Истории из другой жизни (сборник)
Шрифт:
В разное время у меня были две близкие подруги, которых я очень любила, но социум не признавал наших отношений и сурово наказывал за то, в чем я была совершенно не виновата. «Доброжелатели» и родители моих подруг делали все возможное, чтобы вернуть дочерей к «нормальной жизни». Мне угрожали кровавой расправой, подбрасывали записки с угрозами, разбивали окна в квартире, поджигали входные двери и грозили посадить в тюрьму за совращение женщин. На нашей входной двери красовалась выцарапанная ножом надпись: «Позор лесбиянкам!» Естественно, маме, с которой мы проживали в одной квартире, такое положение вещей не могло понравиться…
Я прекрасно понимала, что в нашей стране я действительно могу попасть в тюрьму из-за своей ориентации, которая считалась развратом… Обеих моих подруг постигла одна и та же участь – они были выданы замуж
С течением времени я окончательно укрепилась в своих выводах о том, что на своей родине я не смогу иметь нормальных, стабильных отношений ни с одной женщиной… А хотелось мне только одного: иметь семью, официально зарегистрировать брак и быть счастливой с любимым и любящим меня человеком. Я так устала страдать, постоянно скрываться ото всех и чувствовать себя виноватой непонятно, в чем! Как же я хотела элементарного уважения к себе, как к нормальному человеку!
Временами я впадала в отчаяние и не знала, что мне делать и как жить дальше. Мои близкие, видя такое состояние, решили помочь мне очень эффективным, по их мнению, способом… По настоянию семьи и, особенно, мамы, но против своей воли, я вышла замуж за мужчину… Я плохо соображала, что делаю, поскольку находилась тогда в сильнейшей депрессии после всего, что мне довелось пережить.
Наша семейная жизнь больше напоминала моральный и физический ад. Мой муж пытался исправить меня угрозами и побоями. Он жестоко насиловал меня, занимался грубым сексом против моей воли, заставлял носить женскую одежду, ругал и унижал по малейшему поводу. Он говорил, что либо вернет меня на истинный путь, по которому должны следовать все мусульманские женщины, либо убьет. Я жила в постоянном стрессе и страхе. Когда я начинала жаловаться кому-либо, мне всегда говорили, что мой муж прав, и я должна исправиться. В милиции не приняли ни одного моего заявления о насилии в семье…
Ожидание ребенка немного скрасило мое унылое существование, но от постоянных стрессов и побоев я потеряла его… Моя душа вновь опустела. В то же время у меня окончательно созрела решимость как-то изменить свою жизнь. Я твердо сказала себе: «Так больше жить нельзя!»
Я мечтала убежать из дома, но мне некуда было идти, поскольку родные не хотели, чтобы я жила с ними. В Азии это считается позором, если замужняя женщина уйдет от своего мужа обратно к родителям. Денег, чтобы снять жилье у меня не было, поскольку муж запрещал мне работать. В конце концов, я заняла денег у друзей и тайком от мужа уехала в Россию, в город Санкт-Петербург, чтобы жить и работать там.
Жизнь в России показалась мне спокойнее, но там тоже нет закона об однополых браках, и подобные отношения отнюдь не поощряются, если свою ориентацию каким-то образом афишировать. Меня нигде не брали на работу, как только начинали подозревать о моих наклонностях. Я перебивалась случайными заработками, скрывала свою сущность и жила в коммунальной квартире, которая больше напоминала трущобу. Нас проживало в одной комнате шесть человек. Мои соседи были такими же гастарбайтерами, как и я – выходцами из восточных стран… На восемь комнат этой квартиры был предусмотрен только один туалет, одна общая кухня и ванная. Это был настоящий ад! Но я не могла хоть как-то изменить ситуацию, поскольку у меня совершенно не было средств. Меня очень неохотно брали на работу не только из-за ориентации, но и также из-за нерусской внешности, говоря прямым текстом, что мой «фейс» не подходит для работы в русском коллективе… В России ярко выражен национализм, люди открыто выражают свое мнение по поводу выходцев из стран Востока, и мнение это часто оставляет желать лучшего… Мне удалось выжить, только благодаря отличному знанию русского языка.
