Исторические сочинения о России XVI в.

Поссевино Антонио

Лишь только до московского князя дошла весть о нашем прибытии, он немедленно послал нам, почти к границам своих владений, где мы разбили лагерь, всадников, лошадей, продовольствие и через своих гонцов охранную грамоту. Он дал нам 60 человек из своего окружения, которые при остановках готовы были оказывать нам всяческие услуги. Окруженные этими телохранителями, мы не могли без большой необходимости выйти из дому или послать куда-нибудь. Прислал он и лошадей в богатой упряжи, которых обычно дарят послам и на которых мы должны были ехать. Кроме того, он назначил для нашей свиты множество людей, татар и московитов, которые должны были обеспечить нам безопасный путь в лагерь польского короля, находящийся на расстоянии 600 миль, а позже выехать за пределы его владений. Всё это я правдиво описал в другом сочинении [184] , и, думаю, этого здесь подробнее рассматривать не стоит. К большому нашему неудобству случалось, что московский князь по своей подозрительности не допускал к нам врачей во время болезни.

184

Имеется в виду «Московское посольство».

Как было сказано раньше, я оставил двух человек [185] у московского

князя, пока сам ездил к польскому королю, чтобы они узнавали о состоянии дел и пытались, насколько возможно, внушить этому народу сколько-нибудь благочестия. Князь обещал мне в присутствии 100 знатных людей относиться к нашим людям так же, как и ко мне, если бы я остался. Однако им не было дано никакой возможности выходить, если не считать одного-двух раз. По приезде из Старицы в Москву их поместили в довольно тесной комнате. Они вынуждены были пользоваться одним и тем же местом как алтарем, где должны были молиться, как столом, где должны были писать и читать, и как местом, где должны были спать. У дверей постоянно находилась охрана, трое бояр и столько же простых людей. Имена их следующие: Сунебул, Куфара, Кудеяр, Куфара, Мирослав и Куроедов [186] .

185

См. прим. 2.

186

В латинской транскрипции эти имена выглядят так: Sunebul, Chufara, Kudear, Miroslaw, Kuroedow.

Там пробыли они четыре с половиной месяца, а пожаловавшись, что князь не сдержал обещания, получили ответ от знающего человека: князь одно обещает иностранцам, другое приказывает приставам, на словах он говорит одно, другое держит на сердце, и были многие, которым он давал гарантию свободного въезда и выезда и которые просили дозволения вернуться к себе, но тотчас поплатились за это жизнью. Поэтому у тех, кто клятвенно обещал остаться в Московии до конца своих дней, нет никакой возможности ни подойти к другим [людям], ни поговорить при встрече. Если бы кто-нибудь сделал это или на кого-нибудь пало малейшее подозрение в этом, он был бы наказан смертной казнью — будь он русский или иного происхождения. Многие хотели подойти к нам, но по этой причине не осмелились. Среди них был даже некий врач, горячо желавший очиститься таинством исповеди и получить святое причастие. Он просил разрешения прийти к нам, но не только не смог этого добиться, но и выслушал следующее грозное предупреждение: «Для чего ты, иностранец, осмеливаешься посещать людей этого народа? Если не хочешь быть убитым, остерегайся в будущем даже и предлагать такое». Но были и такие московиты, которые стонали от этого рабства и говорили, что, пока князь не начнет другого образа жизни, нет надежды на распространение благочестия истинной веры.

Когда же я из польского лагеря или из другого места посылал со своими людьми письма без печати в одной связке с письмами к князю, чтобы не вызывать никакого подозрения, хотя они и не содержали ничего кроме того, что относилось к нашим порядкам, он их или не хотел отдавать, или приказывал некоторые из них перевести на русский язык, чтобы, как я полагаю, не оставаться в неизвестности. Он делал это, по-видимому, из-за чересчур обостренной и беспокойной подозрительности, если не из страха.

По окончании последнего большого пира перед отъездом из Москвы в Ливонию, поднявшись, он протянул мне и всем моим спутникам руку и просил меня приветствовать ваше святейшество и польского короля. Когда я вернулся домой, он прислал письма и дары, которые в конце концов были частично отданы студентам в Оломоуце, Праге [187] и других местах, частично иногда использовались для подарков самим московитам при проводах. Я дважды пытался отказаться от них [188] , но бояре уговаривали меня, что не должно мне нарушать древнего обычая этого государства и портить милостивое настроение государя, ведь. он сам не отверг даров вашего святейшества и своим людям, кого он посылал и пошлет туда, он позволит принимать дары от других государей. Следуя совету, данному мне раньше, принеся благодарность и раздав деньги среди многочисленных придворных, я принял дары. Но, чтобы он по этому поводу узнал что-нибудь более возвышенное и святое о характере наших установлений, я обратился к нему со следующими словами, переданными ему через думных бояр:

187

В Оломоуце и Праге находились наиболее значительные коллегии иезуитскогоордена.

