Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
Шрифт:
«Пугачевцы» задумывались автором как начало тетралогии. По его словам,
вторая часть должна была называться «Вольнодумцы», и там намечались Новиков и Радищев для России и Людовик XVI для Франции… [было опубликовано только начало – в 1881 году в «Полярной Звезде»] Третью часть я предполагал назвать «Супостат». Тут надо было дать 12-й год. Четвертая и последняя часть – «Декабристы» – явилась бы апогеем первых русских «освобожденцев», перед которыми я благоговею [1370] .
1370
Цит. по: Измайлов А.А.Литературный Олимп. М., 1911. С. 435–436.
«Пугачевцы» буквально раскололи общество на два лагеря. Одни читали взахлеб, с упоением, другие ехидствовали или громили, видя в романе рабское подражание «Войне и миру» Толстого. Роман стал притчей во языцех критики и значительно повысил ставки всей исторической романистики. Удача Салиаса столь сенсационна еще и потому, что все, им написанное,
1371
Скабичевский А.М. История новейшей русской литературы: 1848–1908. 7-е изд., испр. и доп. СПб., 1909. С. 352.
Излюбленный Салиасом XVIII век у него осовременен и офельетонен. В прочих его сочинениях полые формы стилистически и образно заполняются авантюрами, бытовыми реалиями и политическими аллюзиями 1870–1880-х годов.
Романист-ремесленник, автор более тридцати оригинальных сочинений, в течение нескольких десятилетий неизменный фаворит публики, разработавший целую систему литературных стереотипов, ходовых ситуаций, галерею увлекательных персонажей – талантливых и обаятельных авантюристов, чудных патриотов, найденышей и подкидышей, чье прошлое окутано нераскрываемой тайной, – Салиас создал модель авантюрной интриги русского исторического романа, эксплуатируя материал истории как подлинной, так и придуманной. Но среднестатистическому читателю была не так уж важна достоверность, он ждал развлечения, и Салиас полностью удовлетворял ожидания публики. «Русский Вальтер Скотт», «русский Купер», но чаще «русский Жюль Верн», а еще чаще «русский Дюма» – как называли его благожелательные критики и мемуаристы, – он четверть века удерживал первые позиции среди королей исторической прозы.
«Салонная» юность Всеволода Сергеевича Соловьёва (1849–1903), отпрыска историка С.М. Соловьёва («литературного сына», подобно Салиасу), тоже прошла под знаком общения с «великими» – Т.Н. Грановским, П.Н. Кудрявцевым, братьями К.С. и И.С. Аксаковыми и др. А.Ф. Писемский «благословлял» первые шаги Всеволода на литературном поприще. Оба – и Салиас, и Соловьёв, так же, впрочем, как и другие романисты этой когорты – Карнович, Мордовцев, Данилевский, наряду с архивными источниками, обращались и к «личным историческим ресурсам». Вс. Соловьёв по линии матери был родом из старинной малорусской семьи, одним из предков в которой был богослов и философ Г. Сковорода. Сюжеты и характеры этой «микроистории» широко использовались Соловьёвым в беллетристике. Вообще малорусская почва романистов этой волны – Данилевского, Мордовцева и др. – оказалась особенно важной и продуктивной.
«Роман» с Достоевским направлял поведение Соловьёва в литературе, подсказывал интонацию, выбор тем. «Влюбленность» началась в 1873 году тоже по всем правилам романного жанра – с «горячего», восторженного, исповедального письма молодого Всеволода Соловьёва [1372] . Журналистская работа разбудила писательский азарт, и как вдохновляемый зрителями актер на сцене, так и романист проснулся и оформился в нем при постоянном контакте с читателями. Читательский интерес, настроения, конъюнктуру он различал безошибочно и в чужих успехах – Н. Лескова, Е. Салиаса, П. Мельникова-Печерского, К. Леонтьева, и в своих собственных. Всеволод Соловьёв оставался на литературном Клондайке исторической романистики десять лет, с 1876 года регулярно поставляя продукцию для разных изданий, но в основном для иллюстрированного еженедельника «Нива» – по одному роману в год. Романы Соловьёва обеспечили журналу небывалый коммерческий успех. «Многосерийная» семейная сага – «Хроника четырех поколений»: «Сергей Горбатов», «Вольтерьянец», «Старый дом», «Изгнанник», «Последние Горбатовы» – удерживала внимание публики в течение пяти лет. Событийная панорама русской истории с конца XVIII века по 1870-е годы, галерея исторических персонажей от Екатерины II, Павла I, Г.Г. Орлова, Г.А. Потёмкина, П.А. Зубова, А.А. Безбородко и Г.Р. Державина до Марии-Антуанетты, К.Ф. Рылеева, членов масонского общества, хлыстовской секты, архимандрита Фотия и других – все это полотно служило фоном, богатыми декорациями для увлекательной, полной интриг, мистики, предательств, политических кульбитов биографии аристократов Горбатовых. Внушительные списки реальных и вымышленных действующих лиц, примерно одна и та же тасуемая «колода карт» – ключ к тому беллетристическому полотну, в котором перемешаны история и современность. Структура этой смеси была полностью задана принципом порционной публикации в еженедельном иллюстрированном издании.
1372
Соловьёв Вс. С.Из писем / публ. и коммент. Л.Р. Ланского // Литературное наследство. Т. 86. С. 422–426, 433–434.
