Истории любви
Шрифт:
С помощью своих книг и публикаций в прессе Рауль сумел покорить сердца Марии Леонидовны, и Марии Евгеньевны, и всех сестер Коробейниковых, и всего того матриархата, в котором родился, и жил, и развивался, или не развивался, мой подростковый рассудок. Индеец жених тетушки Аграфены всем заронил в души морскую трагедию и мечты о странствиях.
Единственное, о чем мечтал Рауль как дипломат, как журналист, или как обе эти его профессии было уехать жить в Париж. Он оставил тете Аграфене стопку открыток и стихов, которые немного времени спустя можно было бы продать за большие деньги. Однако тетя их сохранила до самой смерти и любила пересматривать их во времена одиночества, болезней, душевной пустоты и старения.
Паровоз свистел, набирая ход, модернисты болтали стихами или на французском, Рауль поймал тетю Аграфену за ее музыкальную талию, и на мгновение, под железнодорожным солнцем, медь его кожи блеснула рядом с левкоем платья тети Аграфены.
Таким было прощание.
Рауль пообещал присылать много много стихов и открыток, но так и не написал ни разу. Понятно, что Париж и алкоголь с шахматами его поглотили целиком, узурпировав его душу и его тело. Он как-то сказал тетушке Аграфене: "Есть поэты влажные и поэты сухие. Я поэт влажный." Тетя Аграфена, покинутая и теперь полюбившая по-настоящему, на расстоянии, читала и перечитывала открытки и стихи индейца.
И как раз тогда, возвратившись с этого астрального путешествия в поэзию, во вселенную поэта, больная от низости, от скуки, от печали, от одиночества, от повседневности, решила искать наслаждений.
Глава 5. Любовь разлучная
Премьера “Трех сестер” А.П.Чехова было событием национальным и даже событием европейского масштаба. Чехов был автором века прошедшего, «в очень большой степени века ушедшего» как говорили и говорят в семье Коробейниковых. Однако «Три сестры» это произведение в стиле реализма, а реализм всегда находил у нас поддержку и вызывал интерес у молодежи из религиозных семей.
Прадед Максим Максимович был, как я уже говорил, большим другом отца Григория, поскольку он считал его человеком полным идей, и, поскольку он любил поспорить с ним, в то время как Чехов никогда не говорил о литературе, разве только о деньгах, которые он заработал или сможет заработать благодаря своей литературной деятельности. И кроме всего прочего Чехова никогда не приглашали к нам на большие званные ужины, поскольку дед Николай и бабушка Елизавета считали его неисправимым безбожником. Что касается мамок, тетушек и их подружек, всего нашего матриархата, то Чехов им совсем не нравился поскольку они его считали «вдохновителем идей социализма» как было напечатано в одной из наших газет. Или он просто был для них «ничего особенного».
Он ел суп прихлебывая из тарелки и таким способом мог опрокинуть себе всю тарелку в рот одним махом. И в частности, в одном из своих произведений он имел смелость назвать горошины маленькими пульками, на что тетя Аграфена, считавшаяся у нас авторитетом в литературе благодаря своим отношениям с Раулем, разгневанно обозвала его болваном.
Тетушка Аграфена во время своей болезни чахоткой проводила время за отдыхом, чтением книг и своими печалями. Федор Петрович, врач, рекомендовал ей проводить больше времени на свежем воздухе, избегая, однако, солнечных лучей (как было модно в те времена), и хорошо питаться, избегая излишеств. Я проводил много времени с тетушкой Аграфеной подле ее шезлонга в садике, у каштана, или в ее комнате, сидя у открытого окна. Тетя Аграфена слушала скрипичную музыку и оперы Верди, посылала двойные открытки Николаю II, который в ответ присылал букеты цветов и открытки с короной, не говоря уже о стихах Рауля, которые она берегла у себя, как я уже говорил. Был ли у нее светлый период? Нет. Темными очами смотрела она на яблони в саду, на ее алых губах таял мед, на алых губах, постигших высоты знания недоступные мудрецам. Молодой Пикассо забегал проведать ее всегда очень поздно и дарил множество раздетых и одетых людей, нарисованных его рукой.
– Мои извинения мадемуазель Аграфена, вы застали меня между голубой и розовой эпохами. Сегодня я уже занимаюсь другими вещами.
Но тетушка Аграфена больше не любила его, как не любила и Николая II, или его таинственного двойника, с которым они бывало проводили время уединяясь в особняке на Каменном острове, поскольку она пылала мистической и духовной страстью, подобной страстям Святой Терезы, только без присутствия божества, была любовь к этому чернокожему парижанину Раулю, с которым она была теперь разлучена.
— Знаешь, Сережа, однажды вечером мы были в парке в Царском Селе, у Екатерининского дворца на большом пруде с лебедями, и похоже эта обстановка вдохновила Рауля, и на него нашло глубокое молчание, долгое, печальное, мрачное. Раздался крик павлина, в котором прозвучал ужас приближения темноты ночи и прощания со светом дня.
Лебеди белыми гондолами, сворачивали к царскому дворцу, рисовавшемуся в ночных очертаниях. Рубен посмотрел на меня, вид у него был такой поэтический, что мне стало не по себе, он признался мне в любви и сказал мне, мадемуазель любовь жестока, и она преображает нас вселяя в нас безумные мысли. Мне было страшно, Сережа, клянусь тебе, я испугалась, но я испытала наслаждение от этого страха, восхитительного, загадочного, страха которого хотелось еще и еще. Разве могу я после этого любить кого-то другого кроме Рауля?
Глава 6. Еще одна несчастная любовь
Тетя Аграфена просила разрешения у доктора Федора посетить премьеру пьесы «Три сестры», которая привлекала ее своим свободомыслием и революционностью. Федор был невысокого роста, сдержанный, немногословный и решительный в своем диагнозе, на все случаи жизни имеющий ответ, и без какой-либо риторики, что сегодня так трудно встретить среди докторов. Доктор Федор излучал ауру вежливости и глубокого знания своего дела, аскетизма настоящего ученого и простоты в обращении со своими пациентами. С другой стороны, доктор Федор происходил из известного рода медиков ХIХ века, работавших во Франции со светилами медицины Пастером и Прустом. Доктор Федор разрешил Аграфене принять участие в премьере «Трех сестер», которая обещала быть событием, подобным скандальной премьере в Париже драмы В.Гюго «Эрнани», запрещенной у нас цензурой сразу же после того представления.
На представлении было топанье ногами, шквал аплодисментов, неистовствующая толпа, библейский гвалт, и кончилось все тем, что публика разнесла в щепки зрительский зал и люди колотили друг друга обломками кресел. Тетя Аграфена не столь из любви к Чехову, а скорее в силу своей образованности, как уже говорилось, была сторонницей прогрессивных идей, реализма и социализма. На премьеру пришло много молодых интеллектуалов, среди них были такие многообещающие личности как Лев Троцкий.
Тетя Аграфена кричала так, что после представления начала кашлять кровью, и ее привезли домой из театра в компании всех сестер, родственниц и подруг, а также нескольких Ники-подобных юношей, обожавших ее молча и на расстоянии, поскольку тетушка Аграфена была в то время музой Рауля Капабланки, пусть и из крови и плоти, как говаривал сам поэт.
Тетя Аграфена вернулась к своему постельному режиму, согласно указаниям доктора Федора, в окружении нашего женского клана, который конечно же в то время никто бы не осмелился так назвать, а также среди букетов живых цветов, которые ежедневно посылали ей Пабло Пикассо, Николай II и многочисленные юноши поэты, восхищавшиеся ей словно богиней, поскольку она была музой известного поэта.