Истории жизни (сборник)
Шрифт:
– Вы всегда требуете полного подчинения?
Он меня не слушал.
– Кто-нибудь когда-нибудь осмеливался вам возражать? – добавила я, ставя рисунок Поля на каминную доску.
– Не кто-нибудь. И всю жизнь.
Я прикусила язык.
Он встал, опираясь на стол.
– Ладно… Что выпьешь, Хлоя?
– Чего-нибудь веселящего.
Он поднялся из погреба с двумя бутылками, прижимая их к груди, как младенцев.
– «Шато Шас-Сплин» [4] … Очень к месту, согласись… Именно то, что нам нужно. Я взял две – одну для тебя, другую для себя.
4
Игра слов: Chasse-Spleen по-французски – «Прогони хандру».
– Вы с ума сошли! Надо оставить их для более торжественного случая…
– Более торжественного, чем что?
Он пододвинул свой стул поближе к камину.
– Не знаю… Чем я… Чем мы… Чем этот вечер.
– Но сегодня по-настоящему торжественный случай, Хлоя. Я приезжаю в этот дом с самого детства, я тысячи раз ел на этой кухне, и уж поверь – умею распознавать торжественные случаи!
Ох уж мне этот самодовольный тон…
Повернувшись ко мне спиной, он замер, глядя на огонь.
– Хлоя, я не хочу, чтобы ты уходила…
Я вывалила макароны в дуршлаг. Сверху упала тряпка.
– Вы мне действуете на нервы. Говорите бог знает что. Думаете только о себе. Это утомительно. «Не хочу, чтобы ты уходила». Ну зачем вы говорите мне подобные глупости? Хочу напомнить, ухожу не я… У вас есть сын, помните? Большой мальчик. Так вот, это он ушел. Он! Вы не в курсе? О-о, как глупо. Подождите, я вам расскажу, это очень забавная история. Итак, это было… А когда это было? Впрочем, не важно. Адриан, ваш замечательный Адриан, на днях собрал чемоданы. Поставьте себя на мое место – я удивилась. Я, между прочим, была женой этого парня. Знаете – женой, той удобной вещью, которую повсюду таскают за собой и которая улыбается, когда ее целуют. Итак, я удивилась. Представьте себе… вот он стоит с нашими чемоданами перед лифтом и ноет, глядя на часы. Он ноет, потому что нервничает, бедный цыпленочек! Лифт, чемоданы, благоверная и самолет – какая головоломка! Ну конечно, он не может опоздать на самолет – в самолете его ждет любовница! Знаете, любовница – это такая нетерпеливая молодая женщина, которая немножко действует вам на нервы. Так что времени на семейную сцену нет… Ну нет – и все тут… И потом, это так пошло. В семье Диппелей вас разве этому не научили? Крики, сцены, эмоции – это вульгарно. У Диппелей правило – never explain, never complain [5] . Вот в этом есть класс, это совсем другое дело.
5
Никогда не давать объяснений, никогда не выражать сожалений (слова Б. Дизраэли).
– Хлоя, прекрати немедленно!
Я плакала.
– Вы сами-то себя слышите? Слышите, как вы со мной говорите? Я ведь не собака, Пьер. Не ваша собачонка, Пьер, черт вас побери! Я отпустила мужа, не выцарапав ему глаза, просто закрыла тихонько дверь – и вот я здесь, перед вами, с моими дочерьми. Я вроде неплохо держусь. Держусь, понимаете? Понимаете, что означает это слово? Разве кто-нибудь слышал от меня вопли отчаяния? Так не давите мне на психику. Вы не хотите, чтобы я уходила… Ох, Пьер… Вынуждена буду не подчиниться вам… Боже, мне так жаль… Как жаль…
Он схватил меня за запястья и сжал изо всех сил. Не давая мне шевельнуться.
– Отпустите! Вы делаете мне больно! Вы все, все ваше семейство делаете мне больно! Отпустите меня, Пьер.