Стойкая привычка пребывания в журнальной среде с 1860-х годов, независимость и самостоятельность («В течение всей моей литературной деятельности я стоял вне… журнальных партий и лагерей и печатал свои вещи в тех журналах, которые меня звали, заботясь лишь о том, чтобы это были издания безупречные в литературном отношении» [1373] ), нарастающая назидательность и патриотическая подоплека романных сюжетов, – все эти причины привели к мысли о создании своего журнала, способного конкурировать с «Нивой». В 1887 году вместе с опытным журналистом и писателем П.П. Гнедичем Соловьёв основал «Север», иллюстрированный «чисто русский» журнал для семейного чтения. По замыслу создателей, он должен был заполнить пустующую национальную нишу и будить патриотические чувства:
1373
Цит. по: Петров К.П. Современные литературные деятели. Вс. Соловьёв // Русская мысль. 1901. № 5. С. 700.
Мы [русские] до сих пор как-то жалко принижаемся перед Европой, стыдимся своей мнимой неприглядности и не замечаем своего действительного богатства, не чуем своей силы. Мы подшучиваем и подсмеиваемся над собою и своим, представляем чужим и себя и свой дом в неумытом виде… только русские стыдятся быть русскими [1374] .
Согласно концепции журнала, Соловьёв стремился создать журнал-энциклопедию – информирующую, воспитывающую, просветительскую [1375] . Программа журнала «Север», по сути, должна была стать эквивалентом беллетристической программы Соловьёва – «текущей историей», обучающей пользованию прошлым и грамотному поведению в настоящем. Но идея обернулась утопией, охлаждение публики и критики к концу 1890-х – началу 1900-х годов стало очевидным и неизбежным. Соловьёв, «лубочный Вальтер Скотт», как и Салиас, пережил собственную славу.
1374
Соловьёв Вс. С.Наша беда // Север. 1888. № 1. С. 14–15.
1375
Васильева С.Журнал «Север» под руководством Вс. С. Соловьёва // Новое литературное обозрение. 2007. № 87. С. 217.
Прежде чем полностью сосредоточиться на исторических разысканиях, Евгений Петрович Карнович (1823–1885) служил в Калуге и Вильне, хорошо знал провинциальную жизнь и печать, немало времени посвятил изучению статистики, работал в архивах, выйдя в отставку, занимался благотворительностью. Чудаковатая сверхпорядочность, «нейтралитет», политическая неангажированность вызывали в литературно-журнальном окружении и сочувствие, и отстраненность, что не препятствовало Карновичу сотрудничать со многими ведущими изданиями 1860–1870-х годов. На него как на удобную кандидатуру потенциального редактора журнала «Отечественные записки», «не имеющего имени резко обозначенного», указывал А.А. Краевскому в 1867 году Н.А. Некрасов [1376] . О сохранении за Карновичем репутации удобного политического прикрытия свидетельствует повторная рекомендация его Салтыковым-Щедриным на тот же пост в 1885 году [1377] , когда «Отечественные записки» переживали тяжелые времена. Однако планы использования Карновича в благих целях не осуществились. По натуре он был не лидером, а скорее кропотливым работником, чрезмерная щепетильность заставляла его держаться в стороне от коалиций и журнальных дрязг; своей независимостью он дорожил чрезвычайно. Карнович постоянно и долго сотрудничал с газетой «Голос» в 1865–1875 годах, в 1875–1876-м редактировал газету «Биржевые ведомости», а в 1879–1881-м издавал еженедельник «Отголоски». При этом он всегда старался сохранять свое лицо в журналистике; и почерк его работы в периодике, журнальная стилистика, ориентированная на факт, эмпирическое исследование, очерковую увлекательность, добросовестность проверки, прочитывается и в его исторических сочинениях («Самозваные дети» (1878), «Любовь и корона» (1879), «Придворное кружево» (1884)).
1376
Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. / В.Е. Евгеньев-Максимов, А.М. Еголин, К.И. Чуковский (общ. ред.). Т. 9. М., 1950. С. 94.
1377
М.Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников. М., 1957. С. 329–330.
Случай Данилевского являл собой противоположность житейскому, романическому и журнальному бескорыстию Карновича. Его отношения с журналистским и литературным миром завязались рано и беспорядочно, а в дальнейшем приобрели устойчивую форму: он всегда знал свою выгоду, умел присваивать первенство, оказываться в нужное время в нужном месте, был связан с влиятельными людьми и умел добиваться своей цели, подчиняя ей окружающих.
Григорий Петрович Данилевский (1829–1890), будучи членом совета Главного управления по делам печати, двадцать лет (с 1870 по 1890 год) оставался тесно связан с газетой «Правительственный вестник», официальным органом всех министерств, а с 1881 года до самой смерти был ее главным редактором. За этот срок он сумел сделать немало полезного для словесности, расширив раздел, посвященный книгам и литературе, но вместе с тем ему удалось «приватизировать» издание, максимально используя его в личных интересах. Пресса зависела от Данилевского, а Данилевский от прессы. Состояние взаимной «подпитки» сказалось и в особом устройстве «ткани» его исторических романов: они буквально «прошиты» газетными реалиями – сюжетами, упоминаниями; лихорадка истории сродни лихорадке журнальной жизни. В романах «Княжна Тараканова» (1883), «Сожженная Москва» (1886) и «Черный год» (1888) газетно-журнальный мир постоянно словно бы суфлирует историческим событиям, снимая дистанцию между временем прошедшим и настоящим. Газетное сознание Данилевского превращает историческое повествование в современный текст.