Историческая личность

Брэдбери Малькольм Стэнли

– Говард, – говорит он, – вы слышали все эти разговоры про Мангеля?

– Что-что? – спрашивает Говард.

– Он вроде бы приедет выступить здесь, – говорит Фанди.

– Вам следует положить этому конец, – говорит Говард. Они идут дальше.

– Я умею обращаться с детьми, – говорит Фелисити. – Я их люблю.

– Но если вы придете, то будете всюду совать нос, – говорит Говард, – а это лишнее, верно?

Они доходят до конца коридора; перед ними возле шахты лифта водоворот студентов, покинувших аудитории, где занятия кончились, направляющихся в аудитории, где занятия сейчас начнутся.

– Ну а если бы я не стала? – говорит Фелисити. – Если бы я исправилась?

– Но способны ли вы на это? – спрашивает Говард. Они останавливаются на краю водоворота, дожидаясь лифта.

– Я врала, – говорит Фелисити. – Я знаю, что вчера вы не отнеслись ко мне серьезно. Я знаю, вы поступили так по доброте.

Звонок

звякает; двери лифта раздвигаются; они входят в кабину вместе с толпой.

– Беда в том, что очень трудно понять, насколько ты мал. Людям нравится придавать себе значение.

Лифт останавливается этажом ниже, и они выходят. Они стоят на другой площадке, точно такой же, как та, которую они только что покинули; от нее расходится точно то же число коридоров.

– Я способна посмотреть в лицо реальности, – говорит Фелисити, – но просто я вспомнила, как вы нам говорили, что реальности пока еще не существует и от нас зависит создать ее.

Они поворачивают в правый коридор; Фелисити шлепает рядом с Говардом по длинному яркому коридору.

– Боюсь, то, что случилось в моем кабинете, было лишь малой частью того, что происходило в моем доме вчера вечером, – говорит Говард, – вы не единственная, кто был вчера ранен.

– Кто-то был ранен? – спрашивает Фелисити.

– Причем ранен реально, – говорит Говард.

Безликие двери окаймляют коридор; они идут к своей аудитории в его конце.

– Ух ты, – говорит Фелисити, – что случилось?

– Меня там не было, – говорит Говард. – Помните синий свет? Это была машина «скорой помощи».

– О, черт, – говорит Фелисити, – вы хотите сказать, что произошел настоящий несчастный случай?

VIII

Этот еженедельный семинар Говард проводит в аудитории Социа 4.17, в помещении худшего типа без окон, освещаемом искусственным светом. Помещение невелико; к трем стенам прикноплены большие диаграммы, иллюстрирующие глобальную нищету, а четвертую стену занимает большая зеленая доска типа школьной, на которой кто-то, по обыкновению всех людей, взял да и написал «Пролетарии – соединяйтесь». В помещении стоят столики с серыми металлическими ножками и ярко-желтым верхом; в середине помещения они сдвинуты в один большой стол, за которым какой-то предыдущий преподаватель вел формальные занятия. В помещении три студента разместились как-то неопределенно между составным столом и стенами; в Водолейте не стоит считать само собой разумеющимся, что обстановка аудитории, устраивающая одного преподавателя, устроит и другого. Занятия в Водолейте это не просто односторонняя передача знаний; нет, это события, моменты общего взаимодействия, или, – как вечеринка Говарда, – хэппенинги. Студенты Водолейта, которые попадают в другие университеты, где преобладает традиционная форма преподавания, смотрят вокруг себя в изумлении, будто столкнувшись с каким-то поразительным, интригующим нововведением; их занятия проходят совсем по-другому. Ибо Водолейт не только дает образование студентам, но еще и учит учителей. Его наводняют бригады специалистов по методике образования, психологов, экспертов в области групповой динамики; они снимают семинары и обсуждают их, и поскольку ничто столь тонкое, как проявления чисто интеллектуальных ценностей, не производит на них ни малейшего впечатления, демонстрируют, как студент В просидел весь семинар, ни разу не открыв рта, или как студент Е выражает скуку, ковыряя в носу, или как студент К ни разу за весь час занятий не встретился глазами с преподавателем. Тут устраиваются показательные семинары, на которых преподаватели преподают друг другу, сессии, на которых завязывается неугасимая вражда, и рвется одежда, и пожилые профессора с международной репутацией заливаются слезами. И вот Говард входит в аудиторию, и он осматривается и замечает расположение столов.

– Боюсь, это то, что Гофман назвал бы скверной, бьющей в глаза экологической мешаниной, – говорит он. – Нам здесь столы не нужны, верно?