188

Папский нунций в Польше Болоньетти писал по этому поводу совсем иное: «Поссевин вредит репутации своего ордена, проявляя жадность к деньгам и подаркам. Доходы его значительно превосходят расходы, в особенности от продажи дорогих мехов в Вильне и тех, что он повез с собою якобы для продажи в Германии и которые в самом деле вывез в Италию».— Россия и Италия, т. 2 Спб.. 1913, с. 351.

«Позволь, милостивый великий государь, просить тебя в третий раз, наконец, во имя крови Иисуса Христа те дары, что ты приказал приготовить мне по твоему великодушию, не принять, не вызывая твоей немилости. Видит бог, я не гнушаюсь [ими] из-за какого-то пренебрежения и незнания исключительной щедрости твоей светлости.

Но по моему призванию к духовной жизни и по обетам бедности, которые я часто давал именем милосердного бога, дай ради милосердия Христа то, что я буду считать величайшим благодеянием. Вспомни, как несколько дней тому назад ты сказал мне (хотя по поводу других людей, на которых не распространялись взятые мною обеты), что самое лучшее — следовать смирению и бедности господа Христа. Поэтому позволь мне на деле следовать этому. По милости божьей, мир заключен без этих одежд и мехов, без них же, с божьей помощью, совершится остальное, что ты желаешь. Ты никогда не будешь иметь недостатка в каких-либо услугах моей верной преданности. Дорожных припасов, которые ты выдал моему товарищу Павлу [189] для возвращения к великому первосвященнику, и тех даров, что ты отослал его святейшеству, будет достаточно. Конечно, и их я не позволил бы принять, если бы они не были необходимы при таком пути и продолжительном пребывании всех нас в королевском лагере и в этих местах и если бы мы не боялись обидеть тебя и этим помешать лучшему. А этими дорогими мехами мы не пользуемся: скорее мы отдадим сами нашу кожу и жизнь за распространение католической веры (если такой дар будет угоден богу). Поэтому я не позволил ехать со мной купцам (хотя они этого очень добивались), чтобы от людей такого рода не случилось препятствия тому, для чего меня послали, или ссор с твоими людьми. К тому же, по милости божьей, у меня достаточно [средств], чтобы иметь

возможность вернуться к великому первосвященнику. А если бы ты захотел щедро наградить меня богатым даром, сохрани ко мне то милосердие, которым ты почтил меня. Так как ты признаешь себя овцой стада Христова, подумай о том, что тебе должно следовать водительству его видимого пастыря, то есть великого первосвященника, которому господин наш Христос передал свою паству для пастьбы. Кстати, узнай: в нашем ордене состоит несколько тысяч людей. В наш век, когда открыты новые земли и Европу стали раздирать разные расколы, их, отказавшихся от имущества и от всяких забот о частных делах, господь призвал как бы в одно войско. Все мы заключили содружество во имя Иисуса, чтобы довести его имя и духовные богатства католической церкви до народов Индии, до еретиков и тех, кто не совсем соединился с Католической церковью. Поэтому и оставили мы всё. Мы не принимаем и не принимали никаких почестей, за исключением тех, которые не приносят никаких доходов и связаны с явной опасностью для жизни. Ведь некоторые из нас около 30 лет тому назад были посланы в некоторые патриаршества и епископаты Индии и Эфиопии, чтобы в этих отдаленнейших странах принести в жертву многодневные труды и жизнь во славу Христову, не получая никаких земных благ. Поэтому, куда бы снова ни послал нас святой апостольский престол, мы сможем вернуться (если будет нужно) к тебе. Позволь, если в них нет такой необходимости, не брать [даров]».

189

Паоло Кампани.

Если он и не был тронут этими доводами настолько, чтобы оставить у себя дары, однако почерпнул из них какой-то свет истины. Так были заложены основания для столь большого здания, которое, мы не сомневаемся, будет в Московии в свое время. Он же с истинно царским великодушием приказал дать нам проводников и всё в изобилии. Так мы уехали от него и направили свой путь через Россию к польскому королю Стефану.

