История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Арьес Филипп

С тех пор как в уголовном праве появилось понятие «смягчающие обстоятельства», стали изучаться мотивы преступления. Это повлекло за собой проникновение в сферу частной жизни. Виктор Гюго с ужасом описывал сцену, когда палач публично клеймил каленым железом юную служанку за кражу носового платка. В те времена мало кого заботила личность служанки, состояние ее души, отношения с хозяйкой и пр. Что это—вторжение в личную жизнь или гуманизация правосудия?

CIL и Старший Брат

Уничтожат ли информационные технологии границы частной жизни? Доступ к самым разным файлам больше не представляет никакой технической проблемы. Старший Брат отныне имеет информацию о наших криминальных досье, состоянии нашего здоровья, отношении к воинской повинности, поездках за границу, журналах, на которые мы подписаны, и пр. Закон от 6 января 1978 года, по которому была создана Комиссия по информационным технологиям и свободе (CIL, КИТС), обеспечивает защиту частной жизни, за одним немаловажным исключением: прослушивание телефонных переговоров разрешается «в интересах общества». «Интересы общества» — понятие настолько же размытое, как и «периоды просветления», упоминаемые в Уголовном кодексе, или понятие «здравый ум» из статьи 901 Гражданского кодекса. В начале 1985 года молодые ребята, используя Минитель*, получили доступ к файлам,

*

Минитель (Minitel) —французская информационная система, получившая наибольшее распространение в 1980-1990-х годах. Прекратила работу в 2012 году.

теоретически очень секретным. Какие бы меры предосторожности ни принимала CIL, систему безопасности и конфиденциальности всегда могут обойти технические специалисты. Системы защиты будут совершенствоваться, а хакеры будут находить все новые способы взлома. Неужели все так плохо? Нет — по двум причинам. Прежде всего подумаем о целой армии чиновников, которых надо будет набрать для обработки и архивирования хранящихся данных. Даже электронная дешифровка, основанная на ключевых словах, оставляет какое-то количество информации за бортом. Кроме того, каждый гражданин имеет право узнавать, что хранится в его досье, и можно предположить, что когда-нибудь любой человек, у которого есть доступ к компьютеру, сможет каждый вечер просматривать «свое» досье, чтобы проверить—а возможно, и оспорить — достоверность новых сведений, появившихся за текущий день.

ТАЙНА

Таким образом, частную жизнь нельзя определить как нечто неподвластное юридическим нормам, несмотря на то что свадьба, развод, самоубийство, погребение, любовь к собаке представляются делами частными, не требующими судебного разбирательства. И о какой частной жизни идет речь? О жизни корсиканца? Эльзасца? Старика? Подростка? Рабочего? Преподавателя Коллеж де Франс? Стриптизерши? Как свести все это разнообразие в понятное единое целое? Сделать монтаж из биографий? Какие из них выбрать? Написание этой книги показалось нам невозможным; единственный выход—выбрать одну ведущую линию, которая не скажет нам всего о частной жизни всех, но позволит выдвинуть гипотезы. Эта ведущая линия—тайна. Не абсолютная тайна, которая по природе своей не оставляет никаких следов, но подвижная в зависимости от времени и места граница между тем, что говорится, и тем, что скрывается. Традиционно история частной жизни ограничивается историей семьи. Нам же хочется преодолеть эту границу и попытаться написать историю личности.

Слово «секрет»: этимология и полисемия (многозначность) Слово «секрет» появилось во французском языке в XV веке, произошло от латинского secretus, причастия прошедшего времени неправильного глагола secerno—«разделяю, ставлю отдельно»². Secerno состоит из глагола сегпо—«просеиваю, процеживаю», и префикса se, указывающего на разделение. От глагола сегпо происходит слово discerne, вошедшее во французский язык в виде глагола discerner—различать, отличать (как серое от черного, так и истинное от ложного и хорошее от плохого), ехсегпо — от него происходит слово excrement (экскремент), и secerno, от которого во французском языке произошли слова secretion—секреция, выделение, а также «секрет». А. Леви делает вывод, что «изначально слово „секрет“ означало „просеивание зерен“, целью которого являлось отделение съедобного от несъедобного, хорошего от плохого. Сепарирующий элемент — дырочка, отверстие, функция которого заключается в том, чтобы пропускать или удерживать в зависимости от соответствия или несоответствия зерна отверстию». Таким образом, просеивание являлось как бы «метафорой функции ануса». Секрет, определяемый как знание, скрываемое от посторонних, содержит в себе, по мнению все того же Леви, три ведущих семы, то есть смысла: во-первых, знание (которое может включать в себя элементы психики— мысли, желания, чувства; элементы поведения — интриги, рецепты изготовления чего-либо; материальные предметы— выдвижные ящики, двери, лестницы и т.д.); во-вторых, утаивание этого знания (отказ от общения, недосказанность, молчание, ложь); в-третьих, отношение к другому, который прибегает к такому утаиванию (что порождает власть над другим: секретная армия, секретное орудие, секретный агент, секретное досье и т. д.).

