Истории СССР
Шрифт:
Когда съёмки Авы Гарднер закончились, она устроила в ресторане отеля Ленинград прощальный банкет. Приглашены были все члены съёмочной группы, включая старушек «Тишина» по охране порядка в коридорах студии. Меня провёл мой приятель из актёрского отдела. Ава сидела в другом конце зала и, взяв в руку бокал с шампанским, обошла весь зал и чокнулась с каждым. Мне она озорно улыбнулась и залилась звонким смехом, видимо вспомнив, с какой страстью я усаживал её в седло белого жеребца. Она ушла быстро, помахав рукой так же, как тогда из машины, но уже точно не только мне. Утром самолёт унёс мою прекрасную фею на край света, за моря и океаны, за железный занавес. А там её ждали Фрэнк Синатра, Перегори Пек, Кларк Гейбл, Берт Ланкастер, Хемфри Богарт и весь звёздный Голливуд. Она была настоящей феей, самой красивой женщиной Америки. И как это я решился прикоснуться к ней?
Свист Соловья-разбойника
Просветителям общества «Знание»
Стоял солнечный золотистый август. В летнем саду появились жёлтые листья, воздух стал прозрачным. Страна пребывала в ожидании московской олимпиады и время зря не теряла. Склады всех магазинов были забиты заморскими товарами и с черного хода, как стало принято у любителей лёгкой наживы, шла бойкая торговля. В свою новую квартиру я купил невиданные финские обои и чешскую сантехнику. Стройки, покраски, подноски и относки — всё служило делу незаконного обогащения разумных граждан. Всеми дозволенными способами «рубил капусту» и я, этакий парубок. Денег всегда не хватает. А когда на содержании загородный дом с домочадцами, квартира, машина, престарелые родители, жена, подрастающие сын и доченька, то каждая копейка была не лишней.
Сыночек пребывал в спортивном лагере от секции баскетбола в посёлке Вырица и, чтобы его навестить, я с радостью ухватился в обществе «Знание» за путёвку в Дом отдыха медицинских работников. Путь туда был не близкий. До Вырицы полтора часа еды. Но с детства, проехав сотни километров с отцом на его грузовике, я любил дорогу.
Жигули плавно прыгали на колдобинах и давали время поразмышлять в пути о том и сём. Я, конечно, понимал, что денег не хватает тому, у кого ненасытный рот, слишком большие запросы. Но уменьшать их, эти запросы, я и сам не хотел. А уж говорить о запросах жены и тёщи совершенно излишне. Тем более, что всё удачно складывалось. Доцентская должность в Театральном институте позволяла подработать на съёмках и на лекциях просветительского общества «Знание». Тариф у доцента здесь был приличный, а смазливенькие инструкторши популярным лекторам выдавали по две путёвки за одну лекцию, а это за месяц прилично набегало, если раз в неделю выступить перед трудящимися. А если два раза в неделю в обеденный перерыв посетить предприятия советской промышленности и науки, то двести рублей можно получить, как с куста. Деньги не малые. Конечно, пережить стресс при выступлении в цеху завода перед двумя сотнями рабочих, жующих бутерброды в обеденный перерыв, сможет не каждый. Я мог. Терпел, но мог.
Пристрастился к этой пагубной страсти я ещё в аспирантские годы, когда каждая копейка была на счету. Потом втянулся, нашёл лазейки, когда можно было расслабиться и «проплыть на спине». Советское правительство и коммунистическая партия, видимо, по своей близорукости хотели, чтобы народ был образованным, начитанным и сознательным. Поэтому через лекторов общества «Знание» внедрял в умы людей различную полезную информацию во время обеденных перерывов. Вообще-то нужно было проводить лекции после работы, но реалисты искали компромисс и совмещали приятное с полезным во время обеденного перерыва. Когда приходил специалист по международному положению СССР рабочие торопились в туалет. А если лекция была интересной, то все цеха огромного завода приглашали этого лектора по многу раз. Не было разницы в оплате выступлений перед десятком швей в ателье верхней одежды на Литейном проспекте и лекции в горячем цеху Кировского завода перед жующими кузнецами и токарями. Тут уж всё зависело от инструкторши, с которой приходилось работать. Она подбирала и предлагала выгодные предприятия и институты. Но по молодости мне даже было интересно посмотреть на сталеваров, тяжёлой участи которых мне самому удалось счастливо избежать. Я рассказывал рабочим о здоровом образе жизни, о вреде курения и алкоголя, о лечебной физкультуре, а когда они совсем засыпали от бессмысленной агитации, то начинал рассказывать о своей работе с актёрами в кино. Тут было важно вовремя закончить рассказ и свалить домой, пока тёмные, забитые бытовыми проблемами, строители коммунизма не вырвали из моих рук иллюстрации и фотографии с Мишей Боярским или с Васей Ливановым. Да мне не жалко было бы подарить девушкам десятка два открыток, но их не было в продаже. Тупые и ленивые чинуши не заботились о рекламе наших артистов. А что оставалось в голове трудящихся от этих лекций и к чему это в итоге приведёт, было известно только Богу. Но отвлекало граждан от насущных проблем сильно. Так в 1917 ленинские агитаторы весь российский народ взбаламутили. Уж очень он доверчивый и на чужие россказни падкий. Своего ума маловато. А то и совсем нет.
