Истории любви
Шрифт:
— И что вам от меня надо?
— Мы хотим договориться с вами о встрече.
— Мне нечего рассказать вам.
— Мы внимательно следим за вами с тех пор как вы появились в Петрограде. Вы контролируете значительную часть средств, направляемых Испанией на поддержку России.
— В таком случае, обращайтесь пожалуйста к правительству Испании.
— Для начала нам хотелось бы разобраться с вами.
— А мне нет. Лучше бы вы продолжали шпионить за мной.
— Предупреждаем,
— Посмотрим.
И «немцы» ушли, холодно откланявшись дамам, которым их так и не представили. Женское общество была разодето и выглядело как букет цветов, среди которых были и искусственные цветы. Снова подали чай и разговор за столом разгорелся с новой силой, перекинувшись на обсуждение этой опасной авантюры, открывшейся перед нами несколькими минутами ранее. Это было похоже на немое кино, но со звуком и в цвете, любовь была в опасности, и вся эта шпионская история сильно волновала воображение. Страсти с картин Репина на ее фоне блекли и казались совсем мирскими, обыденными. Пан Вацлав на все вопросы отвечал уклончиво, и Мария Евгеньевна, державшая своего возлюбленного за руку, в своем молчании выглядела сияющей, загадочной, задумчивой, печальной. Она уже не была натурщицей, скорее, попросту, влюбленной и прекрасной женщиной.
Поляк Вацлав и Мария Евгения часто бывали на балах в Зимнем дворце, и как-то раз к ним подошел молодой человек с военной выправкой, и не обращая никакого внимания на кавалера, обратился к Марии Евгеньевне с сильным немецким акцентом:
– Вы обещать мне это танец, мадам.
– Простите пожалуйста, я устала и плохо себя чувствую.
– Чувствовать?
– Фатиге.
– Ах, я, я!
Обстановка обострилась. Мария Евгеньевна растеряно улыбалась, сияя жемчужным ожерельем, крупного чистого жемчуга, выделявшемся на глубоком декольте ее роскошного, темного платья.
– Я дума-ать этот жемчук происходить от продажа лошади в Испанья? – сказал молодой человек, слегка наклонив голову с нескрываемой иронией на лице.
Пан Вацлав медленно поднялся со стула, подошел к молодому человеку, неподвижно стоявшему с выправкой часового, и наотмашь ударил его перчатками по лицу.
Окружающие конечно заметили, что здесь происходит нечто-то очень нехорошее, но в силу хороших манер не подавали никакого виду. У немца были сильно вьющиеся соломенные волосы, вздернутый задиристый нос, слишком близко посаженные глаза и большой уродливый рот, словно созданный для оскорбления. По правде говоря, он вовсе не выглядел как чистый ариец.
– Завтра вы получать мои секундант, —сказал он с презрительной усмешкой.
Он заметно нервничал, строго глядя на противник левым глазом с высоко поднятой бровью, словно из-за привычки носить монокль, который он сегодня забыл взять. Откланявшись по-военному, он повернулся и мгновенно удалился. Ростом он был не очень высок, и быстро исчез в толпе танцующих. На балу присутствовало много французских кокоток, выглядевших гораздо более элегантно, чем местные аристократки, и торговавших любовь и кокаином в аристократических салонах Петрограда. Эпоха Первой мировой была как похмелье, окатывавшая нас, словно золотая пена. Наши местные шлюхи, такие заносчивые, сами принимали кокаин. Тем самым они и бизнеса не делали и своей привлекательности изрядно вредили.
—Собираешься драться с этим сумасшедшим? – спросила Мария Евгения.
—Я вызвал его на дуэль. И это не псих, это немецкий шпион.
—Я могу позволить тебе рисковать жизнью…
—Я не могу позволить вражескому лазутчику оскорблять тебя у меня на глазах. Ни ему, ни кому-либо другому.
—Но он может убить тебя.
—Я хорошо стреляю.
—Не делай этого, любимый.
—Я защищу твою честь и попутно разделаюсь со шпионом. Он пришел сюда только лишь для того, чтобы спровоцировать меня.
—Что означает, что они ищут возможности убить тебя. Смерть на дуэли не подвергает его никакой опасности.
—Меня тоже.
О, как замечательно танцевать фокстрот, особенно когда прямо в глаза вам смотрит красавчик, признающийся в любви, и, хотя пролетели столетья, балы в Зимнем дворце по-прежнему остаются незабываемым воспоминанием для меня.
Пан Вацлав принимал секундантов во дворце. Это были двое крепких, молодых парней, один из которых сопровождал герра Хаара, во время первого визита. Договорились драться на открытом воздухе, на пистолетах, как, впрочем, и ожидалось, через три дня, в шесть часов утра. Секундантами Вацлава были Казимир Малевич и еще один художник. Пистолеты были старинные, вычурные и романтичные, похожие на те, из которых Пушкин был убит Дантесом. Друг Малевича раздобыл их взяв на прокат в каком-то музее.
Пан Вацлав в дни, предшествовавшие дуэли, стал гораздо реже бывать у нас. Мария Евгения, как и все остальные, обращалась за поддержкой к тете Аграфене, которая проводила целыми днями лежа в гамаке под каштаном, с сентиментальным видом читая книжку на французском в желтом переплете.
—Не вини себя пожалуйста, Мария Евгеньевна. Пан Вацлав сражается не только за тебя, но и за Антанту, потому что он готов встретиться с опасностью, и потому что он романтик и испановед, и он считает, что дуэль это дело чести, это очень по-испански, пусть это и почти забыто в нашем обществе, чуть ли не со времен Пушкина.
—Я не могу допустить, чтобы он убил себя, повторяя судьбу Пушкина.
—Если он убьет немца, то расправится со вражеским шпионом, кроме всего прочего.
—Враги организовали заговор против него.
Тетя Аграфена легонько кашлянула, приоткрыла и закрыла обратно свою книжку, и наступила секундная пауза, в тишине которой раздалось блеяние козы Айседоры, мяуканье кошки Электры, рев какого-то осла, звуки посуды с кухни, пенье Матрены моющей полы в спальне, звуки молитвы дедушки, голос прадеда, разговаривающего с конем Люцифером, разговор наших родственниц в гостиной и щебетание птиц, раздававшееся над всем этим. Наша родственница Елена, приехавшая в столицу погостить на долгое время, громко читала письма, полученные от своих поклонников в провинции. Она мечтала выйти замуж в Петрограде чтобы найти себе место при царском дворе. В нашем доме стояла тишина в своем роде, полная звуков и слов.
– Послушай, Мария Евгеньевна, как бы сильно не была я сейчас больна, я ценю жизнь и смерть гораздо больше чем ты. Я советую тебе пережить твое приключение, как я пережила мои с Раулем и с Пикассо, и бог знает, что будет дальше.
Мария Евгеньевна, которая была очень красива, из-за произошедшего больше не носила свои роскошные фамильные украшения. При этом, я находил ее более привлекательной и более обнаженной без такого ошейника.
Прадед Максим Максимович, который умудрялся сохранять петушиную деловитость, привел как-то к нам в дом на ужин Марию Пуаре, красавицу Мари как ее называли, когда она выступала в Париже.