Для того чтобы определить понятие «хранитель секрета, тайны», не существует специального слова. Секретарь? Он (или она) посвящен в тайну лишь частично. Secreteur (рабочий по обработке шкур)? Здесь содержится намек на секрецию, то есть «выход» тайны, секрета «наружу». Secret-ere — нечто имеющее отношение ко времени (ere—эра), a secret-aire — к месту (aire — пространство, зона, ареал). Secret-erre—поиск (errer— блуждать, искать). Как видим из приведенного ассоциативного ряда, у слова «секрет» широкое трактование. А кто является «осквернителем» секрета? Тот, кто его выдает, или тот, кто его выпытывает? Слово «проникновение» (в тайну, в секрет) имеет сексуальную коннотацию. Посвященный в секрет является своего рода узником, заложником. «Разглашение тайны связано с понятием несдержанности, недержания в таких выражениях, как „проболтаться“, „тайна просочилась“» (А. Леви). Таким образом, секрет—это нечто такое, что должно храниться: «Как можем мы рассчитывать, что другой будет хранить нашу тайну, если мы сами не можем этого сделать?» (Ларошфуко). Понятие секрета связано с обонянием в таких выражениях, как «разнюхивать тайны», «повсюду совать свой нос» и т. д. Связано оно и со слухом: «разглашать секреты», «по секрету всему свету» — о человеке, не способном держать язык за зубами. «Секрет Полишинеля»—то, что известно всем, но «держать Полишинеля в ящике» — скрывать беременность, которую стало бы порицать общество. Быть «в секретном деле» означает добровольное или принудительное участие в заговоре. Однако человек, «хранящий секрет», находится в угрожающем положении—от него могут потребовать признания. Вот почему история тайн связана с историей пыток. Мысль о чем-то тайном невыносима для не посвященных в нее, но тайна может быть невыносимой и для посвященных: когда ее раскрывают, испытывают «облегчение». Тем не менее знание чужих секретов дает власть: кто много знает, тот многое может, и полиция этим охотно пользуется в работе с осведомителями, на которых у нее есть компромат.

Несколько слов о «несдержанности»

Абсолютная тайна находится в сознании—даже, может быть, в подсознании индивида, и поэтому она полностью ускользает от внимания историков. Однако существуют

семейные, деревенские, квартальные секреты, тайны малых групп, профессиональные и политические секреты — короче говоря, секреты, которыми «поделились». Таким образом, у слова «секрет» двойное значение, потому что оно определяет абсолютные фигуры умолчания и определенный тип общения между посвященными. Когда речь идет о коллективной тайне, историк может рассчитывать на ее постижение либо по чьей-то «болтливости», неосторожности, либо прибегнув к реконструкции на основе определенных источников. Например, по поведению индивида исследователь может сделать вывод о его принадлежности к определенной секте. «Общение»—модное слово и мечта нашего времени; не ведет ли оно к раскрытию тайны? Что есть «интимная беседа», как не обмен своими секретами, а иногда и чужими? «Я говорю тебе это по большому секрету...» Секрет, о котором сказали вслух, перестал быть таковым. Этот секрет давил на меня, хранить его было невыносимо, а может быть, раскрывая его, я желаю выставить себя в выгодном свете или же жду ответных откровений. «Все согласны, что тайны надо хранить, но никогда невозможно договориться об их природе и важности: мы все имеем собственное мнение по поводу того, о чем мы можем говорить и о чем должны молчать; мало есть секретов, которые остаются таковыми, и щепетильное отношение к ним не длится вечно» (Ларошфуко). Граница между жизнью семейной и профессиональной неуловима. Если пекарь печет хлеб, его жена сидит за кассой, а дети после уроков доставляют продукцию клиентам, наблюдается полнейшее взаимопроникновение. Напротив, кто-то может заявить своим близким: «Мои дела вас не касаются», а на работе ничего не рассказывать о том, как живет его семья. Секреты существуют даже в нуклеарных семьях: это не только любовники или любовницы, но и идиосинкразия к жестам и поведению партнера или представление себя в объятйях кого-то другого в самые интимные моменты. В современных'бетонных жилых комплексах, возникших после II Мировой войны, семейные тайны хранить трудно: звукопроницаемость и теснота вызывают ностальгию по одноэтажному миру, высмеянному Ле Корбюзье, но возродившемуся в 1970-е годы. В детских и подростковых компаниях бедных районов обсуждаются семейные истории. Секреты администрации: некоторые из них, возможно, необходимы, но хранение секрета—информации—дает власть или же ее иллюзию и структурирует, по словам Мишеля Крозье, «зоны неуверенности», в которых наивно растворяется стремление отдельных бюрократов к власти. Тайны частной жизни звезд до такой степени возбуждают любопытство обывателей-вуайеристов, что звезды для желтой прессы вынуждены строить себе «частно-публичную жизнь», по меткому выражению Эдгара Морена. Частная жизнь политических деятелей строго охраняется: парламентский кодекс поведения исключает какие бы то ни было намеки на нечистоплотность противников, даже врагов. Трудно себе представить, до чего можно дойти, запустив спираль взаимных обвинений. Частная жизнь X вдруг объявляется «скандальной» (Даниэль Вильсон* продавал награды, Феликс Фор, по слухам, умер от инсульта во время любовных утех с очаровательной мадам Стенель), потому что была предана гласности и завесы тайны пали, но скандал—в чем бы он ни заключался, в случившемся или в возникшей вокруг него шумихе,—сплачивает голоса возмущенных * Французский политик, зять президента Франции Жюля Греви.—При-меч. ред.