Навестив сынулю и прогулявшись с ним вдоль Оредежа до церкви Божией матери «Казанская», где молился в детстве за своих родителей, я пришёл в дом отдыха. Было четыре часа пополудни и отдыхающие мирно спали после обеда. Массовик-затейница с огромной халой рыжих волос на голове разрешила мне погулять часок за территорией и познакомила меня со вторым лектором, приехавшим для выступления в их клубе.
— Василий Палыч Соловьёв-Седой — протянул мне руку благообразный старичок.
— Николай Николаевич Ващилин — промямлил я непривычно долгий титул.
— Постойте, постойте. Это не ваш папа служит в ГУВД, генерал Ващинин.
— Моя фамилия Ващилин. А Генерал Ващинин совсем не мой папа. Чей-то другой.
Василий Палыч звонко рассмеялся и узнав, что я каскадёр с Ленфильма начал рассказывать мне о своих песнях. Знал я их плохо. Кроме «Подмосковных вечеров», которыми мне в детстве прожужжали все уши, я ничего и не знал.
Когда мы вышли за ограду Дома отдыха, Василия Павловича осенила какая-то свежая идея и он потащил меня в свою «Победу».
— Поедем на станцию, дёрнем по пивку.
— Не я не пью, я за рулём.
— Ну как знаешь — не стал терять время на уговоры Василий Палыч и нырнул в свою машину. Его шофёр плавно отъехал в сторону станционного буфета, предусмотрительно уточнив у меня время начала встречи со зрителями.
Полногрудая, загорелая массовичка, понимая, что Василий Палыч задерживается, вывела меня на сцену первым. Народу в зале было совсем немного. Пытаясь разбудить в зрителях интерес, я почти кричал о самых ярких моментах своей кинематографической жизни, делая акцент на известных фамилиях типа Никита Михалков, Владимир Высоцкий, Андрей Миронов. Не ниже. Народ оказался балованный. Хотели не слушать фамилии, а видеть их живьём. Меня, как их представителя, не воспринимали. К концу первого часа в заполненном зале начался ропот. Рыжеволосая массовичка, понимая, что я проваливаюсь, судорожно искала за кулисами Василия Павловича. Уж он-то не подведёт. Народ его любит. Я всё время вертел головой в ожидании избавления от позора и плёл небылицы, сразившие бы наповал кого угодно, но отдыхающих советских медработников, вдевших по сто грамм водки с пивом, они не брали.
Увидев краем глаза, как массовичка выталкивает на сцену подоспевшего Соловьёва-Седого, я начал кланяться, шаркать набойками и выкатился со сцены колесом. Теребя пыльный бархатный занавес, я мечтал о том, как я потрачу чудом свалившиеся на мою дурную голову деньги. Нужно было купить себе новые туфли и сменить эти, со слоёным пирогом запасных подмёток, жена второй год ждала демисезонное пальто, перепрыгивая по первому морозцу из протёртого плаща в побитую молью шубку, а дети просили купить к зиме китайские комбинезоны, как у Вити Ладвищенко. В них так удобно кататься на снежной горке! В конце месяца в ДЛТ такие «давали».
Мою осторожную просьбу рассчитаться со мной и подписать путёвки тётя с халой пропустила мимо ушей, не отрывая глаз от сцены, на которой молча застыл Василий Палыч. Зал ждал «Подмосковных вечеров», затаив дыхание. Василий Палыч угрожающе резко сделал шаг к оркестровой яме и что-то глухо промычал. Ожидание песни затянулось. Рояль сиротливо стоял в центре сцены с открытым «ртом». Василий Палыч слегка прогнулся и шумно набрал воздух в лёгкие. Массовичка дрожала, заламывая руки. Напряжённая тишина зала ждала первых звуков любимой песни. Наклоняясь вперёд и нависая над ямой, Василий Палыч громко изрёк
— Щас я вас всех абассу!
И взмахнув пару раз своими крылышками, полетел в оркестровую яму вперёд головой.
Кончаловский
Андрей Кончаловский. Фамилию эту я узнал, посмотрев фильм «Дворянское гнездо». Фильм прелестный, тургеневский, русский. Изумительный, но очень короткий финал с убегающей в поле девочкой. Хотелось смотреть на это цветущее поле, бегущую по нему маленькую девочку в веночке из полевых трав долго, долго. Пока не вспомнишь маму, бабушку, дедушку и пока не наговоришься с ними вдоволь. Более щемящей моё сердце образа я не видел за всю свою жизнь. Вновь я обрел надежду в поисках мастера. Как подобраться к Кончаловскому, я не знал. Распорядилась судьба.