История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века
Шрифт:
The New York Times, 24 октября 1979 года.
«Советы, как провести Хеллоуин».
Деньги покойного
В американских СМИ важное место занимает культура индивидуальных и коллективных страхов. Рак, СПИД, депрессия, гибель молодежи в результате несчастных случаев, передозировка наркотиков, самоубийства иллюстрируют первые, слепой терроризм или ядерный апокалипсис (фильм «На следующий день» 1983 года) — вторые. Пресса и телевидение постоянно смакуют нечто подобное, по-видимому отвечая ожиданиям. Фантастические фильмы и видеоклипы, наследники популярной литературы в жанре ужаса, восходящей к готическим романам XVIII века и пришедшим им на смену рассказам Эдгара По, с успехом поддерживают тревогу и страхи. Можно упомянуть такие фильмы, как «Ночь живых мертвецов», «Черви», «Вторжение похитителей тел», «Изгоняющий дьявола» и клипы «Триллер», «Проклятие оборотня» и пр. Смерть, вызванная монстрами (более или менее похожими на людей), ошибками науки или войной, не сходит с кино-и телеэкранов. Наиболее успешные из этих произведений экспортируются во Францию, где воспринимаются как экзотика.
Мы не будем останавливаться здесь на месте, занимаемом смертью в современном обществе, потому что эта тема рассматривается в другой части настоящего тома. Постараемся узнать, имеем ли мы дело с точной копией
Культурные различия между США и Францией проявляются также в отношении к смерти (да простит нам читатель излишнее многословие на эту тему). В 1963 году Джессика Митфорд в работе «Американский стиль смерти» описала коммерческую сторону смерти в следующих терминах: «Помпезные похороны становятся теперь частью американского стиля жизни». Она настаивает на том, что устроители похорон (funeral directors) получают значительную прибыль благодаря оказываемым услугам: туалет, бальзамирование тела, грим, помещение тела в открытый гроб, установка его в траурном зале (funeral home). Последняя инновация в этом вопросе—услуга drive-in funeral home, позволяющая увидеть покойного и сделать запись в книге соболезнований, не выходя из своей машины. Во Франции, где существует всего лишь три десятка «фюнерариумов»—траурных залов, подобное было бы неуместно; рынок смерти тем не менее функционирует исправно, без потерь и с прибылью, но «а-ля франсез». Фирма Pompes funebres generales при взаимодействии с муниципалитетами практически монополизировала его.
После распорядителя похорон (funeral director) инициатива переходит в руки кладбищенского распорядителя. 75% кладбищ в Америке находятся в частных руках, и там, как и везде, существует социальная иерархия (место захоронения должно говорить о статусе покойного), и доступ на статусное кладбище является апофеозом жизненного успеха. В статье, посвященной мемориальному парку Форест-Лаун в Лос-Анджелесе, «самому веселому в мире кладбищу», если верить рекламе, Пол Джейкобс с усмешкой отмечает, что «смерть в Лос-Анджелесе является наградой — потому что только умерев, можно навсегда поселиться в Форест-Лаун». Ничего подобного не наблюдается во Франции, где, как подчеркивает Мишель Вовель, начиная с 1930 года уходят в прошлое «надгробные памятники, семейные захоронения, эпитафии». Французский покойник сопротивляется американизации*.
* Как и семья умершего во Франции, поскольку визиты французов на кладбище в День всех святых, не принятые в США (по крайней мере в таком масштабе),—дань семейному прошлому и, таким образом, сторона частной жизни.—Примеч. авт.
БОГ — АМЕРИКАНЕЦ?
В республиканской и монархической Франции (Конституция 1958 года с поправками от 1962-го показывает всю меру своей ностальгии по монизму), некогда «старшей дочери церкви», Бог проявляется крайне сдержанно. Даже под «коммунистическим игом» в годы, последовавшие за победой левых в 1981 году, ни один из политических лидеров «республиканской оппозиции» не олицетворял Франсуа Миттерана с Люцифером, а Ширака, Жискар д’Эстена и Барра—с новой Троицей. В разгаре «спора о школьном образовании» церковь воздержалась от обвинений правительства в «удушении свобод» и действовала осторожно, чтобы сохранить свои школы, не возбуждая судебного преследования своих противников. Французы больше не боятся «того света», и проповедники-иезуиты больше не имеют успеха. В1977 году в бессмертие души верили соответственно 35% французов и 73% американцев, в существование рая—52% и 85%, в существование ада—22% и 65%. В США религия—слишком серьезная вещь, чтобы ускользнуть от маркетинга. По воскресеньям на телеканалах проповедники один за другим вещают о потустороннем мире, и то же самое можно прочесть в брошюрах, продаваемых в любом супермаркете. Собираются пожертвования, чрезмерные, как и всё в Америке. Сорокапроцентный рост отделений Ку-клукс-клана и групп неонацистов в 1997 году показывает, что подобные явления повторяются.
