Истории из прошлого
Шрифт:
– Кстати, откуда ты знаешь преподобного Якова и больницу Святой Марии? Я ни разу о ней не слышал.
Мерфи рассказывает, как одна из его многочисленных теток попала туда с тяжелобольным ребенком. Они пролежали в больнице месяц, мальчику делали операцию на сердце. Тетка и так сидела на валерьянках и была на грани нервного срыва, а тут еще вдобавок такой случай: молодой человек напился и наблевал в клумбы, прямо под окном. Поднялся скандал, хулигана арестовали. А в полицейском участке выяснилось, что этот молодой человек – сын преподобного Якова. Так Мерфи узнал и о больнице, и о безбашенном сыне священника.
Я закатываю глаза и думаю: «Боже, он молится за больных детей в то время, когда его сын бухает, как черт».
Некоторое время мы молчим. К полудню температура поднимается до пятнадцати, но открываешь окно – сразу сквозит. Глаза слипаются, аппетита нет. Мне ничего не остается, как расстегнуть несколько пуговиц и обнажить свой кругленький животик.
Мерфи говорит:
– О боже, разлегся тут, светишь своим пузом.
– Слышь, Аполлон херов, за своим пузом следи.
Я открываю глаза и стукаю его по прессу. Раздается глухой удар, руку пронизывает боль. Я дую на ушибленное место, а Мерфи сидит себе и смеется.
– Что за…
– Это защита, – он поднимает одной рукой футболку, и я вижу бронежилет.
– Ты странный человек, Салли. Кстати, ты мне так и не рассказал вчера, почему пошел в ОДБ.
Мерфи, не отрывая взгляда от дороги, расстегивает жилет и приподнимает его. Я не могу сдержать смачного ругательства: на животе у Салли следы от швов и несколько небольших, но глубоких шрамов.
– Полтора года назад на меня напали пьяные малолетки во время утренней пробежки в парке. Их было трое, я один. От первого отбился, а второй достал пневматический пистолет и попал мне в живот. Я почти месяц пролежал в больнице, у меня была дырка, операцию делали. Благо, органы не задело, жив остался.
Смутно вспоминается, что я два месяца не видел Мерфи – только его сожителя, и то изредка. У меня еще возникла мысль: а не переехал ли Салливан Мерфи? Потом он вернулся, и это как-то позабылось, а теперь вот – всплыло. Мерфи рассказал, как он восстановился спустя два месяца, а малолеток полиция никак не могла найти. Так прошло полгода, и Салли нанял знакомого частного детектива. Тот содрал с него очень неплохие деньги, зато работу выполнил. Дальше последовали суд, наказание, и сама история забылась, а на Мерфи след оставила – как в прямом, так и в переносном смысле. Он понял, что люди неплохо наживаются на расследованиях, да и работа нескучная, особенно у «частников». К тому же, Мерфи еще признался, что ему несколько спокойнее будет ходить с пистолетом и значком ОДБ. Салли стал заниматься тхэквондо и купил на всякий пожарный бронежилет. И кстати, от Мерфи ушел фитнес тренер. Тот не поддержал идею относительно ОДБ и, тем более, с частным бизнесом, – много рисков и вообще это очень затратное дело. Они расстались, Мерфи закурил, иногда не брезгует даже пиво выпить.
Он замолкает. Я также молчу. Мы едем по пробкам, тихо играет радио, а вдалеке можно услышать пение птиц. Солнце печет еще сильнее. Я прикрываю глаза и засыпаю…
***
Мы останавливаемся у ворот больницы и идем туда. Участок большой: три корпуса по разным концам территории, а по центру церковь. На входе висит табличка: «Северо-окружная детская больница при церкви Святой Марии». На территории много народу, особенно матерей с детьми. Мы показываем курсовые (то есть временные, на момент экзамена) лицензии охранникам, и те нас пропускают. Я прихлопываю себя по кобуре, а сердце стучит еще сильнее, стесняя легкие. Интуиция мне подсказывает: лучше не выпускать из рук пистолет. Она меня никогда не подводила. И вообще, интуиция – главное оружие детектива, она намного полезнее даже пистолета.
