Шрифт:
Мне довелось слышать большое количество историй о кошмарных фамильных призраках, семейных проклятиях, множество баек про жуткие помешательства, насланные, якобы мистическими силами, наваждениях, и каждый раз рассказчики уверяли, что все произнесенное ими – чистейшая правда. Истории были похожи, как две капли воды, однако интерес к ним и желание их послушать не пропадали. Судить вслух о подлинности случаев никогда не брался, хотя неверие порой закрадывалось, и когда такое случалось, то начинал неумолимо разбирать в мыслях и разносить в пух и прах попавшую под раздачу байку. Но в моей памяти до сих пор хранится одна странная и трагическая история, невольным свидетелем и участником которой я стал, пережитая моим покойным другом, оставившим этот мир молодым.
Моего верного товарища, Никиту Чернова, нельзя было при жизни назвать чрезмерно эмоциональной, впечатлительной или нервозной личностью, нет. Наоборот, он был вполне уравновешен, сдержан, и проявлял какую-либо излишнюю эмоциональную активность лишь в уместные моменты. Но и каменным истуканом он также не являлся, как могло показаться. Я знал Никиту очень давно, еще со школьной скамьи, и по праву могу сказать, что он приходился мне чуть ли не братом – такая крепкая дружба нас связывала. Наши мысли частенько совпадали, и когда он сообщил накануне своего двадцатитрехлетия о том, что собирается перебраться жить в пригород, я объявил, что тоже планирую нечто подобное, и нисколько не удивился такой схожести дум. Никита сообщил, что в трехэтажном доме, где он присмотрел жилье, сдается еще одна квартирка, и если я не найду ничего приличного, то могу устроится там. Сейчас я вспоминаю этот момент и думаю: лучше бы он не переезжал туда, ибо то событие изменило его жизнь и приблизило конец. Итак, я начинаю.
Сведенный с ума
Чудесный июньский вечер сопровождала не менее чудесная погода: свежий прохладный воздух, коим так хорошо дышится после выдавшегося на редкость жаркого дня, тихий шелест сочной листвы, в которой прятался ветер-озорник. Ясное темнеющее небо на горизонте окрасила пунцовая полоса уходящего солнца – сумерки приближались.
– Знаешь, Жень, я ведь все-таки решился туда переехать. Дом отличный, не шумно, чисто, чего нельзя сказать о нашем городе. От занятий ничто не станет отвлекать, плата за жилье не высока, хозяйка приятная. Завтра к одиннадцати утра собираюсь туда, дать свое согласие и оговорить оставшиеся нюансы, – Никита откинулся на спинку парковой скамейки и уставился на меня, ожидал одобрения. В его глазах мелькнула странная искорка, и я уловил, что его мысли были заняты не только новым жильем.
– На новоселье позовешь? Мне даже стало интересно, как выглядит твоя будущая холостяцкая берлога, ты так ее расписал, что теперь непременно нужно увидеть все своими глазами. Заодно взгляну на пустующую квартирку, о которой ты рассказывал – надо же и мне где-то пристроится, – я докурил сигарету и, затушив ее о край урны, бросил в жестяное ведро. Каждый раз, беря в руки эту отраву, зарекался, что последняя, но привычка – вещь прилипчивая. – Что ж, думаю, уже пора по домам.
Никита кивнул, а странный мечтательный огонек в серых глазах никуда не исчез, и будто разгорелся еще сильнее. Что-то он утаивал от меня, несомненно, и вскоре я узнал причину его весьма приподнятого настроения. Но об этом чуть позже.
Следующее утро своего выходного дня я, бесцеремонно разбуженный своей младшей сестрой Юлией, провел на кухне в компании чашки крепкого чая и пары свежих газет, изучая различного рода объявления о сдаче и продаже жилья. Но все было не то, и всякий раз я возвращался к мысли об уголке в заочно известном доме, в который собирается перебраться мой товарищ. В комнатах чем-то шумела и гремела Юля, затеяв, по всей видимости, уборку в ранний час. Не было ни одного выходного утра, чтобы она не проводила этот ритуал, безбожно нарушая те самые драгоценный покой и умиротворяющую тишину. Нет, надо немедленно выезжать отсюда, а она пусть остается тут хозяйничать, да и родители, давно обосновавшиеся на даче, будут этому только рады.