им людей. Старая проблема, уже поднимавшаяся Дюркгеймом: он заявлял о нормальности преступления и структурирующем эффекте, которое оно производит на общество.

О ком бы ни шла речь—о членах респектабельного викторианского клуба, франкмасонах, террористах, адептах религиозных сект, бандитах или гомосексуалах—«поделиться секретом» означает избежать ада одиночества, потому что за этим актом следует награда: он создает некое сообщество, живущее в опасном, но возбуждающем ожидании «бегства» (предательство одного из посвященных, работа осведомителя и т.д.). В тайне есть что-то завораживающее. Агата Кристи, Альфред Хичкок держат нас в напряжении в ожидании развязки. Некоторых очень возбуждает мысль о вездесущей «руке» КГБ или ЦРУ. Известно, например, что в такой-то семье есть какая-то тайна: почему никогда не говорят об этом дядюшке (может, он проигрался?), об этой прабабке (не была ли она проституткой?) Тайна в таком случае лишь оболочка, поскольку неизвестно, в чем она состоит, но неизвестность вызывает у непосвященных чувство некоего родства.

Разоблачение тайны нередко происходит от неудовлетворенной потребности в общении. Люди откровенничают в самых неожиданных местах. Многие с удивлением замечают, что делятся тем, что скрывают от близких, с попутчиками в поезде или самолете, с шофером такси, полагая, что вероятность повторной встречи со случайным «доверенным лицом» ничтожна. Попутчику можно наврать с три короба, придумать себе биографию, насладиться ощущением собственного величия, на время перестав быть собой. Начиная с 1970-х годов появляется множество обществ типа «SOS Дружба», «Одиночество», «Избитые женщины», «Религия», «Гомосексуалы» и т.д. Потребность поделиться тайнами доказывает, что межличностные отношения остаются блокированными и что «сексуальная либерализация» — возьмем только этот пример (а может быть, иллюзию?) — не повлекла за собой свободу говорить

о ней. Слушатель—добровольный—анонимен и невидим, как раньше не виден был священник во время традиционной исповеди. Слушатель заменил исповедника.

Тайна и «поддержание порядка»

Непреодолимое желание раскрывать секреты вынуждает руководителей предприятий принимать меры предосторожности. Приведем пример. Мадам К., муж которой «отдал жизнь за Францию» во время I Мировой войны, 24 декабря 1920 года поступает на работу на завод Michelin. Контракт, который она подписывает, целиком и полностью основан на секретности. Мадам К. заявляет, что никогда не работала в резинотехнической промышленности, и берет на себя обязательства «хранить в тайне все, что она увидела или узнала на заводе, не брать и не выносить за пределы предприятия никаких записей, не копировать документы, относящиеся к производственным или коммерческим операциям общества Michelin et Cie, и не разглашать информацию о них ни во время пребывания на заводе, ни после». В случае ухода с завода «либо по собственному желанию, либо будучи уволенной» она обязуется «не поступать на работу на предприятие резинотехнической промышленности в течение трех лет <...>. В случае если, работая на общество Michelin et Cie, она станет автором какого-либо изобретения или каким-то образом рационализирует производственный процесс, эта интеллектуальная собственность будет принадлежать фирме и именно фирма получит патенты». В свою очередь общество предоставляет полный социальный пакет — льготы по жилью, социальную защиту работника и его детей, пенсию и т.д. Однако все эти «льготы» приносят пользу и самой компании Michelin, готовящей для себя инженерно-технические кадры в школе под названием «Миссия» (La Mission), дипломы которой не котируются на национальном рынке труда. Рассказывают, что когда после II Мировой войны генерал де Голль выразил желание посетить заводы, он оказался один на один