Несколько раз на улицах я подверглась нападкам российских гомофобов. Они называли меня оскорбительными словами, преследовали, кричали на всю улицу, а однажды даже пытались избить и ударили несколько раз по голове. И тут мне приходилось жить в постоянном страхе и унижении! Но и на родину вернуться я не могла, поскольку не получала там никакой помощи ни от властей, ни от общества, в котором жила. У нас нет ни одной официально признанной организации, где представители нетрадиционной ориентации могут получить квалифицированную помощь. Наше общество не уважает сексуальные меньшинства и позволяет издеваться над ними, притеснять их. Я считаю это дискриминацией по признаку сексуальной ориентации! Это то, в чем человек не виноват, но его делают виноватым!
Живя уже в Швеции в официальном браке со своей парой, я всегда горячо выступаю в поддержку обиженных, дискриминируемых женщин, поскольку сама прошла эту тяжелейшую жизненную школу. Ко мне часто обращаются женщины за словом поддержки и советом, и я всегда стараюсь помочь им, чем могу. Я твердо знаю, что вся моя жизнь теперь будет посвящена борьбе против насилия и морального давления на женщин, которые волею судьбы оказались не такими, как все…
Чужое имя
Ольга Кузнецова
(основано на воспоминаниях моего друга-транссексуала)
Меня зовут Ник. Кто рожден в своем теле, вряд ли поймет, какое это наслаждение, называть себя своим собственным именем, взамен чужого, данного еще при рождении по ошибке… Я родился девочкой с именем Вероника. О эта странная шутка природы! Казалось бы, в мироздании все так совершенно и гармонично, но иногда и оно может ошибаться. Мальчик, рожденный в теле девочки, – что может быть ужаснее этого? Разве что девочка, оказавшаяся волею судьбы запертой в мальчишеском теле…
До четырех лет я еще не осознавал свою сущность и был кудрявым ангелочком в платьях с рюшками и бантом на голове. Но красивая послушная дочка – радость мамы и папы – перестала быть таковой по мере взросления… Мне еще не исполнилось и пяти, а я уже не желал надевать девчоночьи платья и плохо откликался на свое имя. Я говорил о себе в мужском роде, утверждал, что я мальчик, и хочу иметь нормальное мужское имя! Но тогда я был еще слишком мал, чтобы противостоять родителям – меня насильно одевали в платья и пресекали любые разговоры о моей истинной сущности. Отец сурово наказывал меня за любые мальчишеские проявления и запретил мне называть себя каким-либо другим именем, кроме своего собственного. Я Вероника, и точка! Но после семи лет меня уже невозможно было заставить отращивать длинные локоны и надевать платья… Я обстригал себе волосы ножницами, не давал надевать на себя девчоночьи вещи, вырывался, кусался и дрался с родителями, невзирая на гнев и побои отца, и меня легче было убить, чем заставить надеть не принадлежащую моему настоящему полу одежду… Но, даже одевшись по-девчоночьи, я вовсе не был похож на девочку. Я напоминал пацана в юбке, и поэтому родителям вскоре пришлось смириться с моими вечными джинсами и футболками…
Моя сестра Влада была на два года младше меня. Она была настоящей девчонкой и единственной, кто принимал меня таким, каков я есть на самом деле. Я считал себя ее братом и мог говорить о себе в мужском роде, а она называла меня Никки… Свою сестру я любил больше всего на свете! А она любила меня… Мы с ней были самыми близкими людьми в этом мире.
Наша дружба стала моей единственной отдушиной, поскольку с самых ранних лет все вокруг считали меня несчастным, душевнобольным ребенком, а многие видели во мне лжеца и притворщика. Особенно мой отец… Сейчас я понимаю, каким деспотом он был в семье, а его авторитарное воспитание вряд ли принесло хорошие плоды. Наш отец негласно являлся и нашим господином… Он был хозяином всего, что окружало нас. Казалось, даже воздух, которым мы дышали и вода, которую мы пили, принадлежали ему, и он просто милостиво разрешал нам пить и дышать с благожелательной улыбкой гостеприимного хозяина… Отец… Он никогда не сажал меня на колени, не брал с собой на прогулки, не упоминал лишний раз в разговорах… У него была красавица-дочь Влада, а первый ребенок оказался из разряда «в семье не без урода». Все это знали и хранили многозначительное молчание… При одном упоминании моего имени отец хмурился и отводил взгляд… Его ребенок тяжело, безнадежно болен – вот о чем говорили его нахмуренные брови и мысли, тревожные и мрачные… Кем же я был в его глазах? Сумасшедшим? И это мой окончательный приговор? Сумасшедший… Только потому, что не такой, как все? Только потому, что не жил по правилам, установленным в этом мире?