Истории для кино
Шрифт:
И Лёдя терпеливо выслушивает в ресторане, как уже изрядно захмелевший Пушок третий час травит свои байки.
– Иду я по Кузнецкому с Колькой, встречаю Пашку и Мамонта. Желаешь, говорят, с нами выпить? Только свернули на Дмитровку – на глаза нам Костя. Ты-то, говорит, как раз мне и нужен. И стал меня уговаривать: «Переходи в мой в театр! Ты же талантище!»
– Костя – это Станиславский? – догадывается Лёдя.
– А кто же еще!
– А Пашка и этот… Мамонт?
– Ясное
– А Колька?
– Надоел ты со своими расспросами! Кто Колька, кто… Ну, считай – император Николай Второй!
Лёдя изумлен. Пушок машет официанту:
– Человек! Еще икры и водки!
Лёдя не без напряжения поглядывает на уже опустошенные графины и блюда. Пушок обнимает его за плечи.
– Ты – талант, какой редко встретишь! Поверь, я ведь всех знаю… Тебя ждет большая сцена! Пора, пора тебе в Москву, в Петербург…
Несмотря на явную алкогольную подоплеку этих комплиментов, Лёдя – как и любой тщеславный актер – принимает их за чистую монету и расцветает:
– Спасибо! Очень тронут вашими словами! Но я, увы, не могу в Москву…
– Что значит – не могу? Трусишь?
– При чем здесь трусишь… Черта оседлости.
– Какая еще к чертям черта!
– Ну, евреи не имеют права жить в больших городах.
– Все-все евреи? – удивляется Пушок.
– Кроме купцов первой гильдии, врачей, адвокатов… И проституток
В мутных глазах Пушка ощущается тяжелое движение мысли.
– Ну, для купца у тебя кишка тонка… Врач, адвокат – тоже… Выходит, тебе остается одно…
– Чего-о? – гневно приподнимается Лёдя.
– Ты что, что! – Пушок стучит себя кулаком по лбу. – Остатком ума тронулся? Я имею в виду, тебе остается одно: крестись – и езжай, куда хочешь!
– Нет.
– Почему? Бог-то один!
– Бог один, но и отец у меня один. Не могу я его предать. Да и врать не хочу – ни ему, ни себе! – Лёдя указывает пальцем в небо, а потом тычет себе в грудь.
Официант приносит заказ – икру и водку. Пушок наполняет рюмки и пьяно всхлипывает:
– Ты дурак! Но – благородный. Уважаю!
Суфлер залпом выпивает и от переизбытка чувств лезет целоваться с Лёдей. Но на полпути вдруг останавливается и вскидывает палец:
– Вспомнил! Ну да, точно! Мы же ставили в Жмеринке «Честь за честь».
Несмотря на опьянение Пушок не просто цитирует, а еще и актерски разыгрывает монолог героини: «Прости меня, бедная моя мамочка! Я зарегистрировалась как проститутка, чтобы поехать учиться в Петербург… Я хочу стать доктором, мое призвание помогать людям… И за эту высокую честь я жертвую своей честью!»
Пушок всхлипывает, роняет голову на стол и тут же издает могучий храп.
Официант подходит к Лёде:
– Я полагаю, счет следует подать вам?
Лёдя со вздохом лезет в карман.
На следующий день в театре дают водевиль «Теща в дом – все вверх дном».
Арендс – в пышных юбках купчихи – произносит реплику:
– Дорогой зятек, какой прекрасный нынче денек!
И выжидающе косится в суфлерскую будку. А там спит еще хмельной после вчерашнего Пушок, свесив голову на грудь. Актеры как могут тянут паузу.
– Да-а, день прекрасный… – говорит зять-Лёдя.
– Редко выдаются такие замечательные деньки… – вторит сосед-Ирский.
В суфлерскую будку врывается Шпиглер, трясет Пушка, тот вскакивает, не понимая, что происходит, и листки с текстом пьесы рассыпаются по полу. Пушок и Шпиглер ползают на четвереньках, сталкиваясь лбами, и собирают пьесу.
На сцене Лёдя пытается как-то двинуть действие дальше:
– А мама-то упала с балкона! – И добавляет безнадежно: – Причем в такой прекрасный денек…
Публика смеется. А на сцене снова тягостная пауза.
Тем временем Пушок, собирая страницы, опять сталкивается лбом со Шпиглером, и вскрикивает:
– Черт, ну, что за дурацкий день сегодня!
Ирский, обрадовавшись поданной суфлером реплике, послушно повторяет за ним:
– Черт, ну что за дурацкий день сегодня!
– Да, совершенно дурацкий! – вторит ему Лёдя.
И опять на сцене пауза.
Шпиглер находит нужную страницу, сует ее Пушку и уходит. А Пушок радостно восклицает:
– Нашел восемьдесят третью страницу – играйте!
– Нашел восемьдесят третью страницу – играйте! – звонко объявляет Ирский.
Арендс и Лёдя смотрят на него, как нас сумасшедшего.
А Пушок, желая смочить пересохшую глотку, хватает стакан, но тот пуст.
– Ни одна сволочь чаю не принесет! – рычит Пушок.
– Ни одна сволочь не принесет чаю! – патетически восклицает Арендс.
Лёдя ломается пополам от еле сдерживаемого от хохота.
Пушок, наконец, приходит в себя и шипит:
– Да не то! Не то! – и читает по тексту: – «Если бы не моя мама, даже имение пошло бы с молотка!»
– Не то что имение, даже моя мама пошла с молотка! – восклицает Ирский.
Пушок выразительно вертит пальцем у виска.
Лёдя тоже послушно крутит пальцем у виска Арендс.
– Да как вы смеете! – не по роли, а от себя возмущается Арендс.
А Пушок в будке машет новой страницей:
– О! Вернемся к прошлому – нашел шестьдесят вторую!
– Вернемся к прошлому, – бормочет Лёдя, косясь на разъяренную Арендс. – Я нашел шестьдесят вторую…