Едва он ослабил объятия, как я уронила голову ему на плечо.
– Все вы делаете мне больно…
Я обливала слезами его шею, забыв, как ему, должно быть, неприятно, ведь он никогда ни к кому не прикасался… Я плакала, время от времени вспоминая свои спагетти: если я не солью воду, есть их будет невозможно. Он все повторял «Ну-ну, ну-ну…» И еще: «Прости меня…» И еще: «Я тоже очень переживаю…» Он не знал, куда девать руки.
В конце концов он все-таки отстранился и стал накрывать на стол.
– За тебя, Хлоя.
Я чокнулась с ним.
– Да, за меня, – повторила я, криво усмехнувшись.
– Ты замечательная.
– Да, замечательная. И еще – надежная, храбрая… Что я забыла?
– Забавная.
– Ах да, чуть не забыла, забавная.
– Но несправедливая.
– …
– Несправедливая, ведь так?
– …
– Думаешь, я люблю только себя?
– Да.
– Тогда ты не только несправедливая, но и глупая.
Я протянула ему бокал:
– Это я и сама знаю… Выдайте-ка мне еще этого чудесного напитка.
– Считаешь меня старым дураком?
– Да.
Я покачала головой. Я была не злой, а несчастной.
Он вздохнул.
– Так почему же я старый дурак?
– Потому что никого не любите. Никогда не расслабляетесь. Все время в напряжении и словно бы не здесь. Не с нами. Вы не принимаете участия ни в разговорах, ни в шалостях, ни в наших скромных увеселениях. Потому что вам не знакомы нежные чувства, вы вечно молчите, и ваше молчание смахивает на презрение. Потому что…
– Хватит, хватит, довольно, спасибо.
– Простите, но я отвечаю на ваш вопрос. Хотели знать, почему это вы старый дурак, – я и ответила. Хотя я не нахожу вас таким уж старым…
– Как же ты любезна…
– Да чего уж там.
Я оскалила зубы, изображая нежную улыбку.
– Ладно, но, если я такой, как ты говоришь, зачем привез тебя сюда? С чего бы мне тратить на вас столько времени и…
– Вы сами прекрасно знаете с чего…
– Так с чего же?
– Да потому что у вас свое понятие о чести. Не что иное, как кокетство, принятое в любой добропорядочной семье. Я семь лет путаюсь у вас под ногами, но вы впервые проявили ко мне интерес… Я скажу вам, что думаю. Я не нахожу вас ни доброжелательным, ни милосердным. Я все понимаю. Ваш сын оступился, и вы идете следом за ним – «подчищаете», так сказать, закрываете брешь. Вы попытаетесь – как можете – заделать трещины. Вы ведь не любите трещины, да, Пьер? Нет, не любите! Просто терпеть не можете…
Думаю, вы привезли меня сюда, чтобы соблюсти приличия. Малыш проштрафился – придется, сжав зубы, устранять последствия. Сегодня вы окучиваете невестку, как когда-то платили крестьянам, если ваш сопляк въезжал на мотоцикле в их посевы. Жду не дождусь момента, когда вы со скорбным видом объявите, что я могу на вас рассчитывать. В финансовом отношении. Вы в затруднении, правда? Такой большой девочке, как я, будет посложнее возместить убытки, чем хозяину свекольного поля…
Он встал.
– Что ж, пожалуй… Это правда… Ты глупышка. Какое ужасное открытие…
Ладно, давай сюда тарелку.
Он стоял у меня за спиной.
– Ты сама не знаешь, как сильно ранишь меня своими словами. Рвешь мне сердце. Но я не в обиде – все дело в твоем горе…
Он поставил передо мной тарелку с дымящейся едой.
– И все-таки есть одна вещь, которую я тебе спустить не могу, одна-единственная…
– Что именно? – Я подняла на него глаза.
– Не упоминай больше свеклу, прошу тебя. В округе ты на десять километров не найдешь ни одного свекольного поля…