Отложив в сторону прессу, я пришел к окончательному решению осмотреть жилище в качестве будущего съемщика.
– Это весь твой завтрак? – в дверном проеме показался силуэт Юли, облаченный в весьма неприглядную толстовку и бесформенные брюки. На руках – резиновые хозяйственные перчатки, а на голове виднелся какой-то платок.
– Ну и ну, сестричка, ты сейчас выглядишь не на свои двадцать, а на все сорок, – я поперхнулся чаем и подавил в себе зачатки безудержного хохота. В таком виде она еще не появлялась ни разу. – Гляди, с минуты на минуты должен появиться Никита…
Не успел я договорить, как лицо Юлии тут же вытянулось от удивления, а в глазах можно было прочитать растерянность и беспокойство. Да, она была очарована Никитой, можно сказать, почти влюблена. Конечно, открыто никогда не говорила об этом, но все ее движения, манера держаться и вести себя в присутствии моего друга прямо-таки кричали о ее чувствах. Юля никогда не упускала случая присоединиться к нашей беседе, когда товарищ навещал меня, и могла щебетать без умолку, то и дело поглядывая на Никиту. Но он не отвечал ей взаимностью, и лишь снисходительно улыбался мне, будто говоря: «Бедная твоя сестра. Она мила, но не по-нраву мне. И как ей не понять этого?»
Не знаю, что нашло на меня, раз решил так глупо ее разыграть.
– Успокойся, я пошутил. Не обижайся только, – тут же почувствовал неловкость от созданной мной же ситуации.
– Ты просто невыносим! Доиграешься, Женька, когда-нибудь у меня! – вспылила Юля; ее щеки покраснели, а брови сердито сдвинулись.
– Боюсь, что Никита больше не появится здесь.
– Это почему? Он что, покидает страну, или вы с ним рассорились? Или снова твои дурные шуточки?
Тут мне пришлось поделиться с сестрицей своими планами и принятым решением переехать – пора устраивать жизнь, и все в этом духе. В первые минуты после услышанного девушка меня начала переубеждать, отговаривать, но после жарких споров она согласилась со мной, посчитав, что это будет правильно. О том, что возможно стану соседом Никиты, я, разумеется, промолчал – так спокойнее для всех. Удовлетворенная беседой, Юля оставила меня допивать чай в одиночестве и продолжила субботнюю уборку; от меня не ускользнул ее расстроенный вид, но ничего с этим не мог поделать.
Через неделю я уже обустраивался в новом жилище: маленькая однокомнатная квартирка в трехэтажном домике, построенном еще в начале прошлого века, меня вполне устроила, все необходимое имелось, начиная с кровати и заканчивая приличной ванной комнатой. Соседей оказалось немного – сама владелица, Никита и молодая пара, обосновавшаяся на первом этаже. Мои окна с третьего этажа смотрели на роскошный и ухоженный парк, по близости пролегала узенькая улочка – тишины тут было в достатке. Сам же дом целиком принадлежал миловидной и услужливой пожилой даме по имени Варвара Ильинична; здание, как и земля вокруг него, досталось ей по наследству от отца. Видать, состоятельный был род у нее. Как мне поведала женщина, переделка внутреннего устройства постройки была довольно сложной задачей, но она не жалеет об этом.
Но самое главное, я вскоре узнал причину, по которой Никита горел желанием переехать именно сюда, и отчего его глаза блестели. Все оказалось весьма прозаично: дело обстояло в молодой особе, внучке хозяйки. Мой лучший друг признался, что девятнадцатилетняя Василиса покорила его сердце в тот самый миг, как только он увидел ее. И действительно, девушка была хороша собой: чуть смуглая кожа, имеющая слегка золотистый оттенок, вьющиеся и жесткие темно-русые волосы, гордая осанка и стройная фигура. На круглом личике с хорошо очерченными чертами и чарующими лисьими карими глазами застыло задумчивое и мягкое выражение. Бесспорно, Василиса составила бы прекрасную партию высокому и обаятельному брюнету Никите. Однако что-то было в ней такое неуловимо отталкивающее меня, что-то тяжелое. Ее взгляд. Он показался мне на удивление холодным и колким, девушка будто старалась прожечь им меня насквозь. Но я не придал этому особого значения, ведь антипатия и неприязнь возникают у всех людей к кому-то в любые времена.
Конец ознакомительного фрагмента.