– Нет, доктор Кэрк, – довольно нервно говорит одна студентка, ширококостная девушка по имени Мерион Скул. Водолейт заставляет студентов нервничать; никогда заранее не известно, чего ожидать. Есть занятия, которые начинаются с того, что надо что-то съесть, или потрогать друг друга, или рассказать свой последний сон, или раздеться, чтобы способствовать созиданию той странной секулярной общности, которая, по водолейтскому определению, является квинтэссенцией хороших занятий, занятий, которые интересны. Или вы должны сидеть и слушать, как наставники в самотерапии рассказывают о своих проблемах, или о своих женах, или о своей потребности взаимопонимания; а есть и другие занятия, где происходит почти прямо противоположное, и студенты становятся

объектами терапии, носителями проблем, и где словно бы случайное упоминание своей школьной коллекции марок или литературная ссылка на метафорическое значение того или иного цвета вызывает внезапный психологический налет преподаватели который, нырнув в глубины вашего подсознания с тремя проницательными вопросами, выныривает, выволакивая нечто, притаившееся в вас и именуемое «буржуазным материализмом» или «расизмом». Семинары Говарда особенно славны такими репрессивными приемами. Короче говоря, необходимы бдительность, отвага, а также многоликость; для исполнения у студентов имеется избыток ролей. Бывают занятия, во время которых преподаватель, не желая излишне воздействовать на ход мысли, хранит молчание с начала и до конца в ожидания спонтанного взрыва интеллекта своих студентов; есть даже занятия, во время которых тишина так и остается нерушимой. Есть занятия, на которых преподаватель так и не появляется вживе, но внезапно возникает на экране в углу помещения, проецируемый туда из аудиовидеоцентра, испуская звуки, которые можно усилить, ослабить или отключить в зависимости от рвения и прихоти группы, пока сам он читает лекции в Бразилии по поручению Британского Совета. Все может произойти, кроме наиболее нормального, с учетом, что сама идея нововведений стала рутиной. Для опытных водолей-тских студентов, как эти, вполне привычно, что Говард входит в помещение, вот как сейчас, и разбивает их на пары – Мерион Скул и Майкл Беннард, Фелисити Фий и Хашми Садук из Марокко, который постарше остальных и более приспособлен к тасканию мебели, – и распоряжается вытащить столики в коридор.

Когда они перетаскали столики, Говард велит студентам расположить их стулья аккуратным кругом чуть в стороне от точного центра помещения.

– Вот так, – говорит он, втаскивая свой стул в круг, – это должно улучшить взаимодействие. Вы нам плохо видны, Хашми. Выдвиньте ваш стул вперед на два фута. – Хашми недоуменно смотрит на него.

– На метр с половиной, – говорит Майкл Беннард.

Хашми улыбается; группа, достигшая симметрии, расслабляется. Фелисити и Мерион сидят рядом, мученическая водолейтская пара – Фелисити в блузке и длинной юбке, Мерион в одеянии немыслимой толщины, включающем плотно облегающий жилет и длинную вязаную кофту. По другую руку Фелисити сидит Майкл Беннард; он носит большую черную бороду, а одет в сюртук и джинсы. Хашми сидит по ту сторону Мерион; у него пышная, схваченная лаком шевелюра и туфли на платформе.

– Что-то не так, – говорит Говард.

– Ну, мы не все здесь, – говорит Мерион.

– Да, – говорит Говард, – кто отсутствует?

– Джордж, – говорит Майкл, – он должен начать дискуссию.

– Кто-нибудь его видел? – спрашивает Говард.

– Он всегда опаздывает, – говорит Хашми.

– Его врожденная болезнь, – говорит Говард, – а моя – изъять его из памяти. Интересно, что это подразумевает.

Группа смеется. Говард говорит:

– Кто-нибудь видел его с начала семестра?

– Ну, – говорит Мерион, – он не из тех, с кем мы общаемся.

– Он придет, – говорит Майкл Беннард, – он всегда приходит.

– Мы можем начать без него, – говорит Мерион. – Думаю, мы все проработали материал.

– Нет, – говорит Говард. – Я считаю, что нам следует послушать упражнения Джорджа на тему социальной перемены. Это будет знаменательным событием.

В этот момент дверь вздрагивает, а затем открывается. В проеме стоит студент; он несет большую стопку книг, достающую от уровня его паха точно под подбородок. Его подбородок более или менее удерживает стопку в равновесии. С двух пальцев его рук, подсунутых по стопку, свисает глянцевый новый портфель.

Утвердившийся круг впивается глазами во вторженца, который словно бы полон апломба.

– Извините, я опоздал, сэр, – говорит он. – Я всю ночь работал над моим докладом. Закончил сию минуту.

– Берите стул, – говорит Говард, – установите его в кругу.

– Подержи мои книги, – обращаясь к Мерион, говорит студент, чей вид очень аккуратен; он притаскивает стул и вдвигает его в группу, громко царапая пол. – Так правильно, сэр? – спрашивает он. – Мое лицо с того места всем видно?

– Вполне достаточно, – говорит Говард. – Послушайте, я просил вас приготовиться к этому занятию за лето, а не оставлять до последней ночи.

– Я хотел, чтобы он был совсем свежим, – говорит студент. – А кроме того, я все лето крутил в Шотландии.

– С кем крутили? – спрашивает Говард.

– Я крутил фильмы в Шотландии, – говорит студент.

– И скрутил хоть один? – спрашивает Майкл Беннард.

– Достаточно, – говорит Говард, – пора начинать. Теории социальной перемены.

– Если вы мне дадите полминуты, – говорит студент, – мне надо разобрать книги. Вы не против, если я принесу стол, их несколько стоят в коридоре.