КОГО И КАКИМ ОБРАЗОМ МОСКОВСКИЙ КНЯЗЬ ПОСЫЛАЕТ К ИНОСТРАННЫМ ГОСУДАРЯМ (ПОСЛЫ ЗДЕСЬ НЕ ОДНОГО РАНГА). ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ВСЕМ ПУТИ С ПОСЛАМИ, ЕХАВШИМИ ВМЕСТЕ С А. ПОССЕВИНО К ВЕЛИКОМУ ПЕРВОСВЯЩЕННИКУ

Великий князь московский пользуется табелляриями, интернунциями и так называемыми «великими» послами для ведения с иностранными государями дел, касающихся войны, мира и торговли. Табеллярии: называются «гонцами», они только возят письма. Интернунции — «посланцы», они же «малые послы», — кроме писем имеют некоторые поручения. Их обычно сопровождает несколько человек свиты. Главные послы (их обыкновенно трое, не считая секретаря) называются «великими послами». Их довольно редко посылают дальше королевства польского, так как им полагается большая свита, а содержание не предоставляется (так принято и в Московии и в Польше) [190] . Для продолжительного путешествия за пределами королевства польского необходимы были бы значительные суммы денег, а князь на это или им совсем не дает денег, или дает очень мало. Польский король и великий князь московский, так как это считается у них проявлением уважения, обычно посылают 100 или 200 человек со своими послами, к которым присоединяются и купцы. Впрочем, сами московские послы возят с собой товары для продажи, что не очень пристойно для выполняющих такие обязанности. Поэтому, если они что-нибудь дарят, это делается для получения большего вознаграждения и ответного дара, а если этого не дают, они выпрашивают и почти вымогают. Московские послы, прибыв в Киверову Горку [191] (небольшое селение под Ямом Запольским) вместе со свитой в 300 человек, открыли лавки и в промежутках между делами заключения мира, возложенными на них, исправно занимались продажей и обменом с поляками через своих людей.

190

См.: Сергеев Ф. П. Русская дипломатическая терминология XI—XVII вв Кишинев, 1972, с. 15—16, 33, 85.

191

Место, где происходили переговоры о мире между Россией и Речью Посполитой с 15 декабря 1581 г. по 15 января 1582 г.

Из Новгорода, находящегося на расстоянии около 200 миль, вскоре они стали получать продовольствие и приготовленную пищу (хорошо сохранявшуюся на морозе), так что вообще не делали никаких расходов. Кстати, это обстоятельство было нам удобно, так как каждый из 4 послов [192] по поручению своего государя присылал пищу, чередуясь по дням с другими.

В самом разгаре зимы мы помещались в палатках, раскинутых в глубочайших снегах. Постоянно горевший огонь кое-как изгонял оттуда страшный холод, а часть наших людей помещалась в каких-то деревянных хижинах, полных сажи и дыма. К тому же окрестные поля были опустошены королевскими войсками, поэтому едва ли можно было что-нибудь купить, кроме хлеба. Гнилая вода или снег, едва растаявший на огне, составляли питье для лошадей и шли на приготовление горячей пищи.

192

Состав русского посольства: «... отпустил Государь своих послов — дворянина своего и наместника кашинского Дмитрия Петровича Елецкого да дворянина своего и наместника козельского Романа Васильевича Олферьева да диака своего Басенка Верещагина, да подъячего Захарья Свиязева».— ПДС, т. X, с. 258, а также: Описи царского архива.., с. 68, 71.

Тем не менее послы московского князя, приезжая к другим иностранным государям, если не получают даром лошадей, помещений, проводников, подарков, тотчас начинают превозносить до небес милосердие, щедрость и могущество своего государя (так по большей части его называют), а других, как бы велики они ни были, обыкновенно бранят за бедность [193] .

Узнав это на примере Шевригина, лервого посла к вашему святейшеству, и познакомившись с такими же привычками многих других, при учреждении второго посольства в Рим я убедил московского князя послать не больше 10 человек.

193

Жалобы русских послов часто имели основания. Так, посольство Якова Молвянинова на протяжении почти всего пути от Польши до Рима испытывало большую нужду в «корме» и средствах передвижения. — ПДС, т. I, с. 860, 865—866 и др.

Мне предстояло проделать путь во много тысяч миль: сначала отправиться в Оршу, оттуда в Ливонию и Польшу, а затем через Германию в Италию. Я видел, что моя обязанность сопровождающего будет гораздо более трудной, если посольство будет состоять из 100 или 200 человек, которым нужно будет повсюду добывать продовольствие. При этом создавалась опасность, что погибнет все то, ради чего святой апостольский престол потратил при московском посольстве столько стараний, забот, трудов и средств, если всё не будет предоставляться им бесплатно.