Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Коллектив авторов

«Фабрика романов»: запуск новых линий

«Фабрика романов», недолго простаивавшая, заработала с новой силой. О темпах выпуска романной продукции в этот период говорят, к примеру, следующие данные: за полтора десятка лет (1870–1884 годы) усилиями примерно полутора сотен авторов издано больше тысячи романов – против сотни в 1830-е [1362] .

Мы можем наблюдать почти ровную и стабильную работу «романной машины» (см. рис. 2); ее незначительные колебания лишь подчеркивают постоянный «голод» аудитории по отношению к этому сорту литературы. Понятное отличие новой волны от прежней заключается в том, что «разогрев» начинался не с нуля, как было раньше, – происходили реанимация, размораживание и концентрация навыков, либо застывших, либо рассеянных по другим «полям» – в драме, психологическом и философском романе, даже в романе-фельетоне; концентрация методов и приемов шла по готовой канве, и она приносила весьма ощутимую коммерческую отдачу.

1362

Мезьер А.В.Указатель исторических романов…

При

всех модификациях жанр сохранил память о своей сборной, промежуточной, монтажной сути, равно как и память о собственной смерти, о штучном, фрагментарном возрождении в других близких формах, память о рождении из «исторического» семени крупной романной эпической формы и последовавшем ее доминировании в русской литературе XIX века. Если вспомнить злую метафору Осипа Сенковского о незаконном, побочном происхождении исторической беллетристики, олицетворившей в России акт прелюбодеяния истории и фантазии, то в новом своем облике роман выступал в разных ролях – нередко в роли приживала, бедного родственника законных обитателей литературного мейнстрима, в родословной этого жанра легко узнается смесь всех кровей. Тройственный союз, «совокупление» истории, литературы и журналистики соединили элементы философско-психологического письма, биографического повествования, романа воспитания, фрагменты криминальной хроники, черты любовных романов и бульварной словесности – словом, все, что так охотно потреблялось журналистикой, особенно еженедельными иллюстрированными изданиями, в которых тоже нередко публиковались сочинения на исторические сюжеты. В последней трети XIX века исторический роман прочно переселяется в журнал.

Чрезвычайная, почти «агрессивная» плодовитость исторических беллетристов, как мы можем наблюдать, способствовала их личному коммерческому успеху и была связана с тем, что в этом секторе книжного рынка в 1870–1900-х годах вращались немалые средства. Если романы Е. Салиаса или Вс. Соловьёва, стабильно поглощаемые публикой, печатались из номера в номер в популярнейшей «Ниве» в течение трех, пяти, семи месяцев подряд – в среднем не менее полугода, – то доходы от одной только розничной продажи каждого номера журнала составляли примерно 20 000 рублей (с учетом того, что распродавалось почти 50 % тиража), а выручка от подписки – примерно 500 000 рублей. Таким образом, журнал приносил издателю около 600 000 рублей ежегодно. Авторские гонорары были высоки и составляли примерно 2,5–3 % от общей прибыли [1363] . Стоимость одного экземпляра отдельного издания романа средним объемом 300–400 страниц равнялась 12–15 рублям.

1363

Динерштейн Е.А.«Фабрикант» читателей: А.Ф. Маркс. М., 1986.

Исторический роман как инструмент формирования журнальной «повестки дня»

На рубеже 1870–1880-х годов история как тема и предмет снова становится частью политики и участвует в формировании реальной «повестки дня». А жанр исторического романа выходит за рамки литературного процесса и становится злободневным комментарием происходящих событий.

Романно-историческое «обострение» 1870–1880-х годов и повторяло опыт 1830-х, и создавало новый. Стремительно возникала новая культурная среда, в которой университетская кафедра и специальная историческая периодика, в иные моменты действовавшие как общественная трибуна, дискуссионная площадка, подкрепляли, а порой и прямо стимулировали этот литературный рецидив. И наконец, расцвет исторической публицистики, специальных изданий, публикующих документы, мемуары живых свидетелей, разыскания – это еще один ответ на запросы и ожидания общества. Первостепенную роль в данном контексте играл журнал «Исторический вестник», представлявший наиболее удачную попытку соединения научного и художественного начал. Политика журнала прямо и косвенно способствовала созданию благоприятной почвы и контекста для развития исторической беллетристики. Главный редактор журнала С.Н. Шубинский, историк и публицист, задолго до появления издания выбрал для себя наиболее предпочтительное амплуа популяризатора истории.

В этой связи, занимательное и интересное изложение стало одной из основных характеристик редакторского стиля, а следовательно, и всего «Исторического вестника». Редактор отказывался печатать необработанные архивные материалы, какой бы ценности они не представляли, отсылая авторов в «Русскую Старину». Шубинский предъявлял следующие жесткие требования: литературная обработка, согласованность всех моментов, завершенность характеристик лиц… С.Н. Шубинский был большим поклонником исторической беллетристики. Видя в ней «могущественное орудие популяризации», он постоянно расширял ее место в журнале. Здесь критерием качественности он ставил умение автора концентрировать многочисленные знания об эпохе в образы – немногие, но характерные и яркие [1364] .

1364

Ущиповский С.Н.Русская историческая периодика 1861–1917 гг.: дис… канд. филол. наук СПбГУ. СПб., 1994.

Архив, архивный документ, архивная работа в эпоху 1880-х годов получают исключительную важность: публика внимательно следит за тем, как входят в научный оборот, включаются в процесс художественной переработки и публикации исторические документы, материалы, письма, мемуары, как проясняются многие тайны прошлого.

