Истории Выживших (сборник)
Шрифт:
Пока Кривой глядел на кислотную яму, ногу обвил вьюн. В стороне прошуршало. Кривой дернулся на звук с автоматом наготове и, конечно, споткнулся. Пальцы рефлекторно сжались – прозвучал выстрел.
Лис побелел. Столбы в яме загудели.
– Ложись! – крикнул Лис.
Кривого качнуло и накрыло мраком.
Кривой с трудом разлепил веки. За мутной пеленой различил мягкий теплый свет и старческое седобородое лицо. Слышался какой-то свист, приглушенное громыханье. Лихорадило. Кожа на правой стороне туловища словно натянулась до предела – вот-вот лопнет.
Кривой облизал сухие, потрескавшиеся губы. Тут же в них ткнулась деревянная чашка.
– Выпей, дружок, – сказал старик. – Родниковая.
Вода оказалась студеной до ломоты в зубах, враз отрезвила. Взор прояснился.
Кривой лежал на тюфяке, набитом сеном, в глухой комнате из жутко старого кирпича. У изголовья, на полке, чадили, распространяя неприятный запах, жировые свечи. На грубо сбитом табурете сидел старец в серых шкурах. Его лицо утопало в седых волосах, даже рот едва угадывался, часть этих косм была заплетена в тугие косички.
– Где я? – прохрипел Кривой.
– В Таракановском форту. Не волнуйся, тут безопасно.
– Что это за звуки?
– Шторм надвигается. Нет-нет, лежи. Ты сильно обгорел. Завтра нагуляешься, а пока отдыхай.
Кривой вскинул брови:
– Издеваешься, отец?
– Увидишь. Живокост и не таких латал.
– Не понимаю?
– И не нужно. Выпей!
На сей раз напиток пах травами. Кривой сделал несколько глотков, сморщился от горьковато-вязкого привкуса, но допил: доброе лицо старика внушало доверие.
– Как тебя зовут? – спросил Кривой.
– Волк. Тот – санитар леса, а я – Края, – усмехнулся старец. – Лис сказал, ты назвался Кривым. Неважное прозвище. Как твое настоящее имя?
Кривой ответил не сразу. Он так давно не назывался по паспорту, что и подзабыл, что в нем написано. Старое имя всколыхнуло цепочку воспоминаний, приятных и в то же время болезненных.
– Максим. – Слова давались тяжело, как при ангине. – Гришин.
Молчание.
– С Лисом все в порядке? – справился Кривой.
– Да, не переживай. Чуть одежду подпалило и волосы – ерунда.
– Я видел людей. Они походили на зомби…
– Мы их так и называем. Дубна полна ими. Это все Лес. Местные разозлили его сопротивлением, и Он наслал тучу мутировавших ос. Их яд парализует большую часть мозга, разрушает клетки так, что человек гниет заживо. Если состояние отравленных можно назвать жизнью.
Мысли Кривого путались, веки тяжелели, по телу разливалась приятная немота. Путано, тщательно подбирая слова, бродяга спросил:
– Что ты мне дал?
– Спи. Тебе нужен отдых.
В комнате словно убавилось света, все звуки заглушил размеренный стук сердца. Кривой отключился.
Волк сидел на том же месте, возможно, не отходил. Лицо старика ожесточилось, застыло в задумчивости.
– Сколько я спал? – прошептал Кривой.
Волк вздрогнул, часто заморгал, вопросительно посмотрел на бродягу. Кривой повторил вопрос. Старик устало отмахнулся:
– Сколько надо. Почти сутки.
– И ты…
– Нет, меня подменял Лис. Будущий лекарь… – В последних словах слышалось разочарование.
– По ком вздыхаешь, отец?
– А? Да случилось… Ночью. Ты сам-то как?
Кривой осторожно пошевелил обожженной рукой – боль практически ушла. Похоже, Волк использовал артефакт. Бродяга спустил ноги на пол, сел и весело ответил:
– Зудит, ноет, а впрочем, как новенький.
Волк мелко покивал, снова вздохнул.
– Слушай, Максим, могу ли я тебя просить о помощи?
– Ты еще спрашиваешь? Я жив благодаря тебе и Лису.
Старик молчал, видимо, не решался озвучить просьбу, сомневался, стоит ли. Кривой подтолкнул:
– Слушаю. В чем дело?
Волк вздохнул и начал издалека:
– Ты поправился. Сейчас, конечно, поспешишь к солнцу, там увидишь много новых людей, познакомишься. В отличие от меня, ты ничего о них не знаешь, у тебя нет устоявшегося мнения, твой взгляд не замылен.
Кривой заерзал, он не любил долгие вступления.
– Я хочу, чтобы ты был внимательнее, – продолжал Волк. – Если кто-то будет вести себя странно, неестественно, фальшивить, ты заметишь скорее. О каждом таком подозрительном поведении я хотел бы знать.
– Ну, так знай: ты говоришь странно.
– У нас человека убили. Когда все прятались в казематах от Шторма.
Кривой почесал щетинистую скулу, нахмурился, пробормотал:
– А говорил – безопасно. – И уже громче добавил: чем смогу, помогу.
– Только никому о нашем уговоре.
– Разумеется. Расскажи хоть, кого убили, имела ли жертва врагов, завистников? Может, ссорился с ней кто недавно? Я ведь не Шерлок, по оброненной пуговице картину убийства не нарисую.
Старик беспомощно пожал плечами:
– Все любили ее. Я так думаю, но, может, я чего-то не замечал. У нас люди хорошие, преступников нет. Все – мирных профессий. Аленушка же первой красавицей была в поселении, умная, добрая, отзывчивая. И с Лесом ладила. Я ее в Совет прочил, натаскивал.
– Совет?
– В Совет старейшин. Я стар, пора задуматься о преемнике. Люди не могут жить без лидеров. Среди нынешних старейшин много ученых, нам есть что передать следующему поколению. Я, к примеру, доктор медицинских наук.
– Красавица, говоришь? Так, может, целью убийства была не смерть? Смерть – верное средство замкнуть рот. Бабы из нас дураков делают, даже из мирных.