Если посмотреть глубже, то мы вправе сказать, что частная жизнь в Америке пронизана тем, что можно назвать верой. На пресловутое «освобождение нравов», развернувшееся в «безумные двадцатые», бурно реагируют баптисты и методисты, трактуя библейские тексты буквально. Под улюлюканье толпы в долине Миссисипи пасторы жгут книги Дарвина и его последователей как противоречащие учению о Бытии. В 1925 году в штате Теннесси принимается закон, запрещающий преподавать любую теорию, отличную от библейской версии происхождения человека. Это вызывает типично американскую реакцию, которая снова проявит себя в эпоху маккартизма и которая основывалась на персонализации ответственности и автономии личности. Американский союз защиты свобод начинает борьбу против фундаментализма. Джон Скопе, молодой учитель средней школы в Дейтоне, при поддержке известного адвоката нарушая упомянутый выше закон, рассказывает ученикам о том, что человек произошел от обезьяны. Судебный процесс над ним длится две недели, радио и пресса мобилизуют общественное мнение в его пользу, несмотря на то что суд присуждает ему штраф в размере ста долларов. «Великий мудрец» Ку-клукс-клана Эванс, по профессии— врач-стоматолог, собрал под свои знамена более пяти миллионов американцев, «белых англосаксонских протестантов», настроенных против чернокожих, евреев, католиков, модернистов, большевиков. Одетые в платья и капюшоны с прорезями для глаз, как у Ку-клукс-клана, его сторонники убивают, расстреливают, похищают, калечат. Что это, американская версия гитлеровских штурмовых отрядов? После чудовищных манифестаций, устроенных в Вашингтоне, движение распадается, раздираемое внутренними
«Стать самим собой»
Американец считает себя индивидуалистом. Француз тоже. Идет ли речь об одном и том же индивидуализме? «Для нас, французов, индивидуализм сохранил старую классическую форму „борьбы индивида против общества, в особенности против государства“. В Америке дело обстоит по-другому»4, — пишет Сартр. В основе любого «индивидуализма»—противоречие между своеобразием (требующим «признания») и социализацией (в обществе в целом или в какой-то группе). Американским детям внушается необходимость развивать все свои способности, уважая при этом нормы общества, что требует определенного конформизма. В детстве ребенку дают понять, что в юности ему придется покинуть семью, чтобы «стать самим собой», как говорил американский социолог Роберт Белла. Возможно все, и так и должно быть. Речь идет не о том, чтобы отказаться от своей семьи, но о том, чтобы освободиться от прошлого и не цепляться за свои корни. Нужно быть предприимчивым, не бояться риска, но оставаться «популярным» в своей группе, завоевывать уважение со стороны побежденных или тех, кого победили другие. И, как утверждают, это возможно для всех, поэтому «изгои» из Бронкса или других подобных мест не теряют надежды. Социальные структуры воспринимаются как подвижные, а не как затягивающие. Сопоставление социальной мобильности во Франции и в Соединенных Штатах показывает, что подобное восприятие в какой-то мере иллюзорно. Но представления в данном случае важнее фактов. Готовы ли французы присоединиться к когорте «еврояппи»? Безусловно, желание добиться профессионального успеха и чувство национальной гордости подталкивают к действиям, но груз прошлого генерирует «коды успеха», которые мало что возьмут из американских норм, при всем сходстве «средств производства».
Американец — человек свободный и ответственный, для него естественна self-help — самопомощь, незнакомая французам, для которых обращение за помощью к властям стало почти инстинктом. В опасных кварталах, на которые власти не обращают внимания, родители самоорганизуются. Путь из школы домой размечен: на окнах каждого пятого дома есть условный знак, говорящий о том, что сюда ребенок может обратиться за помощью в случае, если ему грозит опасность. Волонтеры сопровождают пожилых людей в их перемещениях. Жители квартала, сменяя друг друга на посту, по уоки-то-ки информируют друг друга о подозрительных движениях. В других местах люди красят стволы деревьев в белый цвет, чтобы потенциальный злоумышленник ббш заметнее. Отношение полиции к этим волонтерам довольно неоднозначное. Если деятельность таких ассоциаций оказывается успешной, власти часто пытаются брать их под свой контроль, что является посягательством на дух самоуправления.