Неслучайно, что именно в «Историческом вестнике» шла острая дискуссия о современной социокультурной функции исторического романа [1365] . В этом обсуждении в отличие от литературных споров прошлых лет преобладал конкретный, прикладной аспект; участники его сосредоточились на «утилитарной» – идеологической, воспитательной стороне исторического романа, его месте в системе народного образования, способности «влиять на умы», его дидактическом, нравственном потенциале и возможности «упорядочить хаос современности».

1365

Булгаков Ф.И.Тенденциозный взгляд на преподавание истории // Исторический вестник. 1881. Т. 4. № 1. С. 168–176; Булгаков Ф.И.Общественное брожение и русская школа // Там же. № 4. С. 858–865; Булгаков Ф.И.Историческая подготовка // Там же. Т. 5. № 5. С. 454–465; Булгаков Ф.И.В защиту истории и исторического романа. Письмо в редакцию // Там же. 1881. Т. 6. № 12. С. 514–519; Булгаков Ф.И.Фабрикации учебников истории // Там же. 1882. Т. 8. № 5. С. 417–420; Мордовцев Д.А.К слову об историческом романе и его критике. Письмо в редакцию // Там же. 1881. Т. 6. № 11. С. 620–672. В одной из публикаций Мордовцев отчетливо сформулировал свое кредо романиста: «Исторический роман не может не служить задачам современности» (Исторический вестник. 1881. № 9. Т. 4. С. 649).

Интенсивность пополнения романной библиотеки к середине XIX века настолько высока, что уяснение ее устройства облегчило бы процесс каталогизации. Поэтому понятен соблазн исследователей как-то классифицировать большую массу текстов [1366] . При составлении путеводителя по именным библиотекам и авторским книжным полкам обязательно следует иметь в виду и журнальную «авантюрность» самого жанра, его «суетливость», занимательную энциклопедичность, глобальность, просветительство и одновременно назидательную развлекательность.

1366

См. попытку систематизации: Сорочан А.Ю.Формы репрезентации истории в русской прозе XIX в.: дис… докт. филол. наук. Тверь, 2008.

Если попытаться нарисовать «портрет» главных «фондообразователей» этих библиотек, исторических беллетристов «второй волны», то среди прочих мелких и крупных, случайных и преходящих черт остается все же несколько объединяющих положений. К ним можно отнести прежде всего три линии:

• судьба, биография как роман;

• сотрудничество с журналистикой;

• контакты с литературными мэтрами, прежде всего Толстым и Достоевским.

Рассматриваемое литературное поколение 1870–1880-х – литераторы, в основном «дети из хороших семей», отпрыски «литературно-журнального закулисья», «птенцы салонных гнезд», журналисты, ученые. «Обреченность на литераторство», историческую беллетристику нередко была общим, «родовым» свойством авторов этой когорты. Е. Салиас и Вс. Соловьёв, наверное, полнее прочих воплотили эти качества и максимально использовали литературно-академическое наследство, «нематериальные» родовые активы.

Русский Дюма, русский Купер, русский Жюль Верн и русский Вальтер Скотт (Е.А. Салиас)

На примере Евгения Андреевича Салиаса (1840–1908) особенно хорошо видна взаимозависимость литературных и биографических обстоятельств. В его текстах реальность пережитых им приключений: путешествуя по Италии и Испании, Салиас оказывался участником авантюр, описанных впоследствии в романах [1367] . Такие случаи происходили с ним на каждом шагу и немедленно становились материалом для очередного произведения: в 1865 году он был задержан по подозрению в изготовлении фальшивых денег, в грабеже, убийстве и даже… в покушении на жизнь Наполеона III [1368] . Салиас получил хорошее, но не систематическое образование, не закончил университета, и в России, и за границей попадал в скандальные истории, но всегда выходил сухим из воды, избегая серьезных последствий. Салиас трижды пробовал себя в журналистике; всякий раз с одним и тем же неудачным и быстрым финалом. В феврале 1885 года специально для него высочайшим повелением была учреждена должность заведующего Московским отделением Общего архива министерства императорского двора. Назначение это Александр III сопроводил пояснением: от Салиаса «ничего не требуется, кроме романов» [1369] . Салиас стал обладателем пожизненной синекуры и с лихвой оправдал августейшее доверие.

1367

Салиас Е.А.Черваро // Салиас Е.А. Васильки. СПб., 1901; Салиас Е.А.Los novios // Салиас Е.А. Собрание сочинений: в 33 т. Т. 16. М., 1896.

1368

Салиас-де-Турнемир Е.А.Семь арестов. Из воспоминаний // Исторический вестник. 1898. Т. 71. № 1. С. 88–120; № 2. С. 485–513; № 3. С. 828–856.

1369

Викторович В.А.(при участии Маньковской Л.В. и Пенской Е.Н.) Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич // Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. Т. 5. М., 2007. С. 459.

Чтобы ежегодно выдавать очередной объемный роман, требовалась сноровка, натренированная рука, неистощимая фантазия. Всеми этими качествами «универсального романиста» Салиас обладал, оставляя позади в литературной гонке многих соперников. Лучший текст, «визитная карточка» салиасовских серий – роман «Пугачевцы» (1874), пользовавшийся в свое время огромной популярностью. Его устройство, а главное, причины громкого успеха и логика обсуждения в критике способны многое прояснить в беллетристике той поры. Работая над романом, Салиас провел «полевые исследования» в районе дислокации пугачевских войск. В итоге получилась обширная, лоскутная, географически масштабная картина, а сам роман оказался стилистически разрозненным, с фольклорными вставками, с пространными отступлениями, символическими зарисовками, пестрым по составу действующих лиц. История восстания прослеживается от истоков до финального кровавого подавления. Салиасу удалось создать сложный образ Пугачёва – бунтаря и бродяги, показать, как бунт, поначалу романтический, превращается в разгул мародерства, грабежей и убийств.