духом, чуждым всяких партий и этнографической розни, далеким от мелочности застоя тесных провинциальных уголков. Книжки эти с одинаковым удовольствием прочтутся и великорусом, и малороссом, и возбудят одинаковый интерес в Москве и Одессе, в Петербурге и Харькове [886] .
По сути, в данном фрагменте сформулированы представления о сверхзадаче краеведческих произведений – расширять круг «своих» читателей, выходя за пределы «своего» этноса, «своей» провинции.
886
П.П.Киевская старина. Ежемесячный исторический журнал. Пятый год издания // Там же. 1887. № 1. С. 213.
В отличие от «политических» журналов, ориентировавшихся на освещение злободневных «сюжетов прошлого, обращенных в настоящее», отраслевая периодика, в том числе и «Исторический вестник», публиковала очерки, мемуары провинциальных «собирателей исторических материалов и древностей» о повседневной истории русской «глубинки», о любопытных, но малоизвестных людях и случаях, о приездах в провинцию известных людей. Такова, к примеру, серия воспоминаний о пребывании в разных городах «внутренней» России Екатерины II и Александра II, представляющих ценный материал для изучения образа царской власти в сознании обывателей, ментальных, культурных воплощений оппозиции «столичное – провинциальное» и пр.
В отличие от общественно-политических изданий, фокусировавших внимание главным образом на государственных деятелях или выдающихся ученых и писателях (и, как правило, в контексте их «вклада в историю и культуру») историческая периодика проявляла интерес к жизни обычных людей. Героями публикаций становились и одаренные учителя, и чиновники-казнокрады, и крестьяне-археологи, и «злодеи» преступного мира. Исторические журналы расширяли границы предметной области и проблематики региональной истории, включая в число ее объектов историю памятников, учебных заведений, библиотек, музеев и часто смещая акцент повествования с «больших нарративов» на сюжеты микроуровня.
О том, что журнал моделировал социальное поведение читателей, в том числе и провинциальных, побуждал к сбору архивных материалов и устных источников по истории края, свидетельствуют многочисленные письма читателей в редакцию «Исторического вестника». Корреспондентами редакции были провинциальные учителя, чиновники, офицеры, представители духовенства. Характерно следующее обращение к С. Шубинскому народного учителя из Забайкальской области:
При сем посылаю Вам некоторые исторические материалы: 1) торжественная песнь на коронование императора Павла I; 2) стихотворение крестьянина М. Фёдорова «Велик Бог земли русской»; 3) две песни сибирского казака Назимова и отрывки писем его к родным в г. Верхнеудинск. Если найдете желательным, то поместите их в уважаемом Вашем журнале [887] .
Имеющиеся у меня материалы ясно характеризуют наши пограничные сношения с соседями китайцами, бухарцами… Располагая этим материалом, я бы желал поделиться им с русской читающей публикой, а в особенности с той ее частью, которая интересуется прошлым нашей обширной и малоизвестной родины Сибири, и поместить на страницах Вашего многоуважаемого журнала все то, что, конечно, позволяет его программа. Ввиду этого я обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбою, не отказать сообщить мне: может ли Ваш почтенный журнал уделить для моих сообщений место, в каком виде нужно посылать материал для печатания, то есть в необработанном – как то документы и акты, или же в обработанном, как, например, в форме очерков или монографий», —
887
ОР РНБ. Ф. 874. (С.Н. Шубинский). Оп. 1. Д. 79. Л. 72.
спрашивал в 1887 году офицер Н. Путинцев из г. Омска [888] .
Общественно-политические и исторические толстые журналы второй половины XIX века претендовали на участие в конструировании исторических представлений современников, видя в истории, главным образом, средство формирования коллективных идентичностей. Журналы тогда выступали в роли «экспертов», транслировавших свои образы прошлого как власти, так и обществу, являясь, как это было неоднократно отмечено, одним из элементов становления и самого гражданского общества, и феномена общественного мнения, и будущих политических партий. Журнальный дискурс «о прошлом» актуализировал разные компоненты исторических представлений: информативный,сообщая читателям о тех или иных событиях, людях, явлениях или умалчивая о них; концептуальный, связанный с презентацией изданиями своего понимания логики исторического процесса, его основных акторов, закономерностей; эмоционально-ценностный, подразумевающий формирование оценочной позиции в отношении к прошлому. Журналы представляли разные варианты историописаний, соответствующие разным уровням исторического сознания: они знакомили с достижениями академической историографии, распространяя таким образом научные знания о прошлом; они публиковали художественные тексты, вызывая разные эмоциональные реакции от «присвоения» до «отторжения» прошлого; они репрезентировали и обыденные исторические воззрения, печатая немалое число мемуаров, писем, публицистических очерков. Именно комплексная подача исторического материала и регулярная периодичность журналов способствовала, помимо прочего, эффективности их воздействия на читателей.
888
Там же. Д. 37. Л. 287.
Провинциальные интеллектуалы были особым адресатом журнального дискурса о прошлом на протяжении всего изучаемого периода уже в силу того, что составляли большинствоподписчиков толстых журналов. Интерес к провинциальной истории первоначально ограничивался публикацией рецензий на «областную» литературу, мемуарные и художественные произведения о прошлом отдельных провинций и имперских окраин. С конца 1870-х годов в связи с численным ростом образованных россиян, в том числе и в провинции, с формированием регионального самосознания, появлением массовой литературы по истории русской провинции, увеличением количества краеведческих музеев, общественных организаций, занимавшихся изучением местной истории, усиливался интерес журналов и к провинциальному прошлому, и к настоящему. Создавался механизм взаимодействия журналов и провинциальной публики: письма в редакцию, журфиксы, юбилейные поздравления и т. д. Безымянная, абстрактная провинция обретала имя, и журналы начинали репрезентировать «сибирский», «кавказский» и прочие тексты русской истории. Зарождавшиеся региональные интеллектуальные элиты стремились использовать коммуникативный потенциал толстых журналов для передачи своих версий прошлого, в то время как редакции столичных изданий предлагали свои варианты осмысления региональных «изобретений прошлого», предъявляя к ним требования «научности», объективности, профессиональной компетентности.
И.М. Чирскова
Цензура и историческое знание в России второй половины XIX века
Историческая информация, учитывая ее социальную значимость, всегда находилась в поле пристального внимания цензуры. В России второй половины XIX века интерес к истории как важнейшему способу социальной и культурной самоидентификации не только возрос, но и приобрел качественно новые черты. Расширение образовательных и общественных инициатив, появление специализированных журналов, увеличение числа изданий и статей по исторической тематике в периодике широкого профиля, – все это стимулировало и цензурный контроль над публикациями источников и исследованиями, более пристальное внимание к учебникам и книгам «для народного чтения», театральным постановкам на исторические сюжеты. Степень надзора и границы допускаемой исторической «гласности» были обусловлены многими факторами – например, временной отдаленностью описываемых событий, их характером и кругом участников. Значение имела актуальность материала в конкретный исторический момент и возможность параллелей с современностью, а также оценочные характеристики и другие факторы. Цензорами учитывались состав и массовость читательской аудитории (которой была адресована та или иная публикация), ее образовательный уровень, социальный статус, возраст, в ряде случаев – и пол потребителей печатного слова, а также характер издания, личность издателя, состав редакции, авторство конкретного материала и прочее.