Пуританский менталитет видит в успехе—а следовательно, выгоде—подобной деятельности возможное проявление божественной благодати. По возвращении из США в 1948 году Жан-Поль Сартр прочитал лекцию и рассказал следующий анекдот: один крайне суровый коммерсант из Филадельфии полагает, что его прибыль слишком велика, и снижает цены; его магазин, ставший самым дешевым в городе, привлекает значительную клиентуру, и этот неисправимый пуританин сколачивает состояние. Таким образом, не только деньги порождают мораль (молодой человек или его родители платят большие деньги за поступление в университет, и студент начинает прилежно учиться: он стремится приобрести знания, пропорциональные вложенным средствам), но и мораль притягивает деньги, как случилось с филадельфийским негоциантом. Демонстрировать свое богатство, бесконечно говорить о нем, интересоваться деньгами других не «непристойно». Французские правила хорошего тона на протяжении долгого времени запрещали хвастаться своим успехом (всяким «парвеню» и «нуворишам» не хватает «поколения», как говорится), и любые разговоры о заработной плате или гонорарах считались «неуместными». В этом отношении произошли изменения в менталитете. В1984 году в результате опроса выяснилось, что 8о% не считают «льготником» того, кто, «начав с нуля, сколотил состояние», а 59% полагают, что «он много для этого работал». На стенах и в газетах полно рекламы банков: мужчина пальцем указывает на прохожего или читателя и говорит: «Меня интересуют ваши деньги». Французские медиа прославляли бизнесменов Жильбера Тригано и Бернара Тапи. Фамилии спонсоров указываются на спортивной форме и экипировке (речь может идти как о физических лицах, так и о фирмах), и в то же время не наблюдается стремления подобрать для этого явления специальное слово (могло бы подойти словосочетание «крестный отец», но оно слишком напоминает одновременно о церкви и об уголовном мире, поэтому двусмысленно). Тем не менее француз не видит (или не признается в том, что видит) в преуспевающем бизнесмене идеал, с которым прилично было бы себя идентифицировать, и скептически относится к возможности каждого разбогатеть и подняться по социальной лестнице за одно поколение. Если он приезжает в Соединенные Штаты и видит количество бедняков, его убежденность в том, что американцы—это «большие дети» или же лицемеры, только укрепляется. Обнаружение недостатков других доставляет бесплатное удовольствие, и было бы глупо от него оказываться.
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ ФРАНЦУЗОВ И ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ АМЕРИКАНЦЕВ: СОВПАДЕНИЕ, ПАРАЛЛЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ ИЛИ ЖЕ ПОЛНЫЙ РАЗРЫВ?
К тексту, который вы только что прочитали, заключение не требуется. На поставленный вопрос ответит будущее. Однако, коль скоро здесь содержится некая теза, то, чтобы закончить, нам хотелось бы напомнить, что между тремя уровнями социальной жизни существует различие.
В экономическом и, следовательно, политическом плане Франция находится в сфере американского влияния и неплохо себя там чувствует. Планировать и даже что-то предвидеть в этом вопросе нельзя, все зависит от доминирующей стороны. Доллар поднимается — и начинается безумие: как оплачивать счета за электричество и прочие энергоносители? Доллар падает—все впадают в панику: как защититься от массового экспорта американской продукции, когда автомобиль «Бьюик» будет стоить дешевле, чем «Пежо-205»? Когда в Соединенных Штатах с опозданием начинают понимать, что диктатуры, которые они поддерживают, могут стать новым воплощением режима Кастро, от их поддержки отказываются и разыгрывают карту контролируемого «либерализма». Современность американской империи довольно сомнительна. В то время как русские сапоги топчут страны Восточной Европы и Афганистан, Пиночет давит чилийцев, а Маркос в Маниле покрывает женскую и детскую проституцию. Экономическая мощь Америки неприступна. Сегодня (в 1985 году) сравнить с американцами здесь можно немцев — отчасти и японцев. Но французы могут сколько угодно льстить странам третьего мира, выступая с речами в Пномпене, или кричать: «Да здравствует свободный Квебек!»—Старший Брат улыбается в Вашингтоне, не теряет уверенности в себе и терпимо относится к выходкам своих «союзников».