Мы заходим в церковь. Запах свечей, фрески на стенах, мозаики… Никого нет, кроме старенькой, практически беззубой уборщицы, которая моет полы между скамейками. При виде нас она улыбается и говорит:
– Вам чаво, голубчики?
– Здрасте, – говорю я и улыбаюсь. – Нам нужно поговорить с преподобным Яковом.
– Он щас на семинаре.
– Что за семинар, если не секрет?
– Это семинар, типа, – как у вас там, молодежи… «психиатрический»?
– Может, психологический?
– Во-во! Преподобный Яков учит девонек уму-разуму, те приходят покаяться там… Там еще пацанчики ходют, я так думаю, там какой-то общий сбор. Яков говорит, так он молодежь приучает к церкви, а то уже совсем в церковь не ходют.
Мы с Мерфи переглядываемся. Я слышал о семинарах в рамках церкви, но никогда там не был. Что ж, очень интересно.
– А где, матушка, эти семинары проходят? Мы тоже хотели бы их посетить, – говорю я.
– Справа, мальчики, в подвале. Только осторожнее, на ступенях скользко! Если чаво надо – зовите.
Старушка уходит во двор, а мы идем к подвалу. Дверь деревянная, с металлической ковкой. Первым спускается Мерфи, его рука тянется к пистолету. Уже на последних ступенях слышатся смех и рок. Я также берусь за оружие. У меня не так складывалась картинка при словах «церковные семинары». Мерфи стучится, никто не отвечает. Он стучится еще раз, и музыка затихает. У меня засасывает под ложечкой.
Наконец, дверь открывает сам преподобный Яков, в черной сутане. Вот только от него разит пивом, а за спиной ничего не видно. Зато слышны голоса – как женские, так и мужские.
– Добрый день, молодые люди. Вам что-нибудь нужно?
Мы показываем лицензии, и я говорю:
– Да. Нам нужен Дитмар Таузинг.
– У нас сейчас…
– Яков, ну что у тебя там?
Голос знакомый… До меня доходит: это сержант Беренс. Яков переводит взгляд сначала на меня, затем на Мерфи и уже хочет закрыть дверь, но нам ничего не остается как пройти внутрь. Не останемся же мы ждать конца семинара.
Перед нами предстает помещение с низким потолком, где из мебели только столики да диваны. В ноздри впивается сигарный дым, словно он так и ждал, когда его выпустят на волю. Беренс и Таузинг, голые по пояс, лежат на диване в обминку с тремя девицами. Кроме них еще есть девушки в компании с теми самыми парнями из мерседеса. На столах – шприцы, пиво, карты и магнитофон. При виде нас мужчины подскакивают, девушки вскрикивают и прижимаются к дивану. Я пытаюсь объяснить им про мирные намерения, но тут сержант достает пистолет. Мы отскакиваем в разные стороны. Пуля попадает в перила. Я стреляю в люстру, та падает прямо на диван, прижав одну из девушек. Сержант с бранью отскакивает, а Яков кидается на нас с кулаками, но я бью его в челюсть, и он падает. От разбитой люстры поднимается дым. Воспользовавшись моментом, мы бежим наверх: надо срочно вызвать подкрепление. У входа поджидают охранники. Они нацеливают на нас пушки. Я кричу:
– Идиоты, опустите. Мы из ОДБ!
Мы показываем лицензии, а между тем в церкви слышны выстрелы. Охранники стоят как вкопанные.
– Вызывайте полицию! – ору я.
Наконец, один из них бежит к будке, другие нас отпускают. Еще трое охранников заходят в церковь и через несколько секунд выводят преподобного Якова. Часть пуговиц от сутаны не застегнута, видно заляпанную майку. Только позже я понимаю, почему он так сделал, а пока мы направляем на него пистолеты.
– Братья! – кричит нам Яков и поднимает руки. – Это не то, о чем вы подумали…